Нет дороги.
шубные рукавицы, да шапку меховую против такой погоды...
стишки. Разом сочинял и про все. Дивились ребята моему таланту. Из-за
стишков я плохо учился по математике, потому как считал, что человеку,
умеющему составлять стишки, математика ни к чему.
подписался -- Непобедимый.
Идиотина! Тьфу ты, опять стишки!
лопнувшие торосы -- такие бывают на высунувшихся из воды камнях. Куда я ни
ступлю, всюду здесь льдины стоят торчмя, острые, гладкие, меж них рыхлый
снег. Я зацепился полой пальто за льдину и рухнул грудью на что-то твердое.
Пощупал -- камень, маковка камня, зализанная водою. Вокруг него позванивали
на ветру льдинки. Я привалился к камню. Он был стылый и гладкий, но под ним,
в онемелой глубине жила река. За камнем, в водяном заветрии, стояли таймени
и ждали весны и тепла. И тот таймень, что бродень с меня когда-то стянул,
быть может, тут же стоит и посмеивается, тварина: опять ты, малый, впросак
попал!
глубине, а по весне рванул бы в верха -- икру метать.
лесу стоящих, со стенами, с крышей. Оторвать доски с окон и в печь их...
уже щипнуло запястье руки и большой палец ноги, давно еще обмороженный. Я
знаю, как такое бывает. Вдруг стеклянной резью пластанет по живому, в глубь
тела войдет тонкая игла, и это место перестанет "слышать". Другая игла, уже
быстрее, вопьется рядом с нею, и еще частица твоего тела отделится от тебя.
дорога! Я на родной реке! На той реке, по которой плавал, ходил, ездил на
моторке, на лодке, на лошади, ходил на своих двоих. Мне здесь с самого
детства все знакомо. Каждый выступ берега. Каждый остров. Каждая скала.
Шалунин бык. Собакинский остров. Совхоз Собакинский...
не одинова. Он, кажется, назывался "Красный луч", "Коммунар", "Пионерский" и
еще по-разному, но как был окрещен чалдонами Собакино в честь речки, на
которой имел неосторожность разместиться, так Собакинским и оставался до тех
пор, пока к имени "Удачного" не пришел с победою и славой, мало кому
ведомыми. Чтобы чалдона с места своротить, шибко много всего надо. Ты ему:
"Стрижено", а он тебе: "Брито". И все тут.
найти, не ходить по кругу чтобы, тогда б уж я добрался до тебя, Собакино. А
там люди живут. Кони есть. Собаки, конечно, есть. Хоть бы они забрехали. Но
в такую погоду собаки под лавками спят. В такую погоду добрый хозяин...
тетке в гости. Наперекор стихиям. Молодецкой грудью на преграды.
Непобедимый! Герой! Иван-царевич! Дерьмо собачье! Видно, и впрямь, что тупо
сковано -- не наточишь, что глупо рождено -- не научишь. Видел же, видел...
когда от дока спускался, что ничего хорошего на небе нет: с городского краю
в лохмах серых оно, с той стороны, где село родное, над перевалами разошлись
тяжелые пластушины, голубенькое обнажили. Далеко-далеко, глубоко- глубоко,
голубенькое-голубенькое. Как взгляд одной девчонки, с которой я учился в
третьем классе и о которой никогда ничего и никому не скажу. Знал -- нечего
хорошего ждать. К стуже, к пурге такое небо. Приметы сами в меня впитались.
На лоне, как говорится, рос. Но вот вспомнился мне взгляд третьеклассницы,
подарившей на уроке труда платочек с буквами: "H. Я.", потом о
Кате-кондукторше мысль пошла, и все я на свете позабыл. Чувствительный
какой!
В рукавицы начерпался снег. В ботинки тоже. Вытряхивать некогда.
Останавливаться нельзя. Мне конец. Скоро конец.
кто-нибудь!..
наговор, в приворот, в сглаз и в прочую чертовщину. Остановился. Вслушался.
В голове начала гудеть от напряжения кровь.
вой в трубе. Чудо мохнатое, доброе, домовитое. Чудо -- пуховый платок
покойной матери на больных ногах. Чудо -- руки бабушки, ее ворчанье и шумная
ругань. Чудо -- встречный человек. Чудо -- его голос, глаза, уши. Чудо --
это жизньЯ не хочу умирать.
никакой пользы людям не сделал, той пользы, ради которой родила меня мать и
растили меня, сироту, люди, отрывая от себя последний кусок хлеба. Я и
полюбил-то всего еще одну девчонку, в третьем классе, и не успел ей сказать
о своей любви. Я только берег ее платочек с буквами "Н. Я.", что значит Нина
Якимова, даже не утирал платочком нос и стирал его редко, чтобы не
износился.
Нельзя. Рано.
упал, обнаружил, что причитаю я по-бабушкиному, в голос:
самого дорогого человека.
минуту. Всегда спасала меня, облегчала мои боли и беды, но сейчас не придет.
Я вырос, и жизнь развела нас. Всех людей разводит жизнь. Зачем я хотел
скорее вырасти? Зачем все ребятишки этого хотят? Ведь так хорошо быть
парнишкой. Всегда возле тебя бабушка.
торосу, утянул голову в каракулевый воротник, меж кучерявинок которого
набился и затвердел снег.
уловил скрип подвод, голоса, лай собак. Недоверчиво высунув голову из
твердого, каменноугольного воротника, прислушался. Порыв ветра хлестанул в
лицо сыпучим, перекаленным снегом и донес слабый отголосок собачьего лая.
Недовольное такое тявканье сварливой шавки, скорее всего дачной. Дачные люди
почему-то добрых собак не держат.
напрягся.
меня из сугроба, и ту надежду, которая занялась в душе. Я уверял себя, что
лай был, брехала шавка дачная, близко, рядом. Я хитрил сам с собой,
обманывал самого себя и, странное дело, верил в обман, может быть, оттого,
что больше мне верить не во что было.
сразу уразумел, что карабкаюсь на крутизну.
и...
тартарары. Пальто цеплялось за какие-то выступы, ноги и руки било о твердое,
в голове деревянно брякало от ударов и озарялось вспышками.
нет, он шел вверху, надо мной.
туда-сюда, слева и справа, впереди и сзади было темно, какие-то стены всюду.
оттого лишь, что не было ветра и снег не хлестал в лицо, мне сделалось
лучше. Я отдыхал, приходил в себя, а сверху все шуршал крупою и сыпался,
сыпался снег. Сыпался пригоршнями, порциями.
мысли в кучу, пытался дать им ход. Память билась около желдоручилища: мастер
Виктор Иванович Плохих, Юра Мельников, галушки в баке, греет хлеб, а не
шуба. Та-ак. И мышь в свою норку тащит корку. Та-ак. Нету хлеба ни куска --
в нашем тереме тоска. Та-ак. Каков ни урод, но хлеб тащит в рот...
двести пятьдесят граммов в каждой. Целых полкило! Батюшки светы, пропал бы и
хлеб не съел!