Чтение 116–й страницы книги ~Посмотри в глаза чудовищ~

Закон небес непреложен, и я отныне отдаю этому народу воинскую
удачу, доблесть и славу, принадлежавшую германцам.

Ты понял меня, маленький бедный Адольф?

Маленький Адольф закричал, как дикий раненый зверь, но в Вальхалле
его никто не стал слушать, и валькирии спихнули его вниз, глумясь.

Где, в каких кругах межмирья прозябает сейчас маленький черноусый
Адольф?

Может быть, он пытается стяжать славу модного художника в Вене на
бульваре

Роз?

А может быть, служит собакой-поводырем у слепого ветерана
Сталинградской битвы?

И, может быть, тогда когда-нибудь, через тысячи лет, валькирия,
нависающая над Сталинградом, вспомнит о своем происхождении и сойдет с
пьедестала, дробя камень... Кто знает?

Это предложение, как сообщают, исторгло у

раздраженного народа крик такой силы, что

пролетавший над форумом ворон упал безды-

ханный в толпу.

Плутарх

- Нашел, - вдруг очень спокойно сказал Костя и встал. В руках его
был переплетенный в рыжую кожу нетолстый том in octavo.

- Не открывай, - предупредил Николай Степанович.

- Что я, маленький? - усмехнулся Костя.

Книга была неожиданно легкая, высохшая, и странно теплая на ощупь.

- Та самая? - спросил Костя.

- Да:- Николай Степанович погладил переплет. - Та. А вот - самая
ли?

Сомнительно. Сколько раз ее переписывали, переводили с умерших
языков на живые, а когда те, в свою очередь, умирали:

- Получается - все зря?

- Нет, конечно. Основное сохранилось. Просто все рекомендации надо
на всякий случай проверять. Как если бы устав караульной службы сам
собой родился при начале времен и ждал, когда появится человек, а
вместе с ним и караульная служба:

- "Дракономикон", - медленно и тихо, будто пробуя слово на вкус,
произнес Костя.

- Это были, наверное, дашковские крысы, - делился Костя
познаниями. -

Известно, что Екатерина Романовна немало почитала этих уютных
зверьков, полагая их едва ли не домашними богами просвещенных наций. У
нее они находили пропитание и покровительство. Крысиный же вертеп свой
она охотно демонстрировала близким ей по духу людям, в числе их и
Шувалов, и Ломоносов

Михайла Васильевич, и все восторжены были хваткостью к ученичеству
лицедейному, зверьми проявленному. Пиесы фон Визина разыгрываемы были
в сем вертепе допреже публикования:

- Костя, не ломай язык, - засмеялся Николай Степанович. -
Разговорная речь почти не изменилась за три века. Речь письменная
всего лишь сближается с нею, теряя по пути свою сакральность.

- Я понимаю, - вздохнул Костя. - Просто хочется чего-то совсем
простого, но чтобы обязательно звучало "милостивый государь":

- Не исключено, что крысы в теперешнем их виде, в виде животных
городских, были выведены специально как биологическое оружие для
борьбы с ящерами,- продолжал расссуждать Костя. - Первые упоминания о
крысах относятся к восьмому веку, прежде их будто бы не было. Почему
нет? Ящерам от них ущерб будет страшный:

Они выбрались на поверхность не в "нехорошем доме" на
Рождественском, а на задах комплекса "Литературной газеты", через
вентиляционную коробку, облюбованную диггерами. Именно отсюда в свое
время Костя и попал в подземное царство Брюса: сначала через
вентиляционный колодец, потом - через промоину: Диггеры избегали
старого коридора, о нем ходило множество темных историй. Костя же
как-то сразу догадался, что это и есть именно тот "umweg", что грубым
пунктиром обозначен на карте:

На поверхности земли стоял уже поздний вечер, готовый перейти в
ночь. Они отряхнули грязь с колен, почистились мудро прихваченной
щеткой, забросили за спины рюкзачки (руки лучше иметь свободными) - и
тронулись в путь. Путь наземный был короче, но более прихотлив: через
два забора, по узкому проходу между гаражей, мимо шеренги мусорных
баков: Стая собак молча грызлась за обладание чем-то существенным.
Воняло падалью.

Наконец открылась улица, по обычаю пустая и неосвещенная. Налево
искрилось и дышало Садовое кольцо, направо - горели редкие окна. На
фоне темно- неонового неба чернели антенны на крышах. Держась за одну
из антенн, стоял человек.

- Каждый вечер он здесь, - сказал Костя. - Года три я хожу - и да,
каждый вечер:

- Кто же это?

- Неизвестно. Пытались узнать - никак: - Костя развел руками. - А
интересно, кражи из питерской Публичной библиотеки - они с нашим делом
никак не связаны?

- Все может быть, - сказал Николай Степанович. - Ощущается повсюду
какое-то общее шевеление. Ровно как после пятьдесят третьего -
всеобщее оцепенение: Но выделить нечто конкретное трудно.

В киоске на Садовой Николай Степанович купил большую коробку
конфет, две бутылки рейнского вина и банку фаршированных оливок.

- Всем хороши армяне, - сказал он, убирая все в рюкзак, - но вино
у них какое-то неправильное.

- Хм, - Костя присмотрелся к оливкам. - А как же тогда коньяк?

- До войны был правильный.

- Ага: Николай Степанович, я ничего не путаю: анчоусы - это
килька?

- Килька.

- Надо же: я, оказывается, на анчоусах вырос: И это коммунисты от
меня скрывали, подумать только!

Он взмахнул рукой, и отъезжающая было от тротуара "волга" с
зеленым огоньком тормознула со скрипом.

- До Библиотеки, - Костя скинул рюкзак, полез в машину.

- До Ленинской, что ли?

- До нее, болезной:

- Надо же, - Николай Степанович осмотрелся в салоне. - А я думал,
что такси в