свете есть Корнилов. - Это за какие же такие добродетели?
Нейман. - А насчет зайти-то - это вы умно придумали. Я сам хотел вам
предложить, да побоялся, не пошлете ли вы меня... Нет, не надо меня сейчас
посылать, я хороший. Идемте, выпьем за благовещенье! За справедливость
выпьем! Кто же ее не желает, Георгий Николаевич? Да я такого человека еще
не видел, который бы ее не желал. Все мы правду любим! Все! Вот я помню...
- Он постучался. - Открывай, Марковна! Хорошие гости пришли, ставь нам
мое! Мое ставь! То самое! Осторожнее, Георгий Николаевич, тут темно, ящики
с бутылками, дайте-ка руку. Вот я помню: встречает меня однажды бывший
курсант высшей школы - мы его отчислили за нехороший душок и
неспособность, - встречает меня на улице и ши-ибко теплый, хватает за
руку. "Что такое? Что с вами?" - "Победа, Яков Абрамович! Ягоду сняли,
пришел Николай Иванович Ежов! Справедливость восторжествовала!" Так вот,
за справедливость! Чтобы она всегда, наша родная, торжествовала! За
птичек-синичек! За благовещенье! Марковна, давай шампанское и коньяк,
сейчас третий гость подойдет. Он тоже благовещенская птичка! Только он в
клетке не сидел: просто его взяли да и выпустили. Так у нас тоже бывает!
Каждому ведь свое, Георгий Николаевич! Ну, за всех нас!
Но она была занята, и он сел на лавочку поодаль. Пекло еще сильно, но уже
появлялись в аллеях первые вполне вечерние парочки, и где-то за елями
кругло ударил барабан. Отряд пионеров в галстучках бодро промаршировал к
воротам, и оттуда прозвучала труба. Открылся бар.
мольбертом. Вокруг него уже собирались мальчишки, старички, подвыпившие,
но он не обращал на них внимания и работал быстро, споро и жадно.
Выхватывал из воздуха то одно, то другое и бросал все это на картон. У
него было сосредоточенное лицо и строгие брови. Он очень торопился.
Сегодня он припоздал, и ему надо было закончить все до заката. И хотя в
основном все было готово, но все-таки он чувствовал, что чего-то
недостает. Тогда художник повернулся и посмотрел вдоль аллеи.
раз то, что надо. Черная согбенная фигура на фоне белейшей сияющей будки,
синих сосен и желтого, уже ущербного мерцания песка. Художник вспомнил,
что это кто-то из музейных, что, их как-то даже знакомили, и крикнул,
когда Зыбин хотел встать: "Не двигайтесь, пожалуйста! Посидите пару минут
так!" И тот послушно сел.
Художник поморщился, но зарисовал и их.
выгнанный следователь, пьяный осведомитель по кличке Овод (все, видно,
времена нуждаются в своем Оводе) и тот, третий, без кого эти двое
существовать не могли.
штаны с лампасами и зеленая мантилья с бантами. На боку висел бубен,
расшитый дымом и пламенем. Так он одевался не для себя и не для людей, а
для Космоса, Марса и Меркурия, ибо это и был "Гений I ранга Земли и всей
Вселенной - декоратор и исполнитель театра оперы и балета имени Абая -
Сергей Иванович Калмыков", как он себя именовал.
удивлялись и никак не могли понять: откуда же среди серой, одноцветной и
однородной человеческой плазмы вдруг вспыхнуло такое яркое, ни на что не
похожее чудо. И только самые научные из них знали, что называется это чудо
фантазией. И особенно ярко распускается оно тогда, когда Земля на своем
планетном пути заходит в черные затуманенные области Рака или Скорпиона и
жить в туче этих ядовитых радиаций становится совсем уж невыносимо.
Иосифа Виссарионовича Сталина пятьдесят восьмое, а от Рождества Христова в
тысяча девятьсот тридцать седьмой недобрый, жаркий и чреватый страшным
будущим год.
x x x
Афанасьев Роман
Зыков Виталий
Сертаков Виталий
Каменистый Артем
Белов Вольф
Куликов Роман