раньше, чем они ворвутся в дом. Не раздумывайте, не теряйте ни секунды,
идем! Ради себя, ради меня, наконец, идемте, дорогой сэр!
успели еще раз взглянуть на улицу. Достаточно было одного беглого взгляда,
чтобы увидеть, что творилось в толпе, облепившей дом со всех сторон. Все те,
у кого в руках были какие-нибудь орудия, проталкивались вперед, готовясь
ломать двери и окна, другие уже несли горящие головни с ближайшего пожарища,
третьи, закинув головы, следили за беглецами на крыше и указывали на них
товарищам. Толпа неистовствовала и гудела не меньше бушевавшего кругом огня.
Беглецы видели людей, жаждавших добраться до драгоценных запасов крепкого
вина, которые, как всем было известно, хранились в подвалах этого дома;
видели раненых, которые заползали в подъезды напротив и умирали, брошенные,
одинокие среди этой массы людей. Здесь перепуганная женщина пыталась
спастись бегством, там метался потерявший родителей ребенок, а неподалеку от
него какой-то пьяный, не сознавая даже, что смертельно ранен в голову,
дрался, как бешеный, из последних сил. Все это - и даже такие обыкновенные
подробности, как человек без шапки, и другой, нагнувшийся за чем-то, и двое,
пожимавшие друг другу руки, - беглецы успели отчетливо разглядеть, но в
следующий миг, укрывшись за трубу, каждый из них видел уже только бледное
лицо другого да багровое небо над головой.
защищать его, а не из страха за себя. Поспешно вернувшись в дом, они сошли
по лестнице в подвал. Снаружи уже гремели удары по ставням, под входную
дверь подсовывали ломы, стекла вылетали из рам, сквозь каждую пробоину
врывался багровый свет, а в каждую щель и замочную скважину так ясно слышны
были голоса громил, что мистеру Хардейлу и его спутнику казалось, будто им
хрипло шепчут угрозы в самые уши. Только что оба успели сойти в подвал и
закрыть за собой дверь, как толпа ворвалась в дом.
факела, ни свечи, боясь, как бы свет не выдал их. Пришлось двигаться ощупью.
Но они недолго оставались в темноте. Скоро стало слышно, как толпа ломится в
дверь погреба, и беглецы, оглядываясь, увидели в отдалении людей,
разбежавшихся по всем его закоулкам с пылающими факелами. Одни уже сверлили
дыры в бочках, другие разбивали большие чаны и, ложась, пили вино прямо из
ручейков, растекавшихся по земле.
последнего подвала, за которым был выход на улицу, как вдруг им навстречу
блеснул яркий свет и раньше, чем они успели броситься в сторону или
повернуть обратно и спрятаться где-нибудь, к ним подошли двое мужчин. Один
из них нес факел и, увидев беглецов, удивленно прошептал: "Вот они!"
И мистер Хардейл увидел перед собой Эдварда Честера, а затем, когда
виноторговец, ахнув, произнес имя второго, узнал в этом втором Джо Уиллета.
каждые три месяца приезжал на серой кобылке платить по счету краснолицему
виноторговцу. И сейчас этот самый краснолицый виноторговец, некогда живший
на Темз-стрит, глядел ему в лицо и повторял его имя.
согласия удивленного джентльмена. - Смело пожмите мою, это рука друга... и
сильная, хотя у нее уже нет пары. Как же вы прекрасно выглядите, сэр, и как
еще бодры! Здравствуйте, мистер Хардейл! Мужайтесь, сэр, мужайтесь, мы их
непременно разыщем. Будьте покойны, мы не теряли времени даром.
невольно протянул ему руку, хотя присутствие его здесь казалось ему довольно
подозрительным. А от Джо не укрылся взгляд, брошенный мистером Хардейлом на
Эдварда Честера, который держался поодаль. И, глядя на Эдварда, но обращаясь
к мистеру Хардейлу, Джо сказал напрямик:
от врагов. Должен вам сказать, что, если бы не этот джентльмен, вы,
вероятно, были бы сейчас мертвы или в лучшем случае тяжело ранены.
толпу разбойников и выдавать себя за таких, как они... впрочем, об этом
распространяться не стану, потому что и я тоже в этом участвовал. А
во-вторых, скажу, что свалить с лошади у всех на глазах того парня - это уж,
конечно, было настоящее геройство!
- Отчаянный он и злой, как двадцать чертей. Я его давно знаю. Попади он в
дом, уж он отыскал бы вас непременно, здесь или в любом месте. Другие на вас
не так злы, и если не увидят, так и не вспомнят про вас. Им бы только
нализаться до бесчувствия. Однако не будем терять времени. Вы готовы?
помалкивайте, прошу вас.
Джо. Бросив горящий факел на землю и затоптав его, он взял мистера Хардейла
за руку. - Славное и смелое дело!
торопились выбраться отсюда, что больше не задавали вопросов и молча шли за
своими проводниками. Во время последовавшего затем короткого совещания с
виноторговцем насчет того, какой дорогой лучше выйти, выяснилось, что Джо и
Эдварда впустил в дом с черного хода Джон Груби, который сторожил на улице с
ключом в кармане и которого они посвятили в свой план. В ту самую минуту,
как они входили, на улице появилась кучка бунтовщиков, поэтому Джон поспешил
опять запереть дверь и побежал за солдатами, отрезав таким образом Джо и
Эдварду путь к отступлению.
только о том, как бы поскорее добраться до вина и водки, не стала ломиться с
черного хода, а обошла кругом и вместе с остальными проникла в дом с
Холборна. Таким образом, в узком переулочке за домом не было ни одной живой
души. И когда беглецы ползком пробрались подземным ходом, указанным
виноторговцем (это был попросту наклонный трап для скатывания в подвал
бочек), и не без труда, сняв цепь, подняли люк, они вышли на улицу
беспрепятственно, никем не замеченные. Джо все так же крепко держал под руку
мистера Хардейла, а Эдвард - виноторговца, и они побежали, сторонясь лишь по
временам, чтобы пропустить других беглецов или нагонявших их солдат. Солдаты
иногда останавливали их и начинали допрашивать, но стоило Джо шепнуть им
слово, и они тотчас отпускали всех четверых.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ
которых спасители передавали из рук в руки, скоро очутились в Смитфилде,
позади всей толпы. Они стояли и смотрели на огонь, как люди, внезапно
пробужденные от сна. Прошло несколько минут раньше, чем они вспомнили, где
находятся и как сюда попали. Тут только оба сообразили, что у них в руках
инструменты, впопыхах кем-то сунутые для того, чтобы они могли разбить свои
кандалы. А они-то столько времени стояли и смотрели на пожар, не сделав
этого!
непременно бросился бы обратно к тюрьме искать Хью, который теперь
представлялся его омраченному уму в ореоле спасителя и верного друга. Таково
было его первое побуждение, но, когда он понял, как его отец боится
оставаться на улице, этот страх заразил и его и внушил горячее желание
укрыться как можно скорее в каком-нибудь безопасном месте.
перед отцом на колени и принялся сбивать с него кандалы, то и дело отрываясь
от работы, чтобы погладить его по щеке или улыбнуться ему. Он пришел в
бурный восторг, увидев, наконец, отца освобожденным, и тогда только принялся
разбивать собственные кандалы. Скоро и они с громким лязгом упали на землю.
между стоявшими здесь группами людей; каждая такая группа окружала
какую-нибудь согнувшуюся фигуру, заслоняя ее от глаз прохожих, но не могла
заглушить стука молотка о железо, выдававшего, что эти люди были заняты тем
же, чем только что занимался Барнеби. Беглецы направились к Клеркенуэлу,
оттуда в Излингтон, ближайшее место, где можно было выйти за город, и скоро
очутились в поле. Долго ходили они здесь, пока не нашли на выгоне близ
Финчли какой-то сарайчик с травяной крышей - должно быть, он был когда-то
построен для пастуха, а теперь заброшен. В этом сарайчике Барнеби с отцом
остались ночевать.
две-три мили, туда, где виднелось несколько домишек, купил хлеба и молока.
Не найдя нигде лучшего убежища, они вернулись в ту же лачугу и легли спать.
Радже и оберегать его: туманные ли представления о сыновнем долге и любви,
непостижимый ли голос природы, внятный ему так же, как и людям светлого и
высокоразвитого ума, или неясные воспоминания о том, как товарищи его
детских игр говорили о своих отцах, любящих и любимых, или какие-то смутные
ассоциации, связывавшие в его уме этого человека с вдовьей жизнью матери, ее
слезами, ее постоянной грустью. Несомненно одно - что какие-то безотчетные
мысли и ощущения, постепенно пробуждаясь, рождали в душе Барнеби глубокую
жалость, когда он смотрел на изможденное лицо Раджа, наполняли слезами его
глаза, когда он наклонялся поцеловать отца, заставляли сторожить его спящего
и с каким-то грустным умилением заслонять его от солнца, обмахивать веткой,
успокаивать, когда тот вздрагивал во сне, - о, какой это был беспокойный
сон! - и мечтать о том, как будет счастлива мать, когда они встретятся и
заживут все вместе. Весь тот день Барнеби сидел подле спящего Раджа, и в
каждом шелесте ветерка ему чудились ее шаги, он ждал, что вот-вот на тихо
колышущейся траве увидит ее тень. Он принялся плести венок из полевых
цветов, чтобы порадовать ее, когда она прядет, и отца, когда тот проснется,