родословной и жалованья. Если бы дядюшка повел себя, наконец, как
благородный человек! А то, представьте, он требует от Альфреда письменного
обещанья не притрагиваться к картам с того дня, как он выдаст мне приданое.
Моего ангела обвиняют в пристрастии к картам; я про это ничего не знаю, зато
знаю, что он чудо как мил.
нашем побеге. Какой он умница, что выбрал праздничную ночь, когда мадам (а
он ее обычаи знает) не могла не отправиться в парк. Ну, а Вы, верно, ее
сопровождали. Часов в одиннадцать Вы встали и вышли из спальни. Не пойму
только, отчего Вы вернулись пешком и одна. Ведь это Вас встретили мы на
узкой старой улочке святого Иоанна? Видали Вы, как я помахала Вам платочком?
счастьем и, милый циник и мизантроп, примите мои искренние и нежные
пожеланья. Ваша Джиневра Лаура де Амаль, урожденная Фэншо.
девчонки! "Моя дочь графиня! Моя сестра графиня!" Браво! звучит получше, чем
миссис Бреттон, hein?"*
ждет, когда же она горько расплатится за беспечные грехи юности. Разумеется,
не весь путь ее усеян розами.
немногих словах.
вызвала меня в гостиную. Она с хохотом бросилась ко мне в объятья. Выглядела
она премило; еще длинней стали локоны, еще ярче румянец; белая шапочка и
вуаль из фламандских кружев, флердоранж и подвенечное платье послужили ей к
украшенью.
тяготела к существенному; по-моему, она отличалась коммерческим складом ума,
несмотря на все свое презрение к "буржуазии".) - Дядя де Бассомпьер
совершенно смирился. Пусть его называет Альфреда лоботрясом, это он от
грубого шотландского воспитания; Полина, верно, мне завидует, доктор Джон
умирает от ревности, того гляди, пустит себе пулю в лоб - а я так счастлива!
Больше мне и желать нечего, разве что карету, но ах - я же Вам еще не
представила "mon mari"*. Альфред, поди-ка сюда!
Бек, осыпавшей его поздравленьями и упреками вместе. Меня рекомендовали ему
под разными именами - Дуэньи, Диогена, Тимона. Юный полковник держался
весьма любезно. Он принес мне учтивейшие и ловкие извиненья за монахиню и
прочее, заключив свои слова жестом в сторону молодой жены и восклицаньем:
"Кто, глядя на нее, не простит мне моих прегрешений!"
мною и обрушила на меня безудержные описания своих настроений и прочий
пустой девичий вздор. Она хвасталась своим кольцом, она называла себя
госпожой графиней де Амаль и сто раз спрашивала, каково это на слух. Я
больше молчала. С ней я держалась сурово. Не беда; она и не ждала от меня
ласковостей, мои колкости доставляли ей удовольствие, и чем моя мина
делалась натянутей и скучней, тем безмятежней хохотала Джиневра.
сомнительных связей и привычек, убедили выйти в отставку; ему доставили
место атташе, и они с женой отправились за границу. Я думала, что теперь
она, наконец, забудет обо мне, но не тут-то было. Много лет она время от
времени ни с того ни с сего вдруг посылала мне письма. Первые года два речь
в них шла лишь о ней самой и об Альфреде; затем Альфред отступил в тень;
осталась она и некая новая особа; Альфред Фэншо де Бассомпьер де Амаль
прочно воцарился на месте отца; она на все лады превозносила это близкое ей
лицо; пространно живописала проявленные им чудеса сообразительности и
осыпала меня пылкими укоризнами, когда я в ответ отваживалась выражать
скромные сомненья. Я-де не понимаю, "что такое любовь к ребенку", я, мол,
"бесчувственное существо и радости материнства для меня китайская грамота" и
прочее. Сей юный господин подвергался, разумеется, всем испытаньям,
положенным ребенку природой, - у него резались зубки, он болел корью и
коклюшем; но чего только в ту пору не претерпела я, бедная. Письма любящей
маменьки стали просто сигналами бедствия; ни на одну женщину не сыпались
такие невзгоды; никто никогда так не нуждался в сочувствии; скоро я, однако
же, поняла, что не так страшен черт, как его малюют, и погрязла в своей
обычной сухой бесчувственности. А юный страдалец каждую бурю сносил как
герой. Пять раз был этот несчастный "in articulo mortis"* и чудом выжил все
пять раз.
Бассомпьеру приходилось вмешиваться, платить долги, из которых часть
принадлежала к числу давящих и сомнительных "долгов чести"; сетованья и
затрудненья все учащались. И каковы бы ни были ее неприятности, Джиневра,
как и встарь, истово взывала о помощи и поддержке. Ей и в голову не
приходило самой бороться с волнами житейского моря. Она знала, что так или
иначе своего добьется, загребала жар чужими руками и продолжала жить
припеваючи, как никто.
мной в ту праздничную ночь? Не пора ли рассказать о том, как сложились
дальнейшие мои отношения с двумя этими дюжими приятелями, которых я привела
с собой из парка?
своей силой, когда спасали меня от любви и ее уз, но стоило мне потребовать
с них дел, а не слов, свидетельств облегченья и удобства новой вольной жизни
- как Дух Свободы извинился тем, что несколько поиздержался, иссяк и помочь
мне не в состоянии; Дух же Обновленья вообще молчал; ночью он скоропостижно
скончался.
может, и чересчур поспешны, и вновь перебирать доводы иссушающей ревности.
После недолгой и тщетной борьбы я снова оказалась на дыбе, где меня терзали
смутные надежды и вопросы.
прийти? А вдруг он явится нынче, тотчас? Или опять меня ждет пытка долгого
ожидания, щемящая тоска разлада и нестерпимая боль оттого, что сомнение и
надежду вырывают из сердца одновременно? И руку, учиняющую эту жестокость,
не смягчить и не разжалобить, ибо она далеко!
отстояв долгую службу, отправились на загородную прогулку, с тем чтобы
позавтракать или пообедать где-нибудь на лоне природы. Я с ними не пошла,
потому что оставалось всего двое суток до отплытия "Поля и Виргинии", и я
хваталась за последнюю надежду, как утопающий за соломинку.
скамьи; выходные дни часто использовали для подобных предприятий, каким
мешает шумное присутствие учениц. Я одиноко сидела у стола и собиралась
выйти в сад, но уныло это откладывала, когда услыхала шаги.
гвоздь, и то понадобилось бы двое лабаскурских плотников. Надевая капор, до
тех пор праздно свисавший на лентах с моего локтя, я невольно подивилась
тому, что слышу шаги всего одного "ouvrier"*. Я заметила еще (так узник в
темнице досуже замечает всякие мелочи), что на пришедшем не сабо, а туфли; я
заключила, что, верно, это подрядчик хочет сперва поглядеть, какую работу
задать поденщикам. Я закуталась в шаль. Он приближался; он отворил дверь; я
сидела к ней спиной; и вдруг я вздрогнула, меня охватило странное,
безотчетное волнение. Я встала и обернулась к "подрядчику"; взглянув на
дверь, я увидела в ее проеме мужскую фигуру, и глаза мои тотчас запечатлели
в моем мозгу изображенье мосье Поля. Сотни молитв возносим мы к небесам, и
они не сбываются. И вдруг золотой дар негаданно падает к нам с высоты -
полное, яркое и безупречное благо.
сюртук с бархатными отворотами; мне казалось, что он совсем собрался ехать,
однако ж я помнила, что до отхода "Поля и Виргинии" осталось целых два дня.
Он выглядел свежим и довольным. Приветливый взгляд светился добротой;
порывисто переступил он порог; он чуть не бегом подбежал ко мне; он был само
дружелюбие. Верно, мысль о невесте так его ободряла. Чему бы он ни
радовался, я не хотела смущать его веселость. Я не хотела портить последнюю
нашу встречу нарочитым принужденьем. Я любила его, я очень его любила и не
Березин Федор
Сертаков Виталий
Херберт Фрэнк
Белогорский Евгений
Прозоров Александр
Орловский Гай Юлий