кочевать и строить, снова кочевать и снова строить. Потом - прирастем к
Старому миру немного другим боком... Даст Бог, наши стройки и кочевья
приведут в порядок их мозги. А там - можно наведаться и в гости...
тебе вот - почему-то верю.
забинтованной рукой полуобнял ее. Было тихо и спокойно.
обоих...
Она... она выдержит.
худые плечи, и Глеб потеряно и тупо гладил ее по голове и повторял без
конца:
ночная лампочка горела. Тихо журчала вода. Завтра они будут у какого-то
острова, там стоянка и ремонт. Ноги соскучились по земле.
видеть. Не знать.
Поверх ночной рубашки накинула мягкий сатиновый жилет с вамбуровой
прокладкой. Как тесно здесь...
него...
качки: бренди, солено-перченые "орешки" - пропитанные маслом маленькие
сухарики, и твердый сыр. И она стала жевать эти вязкие, нехрустящие
сухари, совать в рот кусочки сыра и глотать бренди прямо из горлышка -
маленькими глотками. Во рту все занемело. Потом немота начала разливаться.
Семен Семенович, подбрасывал ей сухую колбасу, копченое мясо, лепешки.
в Новопитере. Самое страшное, что он при этом стыдится своего бессилия и
пытается вести себя, как прежде. Но все видят, какой мукой это ему дается.
Особенно ужасны вечера: ему сразу делается как будто сто лет, он
сутулится, волочит ноги, не разговаривает. Это опять схватило его и
высасывает, высасывает... Каждое утро я боюсь, что он не проснется, но
страхи мои пока, слава Всевышнему, остаются страхами.
чувство его ко мне увяло (оно никогда и не был особенно сильным), а рядом
с ним - только любовь опасна... Да и я отношусь к нему, скорее, как
старшая сестра, чем как mistress. По крайней мере, спим мы даже на разных
этажах. К нему приводят разных барышень - мне это безразлично (мне всегда
была безразлична неверность, а теперь как-то особенно). Возможно, он им
даже платит. Или дарит подарки. Или это делают его сводники, не знаю.
заказывают маски, наряды. Я тоже заказала: буду птицей.
Хочется бежать, но бежать некуда, да и нельзя пока. Терплю и все еще на
что-то надеюсь.
догадываешься, наверное. Боюсь, это единственное сильное беспокойство,
которое Глеб сейчас испытывает. Мне кажется, он оттягивает на себя то, что
должно было обрушиться на мальчика. Прямо он этого, конечно, не говорит, и
не скажет никогда, и себе самому в этом не признается. Но чутье у меня еще
сохранилось.
он вернется, целуй сама - второго такого не найти. Прощай. Твоя О."
документы, касающиеся расследования интересующего Вас дела из тамошних
полицейских архивов. По долгу службы я их скопировал, а дальнейшие события
свели их ценность к нулю. Как я вижу теперь, мы просто не понимали их
истинного значения.
Марина" попросту опасна в сторонних руках? Ведь так до конца и не
известно, что именно произошло с экспедицией Иконникова. Не было ли это
попыткой неумелого вмешательства? Впрочем, это чистые спекуляции.
каком-то республиканском поезде. Занят сейчас преимущественно этим, на
собственные изыскания времени не остается. Говорят, республиканской
разведкой сейчас руководит наш общий знакомец Якоби. Как играет с
человеком судьба! Впрочем, только ли с ним?
то на колесах.
больше нельзя, вы там находите время писать, а я - в тепле, сытости, -
нет. Свинство, и не спорьте со мной.
воздухом, но заскучал, начал писать - и увлекся, представьте! И полтора
месяца - как корова языком слизнула.
- ничто в сравнении с тем, что творилось на Острове; не знаю. Мне хватило
на всю жизнь. Я ехал из Павловска, поезд стал: тысячи животных перетекали
насыпь. Они безумно кричали. Казаки неслышно стреляли в воздух. Я так и не
знаю, чем все кончилось: закрыл окно, задернул штору, укрылся с головой -
и так и лежал, пока поезд не тронулся.)
прочли раньше, чем выйдет книга.
как Глеба Борисовича, так и - даже в большей степени - Бориса Ив. И вот,
отталкиваясь только от этого - плюс, разумеется, от собственных знаний
проблемы - я пустился в размышления. Очень интересная получается картина!
Не радостная, но и не безнадежная, пожалуй. И в ходе этого процесса я
неожиданно для себя проникся к нашим героям огромным уважением - и
сочувствием. Владеть тайной - и не иметь возможности раскрыть ее никому! -
и не потому, что последует наказание либо что-то подобное, а потому, что
тайна, будучи изложенной и раскрытой, вдруг обязательно распахнет еще одну
потайную дверцу, а там!.. И еще - огромный соблазн поверить в себя.
Поверить в то, что вот, наконец, дошел до конца познания и хотя бы в этом
сравнялся с богами. И тут спасти может либо полнейшая природная тупость,
либо - такая концентрация воли, что и представить невозможно. И опять же -
без малейшей надежды разделить с кем-нибудь ответственность и ношу.
поверхностной, погубит, а сильная, суровая, испепеляющая - пробудит
ответную ненависть. Вспомните, когда Глеб Бор. десять лет назад терпел
поражения, терял тысячи людей и сдавал города и провинции - его готовы
были носить на руках. Сейчас, когда он, не проливая почти крови, идет и
идет вперед - люди плюются, произнося его имя. Увы...
- и затеять эту дикую будто бы и гнусную внутреннюю свару. Равно как и то,
что происходит - пусть гораздо тише и спокойнее - в Мерриленде, наша
трагедия - лишь видимость оной. Мы слишком хорошо жили, чтобы желать
лучшего, а это - проквашивает жизнь. О нашей культурной нищете мы с вами
уже говорили, и подробно, повторяться не хочу. Нам нужны сильные страсти,
нужны подлинные сюжеты в жизни - и вот они появляются понемногу. Если за
это требуется заплатить безопасностью и удобствами - что ж, надо платить.
Иначе мы либо вновь окажемся в наигустейшей культурной зависимости от
Старого мира, либо - если связь не восстановится, как тут кое-кто вещает -
нас ждет медленная, но обязательная деградация. Впрочем, это мы тоже
обсуждали...
Свержин Владимир
Афанасьев Роман
Херберт Фрэнк
Пехов Алексей
Корнев Павел
Флинт Эрик