Чтение 116–й страницы книги ~Слово и дело~

Генеральное собрание Российской великой империи!

Вот ему и выносить приговор генеральный...

Были здесь русские сенаторы, были здесь русские генералы.

Всего 25 персон высших трех рангов!

Собрались они за столом воедино - все р а б ы, но рабы не простые, а вель-
ми знатные, сами рабами владеющие. Перед ними лежали 68 страниц экстракта об-
винительного.

Стали они судить-рядить над ним. Но каждый из 25 боялся первым о казни
объявить. И все невольно косились на князя Алексея Черкасского - что он ска-
жет? Ему бы и начинать слово милостивое, ибо по первой жене своей он прихо-
дился зятем Волынскому, а жена конфидента, графиня МусинаПушкина, была Чер-
касскому родная племянница... 25 человек смотрели теперь на князя и ждали,
что он родную кровь проливать не станет. Отрыпнется от дела, не посмеет изре-
кать приговора сурового. Черкасский понимал, чего от него жцут...

- Плачу я, - сказал (действительно плача). - Тужусь сильно... Уж очень
больно мне, как подумаю, что два сородича моих злодеями оказались. Я мыслю,
что для облегчения чувств моих родственных Волынскому и Мусину-Пушкину языки
надобно отрезать!

Тут и все другие облегчение почуяли - второму судить уже не столь страшно.
Василий Иванович Стрешнев, камергер и сенатор, который Остерману шурином при-
ходился, заговорил:

- Ой, как верно! Главный затейщик проектов Волынский немало болтал языком
своим. И оттого полагаю, что язык ему более не надобен... Я за то, что князь
Алексей Михайлович сказал.

- Справедливо! - заметил Ванька Неплюев. - А детей Волынского, кои порож-
дены в преступности, заточить следует. Дочерей постричь навечно в монастырях
сибирских, а сына до возраста пятнадцати лет заточить в темницу худую, а ког-
да ему пятнадцать годков исполнится, из тюрьмы пожизненно в солдаты выпус-
тить...

- Мудрейше ты советуешь, Иван Иваныч! - похвалил его полицмейстер Петер-
бурга - Иван Унковский в чине бригадирском.

Контр-адмирал Захар Мишуков, мужик здоровенный, побелел лицом и хлопнулся
на паркеты в обмороке.

- Ничего, - сказал Никита Трубецкой, - с кем не бывает? Мы его водичкой
брызнем и оживим... Кто еще говорить желает?

Захотел поделиться мудростью тайный советник Наумов.

- Казнь легка, коли башку рубить, - сказал он. - А надо чтобы перед
смертью человек еще помучился... подумал!

Квашнин-Самарин отвечал на это:

- Полностью согласуюсь во мненье сем важнейшем.

На что Неплюев тут вопросил:

- А почто забыли у нас людишек на кол сажать? Мы тут все свои, русские...
чужих середь нас нету... будем же откровенны!

- Про кол мы забыли, - огорчился Иван Унковский. - А ведь раньше обожали
человека голой задницей на код посадить. Иные, как помню, по трое дни на колу
вертелись, пока им кол все кишки не прорывал, вылезая кончиком своим из горла
наружу.

- Эта мука замечательная, - одобрил бригадира князь Черкасский с высоты
своего величия. - Только, господа, не надо забывать, что кончик кола татары
всегда бараньим салом смазывают.

Рыжий генерал Петр Шипов был мужик здоровый. Лицо его вдруг стало яр-
ко-алым, как бурак спелый. И грохнулся он со стула - полег рядом с контр-ад-
миралом Мишуковым.

Второй не выдержал. Но суд продолжался.

- Нине уж больно лето жаркое, - печалился Неплюев. - Чтобы Волынский сом-
лел на колу не сразу, можно его водой иногда поливать холодной. Тогда не сра-
зу помрет, а вину восчувствует...

Итак, с Волынским все стало ясно. О нем договорились.

Сажать его на кол, прежде язык отрезав.

Генеральное собрание уточняло вопрос об языке:

- Вырезать язык ему или вырвать клещами?

- А как мучительней? - спрашивал Чернышев.

Мнения тут разошлись, а на пол грохнулся еще один генерал - Степан Игнать-
ев, тоже персона важная. Разбирались далее без него. Одни стояли на том, что
язык надо резать, другие крепко держались на выдергивании его клещами...

Судили долго, и наконец генерал-прокурор империи Никита Трубецкой зачитал
"генеральное" решение об остальных:

Хрущева, Соймонова, Еропкина и Мусина-Пушкиначетвертовать через топор,
после чего уже рубить им головы.

Иогашку Эйхлера сочли сильно виновным, яко допущенного по чину каби-
нет-секретаря к делам тайным, а посему было решено - Иогашку колесовать, а
затем тоже отсекать ему голову.

Жан (или Иван) де ла Суда был с кроткою милосердностью осужден к отделению
головы от тела безо всякого мучительства.

Дочерей и сына Волынского, которые надеялись (?!) занять престол российс-
кий, сослать, куда Макар телят не гонял...

Никита Трубецкой закончил:

- А имущество и имения осужденных, как движимые, так и недвижимые, конфис-
ковать в пользу государыни нашей матушки...

Генеральное собрание, долг исполнив, расходилось.

Более крепкие на приговоры сенаторы вели под руки некоторых генералов, ко-
торых шатало. Многие, домой вернувшись, после суда этого еще очень долго бо-
лели... Никита Трубецкой сразу к императрице поспешил, стал клянчить для себя
дом графа Мусина-Пушкина на Мойке, который славился богатством (в нем мебель
стояла редкостная, а по комнатам заморские попугаи летали).

- Бери! - разрешила Анна Иоанновна. - Только, чур, огороды и оранжереи Му-
сина-Пушкина, где даже персики созревают, я для своей особы забираю...

Немецкая партия при дворе эту битву выиграла! Она победила, предводимая
Остерманом и Бироном, не оставив на месте преступления своих отпечатков паль-
цев... Русские были судимы русскими!

- Не надо им хлеба... - говорил Тимофей Архипыч, мудред народный, игравший
под юродивого.

Два дня шел дележ имущества осужденных. Налетели во дворец, как вороны на
падаль, Менгдены, Бреверны, Минихи и братья герцога - генералы Бироны. Каждо-
го не обидь - дай! Императрица давала. А всех крепостных, оставшихся без хо-
зяев, с имен осужденных на свое имя переписывала. От одного только Волынского
ей 1800 душ досталось... Опять она разбогатела!

Бирон во дворце Петергофа придворным показывал приговор и спрашивал:

- Вот вы, русские! Немцев я бы и спрашивать о том не стал. Но вы-то скажи-
те - разве несправедливо рассудили в собрании?

Вельможи толстобрюхие отвечали герцогу, что более справедливых приговоров
отродясь еще на Руси не бывало. Анне Иоанновне следовало теперь на приговор
апробацию наложить. Она перо в чернила окунула и заговорила басом - гневным,
рокочущим:

- Да я же не зверь лютый! За кого они меня принимают? Нешто же я, вдова
слабая, женщина православная, смогу такое злодеяние утвердить? Едино детей
Волынского миловать не стану, а всех остальных прощаю, яко добрая, примерная
христианка...

И приговор жестокий она сделала мягчайшим:

1) Волынского на кол не сажать, а язык вырезать и оттяпать топором руку
лишь правую, после чего рубить голову;

2) Хрущеву и Еропкину - головы топором отсечь;

3) Мусину-Пушкину - весь язык не отрезать, а отрезать лишь кончик его, а
потом Мусина сослать в Соловецкий монастырь, где и томить до смерти в подзе-
мелье без света;

4) Соймонова - бить кнутами нещадно, после чего выслать в сибирские руд-
ники на каторгу вечную, где бы он тачку возил;

5) Эйхлера - тако же поступить с ним, кнутом избив, и отравить его в Жи-
ганское зимовье на подводах ямских;

6) де ла Суду - не кнутом бить, а плетью...

На Сытном рынке столицы застучали топоры плотников. Начали возводить "ам-
бон" для экзекуции, иначе говоря - эшафот. Солнце светило ярко, жара истомля-
ла петербуржцев, по Неве плавали барские гондолы под веслами и лодки чухонс-
кие под парусами. На синий простор глядя, стояла в воротах Летнего сада бе-
ломраморная Венус пречистая - олицетворение красоты женской, и часовые с
ружьями стерегли ее, чтобы никто из прохожих не осквернил ее чистого тела...
Казнь была назначена на 27 июня!

Это был день памяти святого Сампсония-странноприимца, который, будучи пат-
рицием римским, познал искусство врачевания, дабы помогать страждущему чело-
вечеству. Сампсоний роздал нищим богатства свои, а на остатки состояния выст-
роил больницу бесплатную для путешествующих странников.

Это был день, коща 30 лет назад грянула Полтавская битва. столь целительна
для России и чудотворна, когда побежав вспять швед гордый, а Карл XII спасал-
ся в плавнях на берегах днепровских...

Лучшего дня для казни не нашли!

Послам иностранным откуда-то стало известно, что Волынский решил с эшафота
обратиться с речью к народу на площади... Дипломаты просили у царицы высочай-
шей аудиенции.

Анне Иоанновне они сказали:

- Мы не знаем, за что осужден Волынский и его конфиденты. Слухи ходили по
столице разные, но в приговоре упомянуто, как вина главная, подавание Волынс-
ким записок вашему величеству. В записках этих Волынский указывал на обилие
льстецов возле престола вашего и засилие проходимцев. В воле вашей, конечно,
судить министра своего даже за такой пустяк, но...

Анна Иоанновна с нарочитым молчанием слушала дипломатов. Говорили ей послы
иноземные, что отрезание языка Волынскому будет встречено в Европе с большим
неодобрением.

- Мы все хорошо знали Волынского министром деятельным. Изменником он не