из дома ь32, в который частенько захаживали офицеры Десятого (и никакого
иного!) Полка Принца Уэльсского, когда мужа не было дома. Жившая напротив
вдова завистливо наблюдала за этой сценой.
среди них не было ни одной, которую Пай не наблюдал бы бесчисленное
множество раз. Но кто был тот невидимый зритель, который водил рукой
художников так, чтобы экипаж, девушка, солдат, вдова, собаки, птицы,
похотливый наблюдатель и все остальное были изображены без малейшего
отступления от оригиналов?
оглянулся назад, в уходящую даль нескончаемого коридора. Лу-чур-чем скрылся
из виду. Мистиф остался один. Все дороги - и впереди, и позади него - были
пустынны. Он ощутил, как ему будет недоставать Лу-чур-чем, и пожалел о том,
что ему не хватило ума убедить своего товарища оставить его в одиночестве,
не нанеся ему при этом непоправимую обиду. Но изображение на стене было
доказательством того, что здесь скрываются такие тайны, о которых он даже не
подозревал. А когда они начнут приоткрываться, свидетели ему не нужны.
Слишком легко они превращаются в обвинителей, а на него и так уже навешали
всех собак. Если изорддеррекская тирания каким-то образом связана с домом на
Гамут-стрит и, стало быть, Пай является ее невольным пособником, то лучше
узнать о мере своей вины в одиночку.
двинулся прочь от картины, напомнив себе по дороге о данном Лу-чур-чем
обещании. Если после всего он останется в живых, ему надо будет вернуться с
глазами Автарха. Глазами, которые (теперь у него уже не было в этом никаких
сомнений) некогда взирали на Гамут-стрит, изучая ее с той же одержимостью, с
которой наблюдатель следил из нарисованного окна за предметом своей страсти,
в плену у ее отражения.
Глава 37
Примиренных Доминионах, так и в Пятом, квартал, где был расположен Ипсе,
пользовался дурной славой в прежние времена, когда актеры обоих полов в
дополнение к своим гонорарам разыгрывали старую пятиактную пьеску -
знакомство, уединение, соблазнение, соитие и передача денежных средств.
Пьеска эта постоянно была в репертуаре и ставилась и днем, и ночью. Однако
позднее центр подобной деятельности переместился в другую часть города, где
клиенты из нарождающегося среднего класса чувствовали себя в большей
безопасности от взглядов своих собратьев, предпочитающих более
респектабельные развлечения. Ликериш-стрит и ее окрестности расцвели
буквально за несколько месяцев и превратились в третий по богатству Кеспарат
города, предоставив театральному району прозябать в рамках разрешенных
законом промыслов.
этот Кеспарат пережил потрясения последних нескольких часов значительно
лучше, чем другие Кеспараты его размера. Кое-что здесь все-таки происходило.
Батальоны генерала Матталауса прошли по его улицам на юг, в направлении
дамбы, где восставшие пытались построить через дельту временные мостики.
Позже целая группа семей из Карамесса нашла себе убежище в Риальто
Коппокови. Но баррикад никто не воздвигал, и ни одно здание не сгорело.
Деликвиуму предстояло встретить утро нетронутым. Но это обстоятельство
впоследствии объясняли не общим безразличием, а тем, что на его территории
располагался Бледный Холм - место, которое не отличалось ни бледностью, ни
холмистостью, но представляло собой памятный круг, в центре которого
находился колодец, в который с незапамятных времен сбрасывали трупы
казненных, самоубийц, нищих и, порою, романтиков, которых вдохновила мысль о
том, что они будут гнить в подобной компании. Уже утром люди шептали друг
другу на ухо, что призраки этих отверженных поднялись на защиту своей земли
и помешали вандалам и строителям баррикад уничтожить Кеспарат, разгуливая по
ступенькам Ипсе и Риальто и завывая на улицах, словно собаки, что
взбесились, гоняясь за хвостом Кометы.
миновала несколько очагов боевых действий без малейшего для себя ущерба. В
эту ночь по улицам Изорддеррекса бродило много таких убитых горем женщин, и
все они умоляли Хапексамендиоса вернуть им детей или мужей. Обычно их
пропускали все воюющие стороны: рыдания служили достаточно надежным паролем.
приходилось устраивать массовые казни и наблюдать за ними. Но когда головы
катились в пыль, она всегда незамедлительно удалялась, предоставляя другим
сгребать в кучу последствия. Теперь же ей пришлось босой идти по улицам,
напоминающим скотобойни, и ее легендарное безразличие к зрелищу смерти было
сметено таким глубоким ужасом, что она несколько раз меняла направление,
чтобы избежать улицы, с которой доносился слишком сильный запах
внутренностей и горелой крови. Она знала, что должна будет исповедоваться в
этой трусости, когда, наконец, отыщет Скорбящего, но она и так несла на себе
такое бремя вины, что один лишний проступок едва ли сыграет какую-нибудь
роль.
кто-то позвал ее по имени. Она остановилась и увидела человека в синем,
встающего со ступеньки крыльца. В одной руке у него был какой-то плод, с
которого он счищал кожицу, а в другой - ножик. Похоже, он прекрасно знал,
кто она такая.
крыше у гавани, стоял на фоне яркого неба, и ей не удалось подробно
разглядеть его силуэт. Так, может быть, это он?
появления. Судя по непристойному орнаменту на портике, это был бордель.
Появился апостол-Этак, одной рукой сжимающий бутылку вина, а другой -
ерошащий волосы малолетнего идиотика, абсолютно голого и с лоснящейся кожей
Она засомневалась было в своем первом предположении, но не могла уйти до тех
пор, пока ее надежды не будут окончательно подтверждены или перечеркнуты.
он, отбрасывая так и не съеденный плод. Идиотик соскочил со ступенек,
подхватил его и запихал себе в рот, так что щеки у него надулись, а по
подбородку потекли струйки сока.
направлении Кезуар. Он оглянулся на Этака. - Это она была в гавани. Я видел
ее.
на шаг. - Ведь это правда?
человек действительно Иисус, то как она может начать свою покаянную молитву
со лжи?
она сделала.
действительно Сын Давида, - ... именно это и важно. То, что я сделала.
коленопреклоненной. - И ты улыбалась...
зримый образ своего апостола еще до того, как она успела закричать.
жизни. Она громко всхлипнула, скорее от боли, чем от скорби, и прижала
ладони к лицу, чтобы приостановить поток, но безуспешно. Жаркие слезы
продолжали жечь ей кожу, голова ее гудела. Она ощутила, как Дауд взял ее под
руку, и была рада этому. Без поддержки она наверняка упала бы.
какую-то муку. - Это из-за дыма, наверное, - ответила она. - Почти ничего не
видно вокруг.
На открытых местах небезопасно.
пульсирующая красная пелена, за последний час насмотрелись столько зверств,
что хватило бы на целую жизнь кошмаров. Изорддеррекс ее мечтаний, город, чей
благоухающий ветер несколько месяцев назад донесся до нее из Убежища, словно
голос любовника, призывающего ее на ложе, - этот Изорддеррекс почти
полностью превратился в руины. Может быть, именно об этом плакала Кезуар
своими жгучими слезами.
Сертаков Виталий
Куликов Роман
Березин Федор
Буркатовский Сергей
Володихин Дмитрий
Круз Андрей