плоским, как доска, лицом. От него с удивлением вдруг услышали правильную
русскую речь. Сощурив черные глаза, он говорил:
нас, японцев, вы никуда не годитесь. Сразу сдали нам четыре броненосца.
русского корабля, - задорно добавил другой.
победит. Знайте это, Пленные, постепенно раздражаясь, отвечали:
русский народ - это совсем другое...
по-японски. Точно ли он переводил, или выдумывал что-нибудь, пленные не
знали. Но японцы, слушая его, ехидно улыбались, показывая кривые зубы.
наставительно, как на уроке словесности, заговорил, перемешивая русские и
японские слова:
называется? Глупа - бакарасий. Мы ее всю можем разгромить - хогеки-суру...
Россия - бакарасий. Это баковый карась, что ли? Наполеон не вам чета, да и
тот зубы себе обломал об этого карася. А вы и подавно...
повторяя между собой:
Федоров. Сам он не произнес ни слова, но, видя насмешки врага над Россией,
закипел такой ненавистью, как будто публично оскорбили его родную мать. Он
повернул голову в сторону кормы: там, на гафеле, вместо андреевского флага,
развевался флаг Восходящего солнца. У него от обиды зарябило в глазах.
Ощущая судороги на лице, он еле сдерживал себя, чтобы не броситься на
японского унтера. Вот тогда-то и зародилась у него мысль: хотя бы ценою
своей жизни, но вырвать трофей из рук противника. С этой мыслью, сверлящей
мозг, он мрачно бродил по кораблю до самой полуночи.
вдруг вспомнил, что здесь находятся не одни только японцы. Две трети нашей
команды они перевели на свои суда, но на "Орле" еще осталось около трехсот
человек. Японцы едва ли будут спасать русских, которые спят и не знают, что
гибнут от руки своего товарища. И сам он не избежит общей участи. До слез
ему стало жалко своих матросов, особенно раненых. Его так и подмывало
закричать:
руках врага. Для этого им все сделано. Федоров достал кусок брезента,
завернулся в него и улегся около двенадцатидюймовой башни. Легче было бы
вместе с этой палубой, не просыпаясь, провалиться на морское дно. Заснуть,
однако, он не мог. В
противоречащие одна другой. Он был доволен, что крен корабля с каждой
минутой увеличивается, в то же время в воображении рисовалась жуткая картина
гибели своих людей.
Федоров расслышал, что на верхней палубе все пришло в стремительное
движение. Казалось, корабль задрожал от топота множества ног - люди
торопливо разбегались по разным направлениям. Свистки боцманских дудок
мешались с гортанными выкриками на непонятном языке. Эти выкрики срывались
на каких-то высоких визгливых нотах. Можно было подумать, что на палубе
происходит резня. Смятение усиливалось, шум нарастал. Для Федорова все это
было сигналом того, что дело его не пропало даром. Он решил про себя:
напоследок отомстил японцам за их насмешки над русскими, за позор Цусимы, за
потопленные корабли и команды. От волнения в груди ощущались напряженные
толчки, отдававшиеся в висках, как удары маятника.
катастрофы. Федоров соображал, что времени для жизни у него осталось меньше,
чем потребовалось бы на то, чтобы выкурить папиросу.
броненосец перестал крениться. Федоров, откинув брезент, выглянул и все
понял: люди спустились в трюмы. Подавленный отчаянием он прохрипел:
пугало не приближение смерти, что было бы вполне естественно, а возвращение
жизни. И это случилось уже после того, как он окончательно и бесповоротно
приготовился погибнуть вместе с кораблем.
всего, на руках у японцев были чертежи "Орла", добытые еще раньше через
шпионов.
машинисты, и это больше всего его терзало. Так или иначе, но меры были
приняты: корабль начал выпрямляться. Значит, японцы пустили воду в правые
отсеки. А дальше им остается только осушить эти отсеки водоотливными
средствами, и авария будет окончательно устранена. Не хватало каких-нибудь
двух градусов, и "Орел", опрокидываясь, сам зарылся бы навсегда в водяную
могилу. При этой мысли о неосуществленном подвиге Федоров задрожал от
ярости, и чтобы не завыть исступленно, он крепко стиснул зубами кусок
просоленного брезента.
японцев? Что они маневрировали лучше нашего и, пользуясь быстрым ходом,
занимали для своей эскадры наиболее выгодное положение, что они метко
стреляли, и что снаряды их хотя и не пробивали брони, но сжигали русские
суда и производили потрясающее впечатление на психику людей, - об этом мы
как очевидцы узнали 14 мая во время генерального сражения. А еще что?
которая обременяла наши суда, ослабляя их боевое значение. У японцев все
было устроено просто, без всяких затей, без деревянных надстроек на верхней
палубе. Поэтому во время боевой тревоги на броненосце не нужно было ничего
ни убирать, ни складывать, ни прятать, а это давало возможность ускорить
изготовление его к бою. За счет уменьшения офицерских кают он увеличил свою
артиллерию двумя шестидюймовыми орудиями. Бросалось
устройство боевой рубки: прорези ее, в противоположность нашим, были узки и
лучше обеспечивали безопасность находившихся в ней людей и сохранность
приборов. Каждая орудийная башня, каждый каземат имели свой дальномер.
Орудийные амбразуры так хорошо были защищены, что внутрь башни не мог
проникнуть даже маленький осколок.
многое из того, что я наблюдал, было бы для меня непонятным, если бы не
помогли некоторые японские матросы, говорившие по-русски. В особенности
сдружился с нами один из них - комендор-наводчик. До военной службы он много
лет жил в русских городах, работал в прачечных. Назовем его условно Ятсуда.
строевым офицером. Наша рота составлялась из матросов разных специальностей.
Поэтому у нас ротный командир не знал в лицо многих из своих подчиненных,
если они не принадлежали к числу строевых. Обязанности его сводились лишь к
выдаче им жалованья. Не так обстояло дело на японском корабле. Там каждая
часть команды определенной специальности образует собою роту и во главе ее
стоит соответствующий специалист из офицеров:
врач.
только за вверенной ему материальной частью, но
подчиненными своих обязанностей. Он должен знать личные качества каждого из
них, давать им оценку и продвигать по службе наиболее прилежных, развитых и
способных матросов.
"Асахи", капитан 1-го ранга Номото, только что обошел судовые отделения. С
заходом солнца потушили на корабле все внешние огни. И хотя японцам никто
теперь не угрожал, все их орудия были наготове: у каждого из них дежурила
прислуга. В 7 часов 30 минут раздали койки. Матросы, не занятые вахтой,
стали свободны и могли заниматься своими личными делами.
прикуривать, расположились японские и русские матросы. Здесь же находился и
я вместе с боцманом Воеводиным и кочегаром Баклановым. Пахло морем. На лице
ощущалось легкое дыхание ветра. На горизонте, угасая, пенился закат.
комендор-наводчик Ятсуда и, покуривая маленькую медную трубку "чези",
вмещавшую в себе табаку лишь на две-три затяжки, загадочно прикрыл ресницами
свои черные восточные глаза. Разговорились с ним о военной службе. Он крайне
был удивлен, когда узнал от нас, что русские моряки обычно находятся в
плавании не больше четырех месяцев, а остальное время года живут на берегу,
в казармах.
и плаваем почти круглый год. Мы проходим большую практику.
Роллинс Джеймс
Посняков Андрей
Якубенко Николай
Свержин Владимир
Сертаков Виталий
Березин Федор