вот так взбодрили летчики людей, надсаженных переправой и нестихающим,
изнурительным боем. Немцы принялись долбить изо всех видов оружия по
ликующему плацдарму, но ответно с новой силой грянула наша артиллерия с
левого берега. Земля снова закачалась вместе с людьми, впившимися в нее.
дни и короче ночи. Если им дальше облегчения не будет, не схлынет постоянно
ломающая спину тяжесть -- не выдержать людям.
умылись, зарядили оружие, прилегли кто где.
ставь на углы! Ха-ха-ха! -- кричали во время обеда с немецкой стороны, из
поймы речки Черевинки. Совсем рядом кричали: садануть бы гранатой по
зубоскалам. Да где она, граната?
солдатами морщился майор Зарубин. -- Фольклор наш изучили когда-то.
бедрам Финифатьев. -- Объедаются и дразнются! Ну не ироды! Да доведись по
еде вступать в соревнование социалистическо -- Олеха Булдаков взвод фрицев
умякает. Умякаш, Олеха?
увидел человека, перебежками двигающегося по ручью. "Вроде Шестаков?"
Артиллерийские наблюдатели, как и немцы, прервались на обед, поскольку жрать
было нечего, праздно привалившись к стене ячейки, жуя горькие былки полыни,
дремали.
Финифатьев. Этот наблюдательный прибор был для него седьмым или десятым
чудом света. Оттерев Булдакова от прибора, припал Финифатьев к окулярам и
сразу напрягся, сглотнул слюну -- с одного из тополей -- Финифатьев упорно
называл это дерево осокорем -- спускался человек. Спустился, отряхнул брюки
и, разминая ноги, поковылял к речке, стаскивая на ходу рубаху. Начал
умываться, ворохом бросая воду на себя. Взамен отдежурившего фрица совсем
ясно видный, хватаясь за вбитые скобы, быстро и по-обезьяньи ловко на
осокорь взобрался другой фриц.
воззвал: -- Булдаков! Булдаков! Олеха!
пулеметной ячейке.
делается-то!
гнезда в ячейку наблюдателей. Финифатьев, отстранясь, вытаращив глаза, молча
тыкал пальцем в стереотрубу. Бродяга, сплавщик, матрос с "Марии Ульяновой",
плут и боец, перед которым Финифатьев в общем-то всегда лебезил, потому как
считал, что по уму и отваге орясине этой генералом бы быть, Булдаков, если
повышал голос сержант, делался беспрекословным. Намочившийся в холодной воде
во время переправы, Булдаков маялся ревматизмом. Если фуфло это вологодское
затеяло очередную игруньку, попусту сжило его, только-только угревшего ноги,
обернутые телогрейкой, -- быть начальнику обложенным увесистым сибирским
матом, нюхать ему черный кулак, коий первый нумер подносил второму нумеру
под нос всякий раз, как тот выводил его из терпения.
А я ие детям читал. Вслух.
судорогой свело, а ты всякой херней тешишься!..
херню, но не видит ничего, што под носом у ево!" -- Ты на лесину, на
осокорь-то хорошо погляди-ы! -- уже со стоном выпевал Финифатьев.
наблюдателем.
шипели горячими поршнями.
Отобедал, блядь такая, и за работу, а? И ишшо дразнится, на пироги кличет.
затвора, сержант поплевал на него, передернул затвор, бережно вытер рукавом
прицельную планку, бормоча при этом: -- Счас, счас тебе Олеха и пирогов, и
блинов состряпат! А ну, сыпни, сыпни, миленок, под хвост врагу, штоб щекотно
ему там сделалось.
планке винтовки, бережно ухоженной Финифатьевым, боец Булдаков начал
тщательно целиться.
ждущего выстрела, открылся рот. Терпение первого номера, взбалмошного
раздолбая-чалдона, порази- тельно. Дождавшись артзалпов с левого берега и
разрывов на правом, он плавно нажал на спуск. Выстрел слышали только первый
и второй номер. На осокоре, в гуще ветвей и гнезд, завозилась наседка, вниз,
дымно клубясь, посыпалась труха. Вот из густеющей трухи, из гнезда вывалился
и птенец. Обняв ствол дерева руками и ногами, как Петька Мусиков столб
бердских нар, все быстрей, все стремительней наблюдатель катился вниз,
сшибая черные гнезда, пронзая загустевшую крону дерева. На спине его
задрался мундир, обнажив белое тело или рубаху. Руки фрица безвольно
разжались, он пошел турманом к земле. "Смородину исти!" -- понасмешничал
Финифатьев. Наблюда- тель же в полете ухватился за толстый сук осокоря,
поболтался на нем, будто делая физкультуру на турнике, и рухнул в гущину
речных зарослей.
подбитый фриц. А все оттого, что фюрер внушил ему, будто он и неустрашимый,
и непобедимый. Впрочем, и Ивану тоже, да и Тойво, и Жану, и Трестини, и
Донеску вдарит когда смертной пулей, поорать очень хочется".
сержант Финифатьев.
маслянисто поблескивающий патрон, поставил затвор на предохранитель,
высморкался и потребовал у Финифатьева:
когда воевал у пулемета.
народ! Пазганете человека, высморкаетесь -- и вся тут обедня!
выпить. Действуй давай!
отправился на поиски товарищей, позвонил полковник Сыроватко и сказал, что
сейчас на правый фланг, к артиллеристам, придет представитель большого
хозяйства кое-что обговорить. Совещание же командного состава, имеющегося на
плацдарме, нужно собирать тоже сегодня, после захода солнца, когда сделается
потише. Нужно что-то придумывать самим, самостоятельно принимать решение
насчет дальнейших действий. За рекой ни мычат, ни телятся, силы людей на
пределе.
не давать немецким пулеметчикам особо резвиться.
которую была насунута солдатская пропрелая пилотка, доложился гость. --
Заместитель начальника штаба корпуса, -- и придержал рукой Зарубина,
встречно шевельнув- шегося. -- Лежите, лежите.
складного, но усталого пожилого подполковника. "Значит, переправлялся вместе
со всеми, и тонул, и утопил свое обмундирование", -- решил Зарубин, и ему не
то чтобы легче сделалось от этого, а как-то свободней сделалось.
увидев незнакомого командира, подался на попятную.
бойцы из верхних окопов под берег не полезут, беспокоить его не станут.
Немца-наблюдателя мы пазганули.
глушит нас минами, да все гушше и плотнея, гушше и плотнея.
матершинник он и трепло, а вот сшиб с лесины единым выстрелом.
говорит, поощрение полагается.
сержанту:
Круз Андрей
Андреев Николай
Березин Федор
Маккарти Кормак
Орлов Алекс
Земляной Андрей