решение.
забыл о том, что философ. - Ты знаешь что? Скажи, не забудешь меня?
Ты ненавязчивый, Джансуг, хоть и пытаешься строить из себя навязчивого. Не
забуду... До свидания...
покатилась по узенькой улочке палаточного городка.
утренней холмистой землей лежала бесплодная равнина времени, пустая
плоскость, безмерная и безнадежная. "В небе незнакомая звезда светит, словно
памятник надежде..." Могла ли она знать, что Карналь почти не спал в ту ночь
в средневековом отелике мадам Такэ, полном таинственных шорохов, шепотов,
скрипов, вздохов и привидений, от которых плакал стокилограммовый
итальянский социолог? Ах, если бы можно было все знать, разгадывать!
выдумке о поездке на главную домну страны. Она поедет в тепло и солнце, в
беспредельность степей, среди которых внезапно, непрослеженно, как взрывы
человеческого титанизма, от которого всегда гордо возносится твой дух,
возникают огромные города, чуть не в самое небо бьют сполохами
тысячеградусных температур доменные и мартеновские печи, конверторы
бессемеров; состязаясь с небесными громами, гремят километровые прокатные
станы; спокойное море черноземов увенчивается неистовым буйством
сизо-красных красок Криворожского кряжа, химерическими надстройками
рудников, циклопическими карьерами горно-обогатительных комбинатов,
напоминающих как бы картины новейших дантовских фантазий, если бы такие были
возможны на самом деле.
одном лишь человеке, величием общим, доступным безмерно щедрым? Первое лишь
коснулось тебя, как солнечный луч, и исчезло, полетело дальше, неуловимое,
приглашает, обещает, излучая сияние если не на весь мир, то, безусловно, на
всю твою страну. Ты приглашена в Кривой Рог, туда, где возник один из
символов твоего времени, главная домна страны, невиданное и неслыханное
сооружение, выросшее на краю Криворожской степи, среди садов рабочего
поселка в невиданно короткий срок, в течение которого художники не успевают
написать картину и романисты - романы, родилось как в прекрасном, реальном
сне, но материализованном мужественными, творческими, героическими деяниями
твоих современников.
пшеницами, подсолнухами, кукурузами, поля обступают тебя со всех сторон,
пшеницы стоят, как вода, усатые ячмени - плотные, как щетка, подсолнухи и
кукурузы напоминают своим зеленым неистовством нечто тропическое, -
наверное, именно здесь увидишь начала тех украинских хлебных миллиардов,
какими прославилась твоя земля.
страницу: такая же чистота и нетронутость, одинаково наглядно бессилие
человека перед невообразимостью беспредельности труда и такое же конечное
торжество, когда после длительных, упорных усилий, после наивысшего
творческого напряжения человек засевает зерном пшеницы землю или зерном слов
бумагу и получает всходы, урожаи, дарит людям плоды, красоту, вдохновение.
подобных, ее не с чем сравнить, она как бы отдельный мир, загадочный и
самодовлеющий, невероятно сложный и по-своему прекрасный, в ней обещание,
надежда, могущество, непостижимость, восторг, и в то же время все это, в
конце концов, умещается в категории сугубо человеческие: в умении, дерзости,
точности расчета, самоотверженности и героической настойчивости. Тут
поражает все: и то, в какое невиданно короткое, спрессованное до
фантастической плотности время сооружена домна, и дерзость конструкторской
мысли, в размах всего созданного, и картины смелого борения людей со
временем, с металлом, с бетоном, и самый образ домны, могучий ее силуэт,
дымчато-серый издали, твердо-четкий вблизи, будто даже четче самой
геометрии. Невольно тушуешься перед этим титаническим сооружением.
Невозможно вообразить, что совсем недавно тут зеленели рощи, тихие садочки,
что строители формовали бетонный "пень" домны прямо посреди завалов желтой
глины, что первые кольца стального кожуха домны монтажники сваривали среди
таких завалов и в такой непролазной грязище, что самое неистовое воображение
не могло бы тогда еще нарисовать то гармоническое диво, которое поднимется
тут в скором времени.
обрадованно терялась среди величия, жаждала незаметности, хотела забыть о
себе, отдаться созерцанию, восторгам и прославлениям.
чем-то намного величественнее именно благодаря своей неповторимости. Пять
тысяч кубометров объема, четыре миллиона тонн чугуна в год. Высота - свыше
восьмидесяти метров, диаметр - свыше семнадцати метров, под землей проложены
бетонные туннели, по которым в домну текут целые реки воды, неохватной
толщины трубопроводы посылают из воздухонагревателей целые океаны воздуха в
"легкие" печи, воздушный эстакадный "мост", который километрово перекинулся
между домной и горно-обогатительным комбинатом, подает в чрево печи
ежесуточно свыше пятисот вагонов шихты, специально построенная ТЭЦ свой ток
отдает сложным механизмам и агрегатам, компьютерам, которые управляют всеми
технологическими процессами и установками кондиционирования воздуха, потому
что это уж и не обычная домна, а нечто словно бы вроде комфортабельного и
управляемого вулкана беспрерывного действия.
благодаря тому, что на строительстве с первого дня, с первого часа не было
никакой неуверенности и неопределенности, все было запрограммировано, все
загодя обусловлено, все высчитано с высочайшей точностью: диаметры, объемы,
размеры, вес, способы крепления, монтажа, характер работ, очередность
сооружения объектов, высота прожекторных мачт для освещения, мощность
энергоблоков и компрессоров для подачи сжатого воздуха, типы кранов для
монтажа (пятидесятитонные и стотонные), радиусы закруглений на кольцевых
бетонных автодорогах, количество номеров на коммутаторе
оперативно-диспетчерской связи и количество мест в огромной рабочей
столовой, сверкающей нержавеющей сталью, эмалью, стеклом и пластиками.
точностью, с такой гармоничностью, с такой заданной наперед эталонностью,
чтобы она, достигая наивысшей завершенности в каждом отдельном случае, в то
же время служила своеобразным образцом для всех остальных, кануном жизни
грядущей!
изнуряя себя до предела, металась Анастасия по Кривому Рогу, готовила
материал, от какого бы пришел в восторг даже ее невозмутимый скептический
редактор, встречала и провожала почти все рабочие смены, питалась в рабочей
столовой, в гостинице соцгородка, кажется, даже не бывала, потому что забила
и про себя, наконец вынуждена была признать: от тоски и отчаяния не спасет
ничто.
водой пустой причал, снова переживала свою боль, не принимала никаких
оправданий, не хотела знать никаких причин. Ведь дано было слово. Без
принуждения, без упрашиваний и мольбы. Добровольно и легко. Такое слово не
нарушают. Да еще так молча, загадочно, без объяснений. Виноват тот, кто не
пришел. Не прийти может женщина. Мужчина - никогда. Женщины всегда правы.
Как тираны и диктаторы. Она - диктатор? Смех и грех!
журналистские впечатления от нового мира, открывшегося ей здесь, но
вынуждена была признаться самой себе, что предпочитает упорядочить разве что
собственное отчаяние, как будто для этого есть какое-нибудь средство. Самое
удивительное: никак не могла понять, почему в ней остался такой ужасный след
от того, казалось бы, столь незначительного происшествия на море. Что она
Карналю и что ей Карналь? Случайно узнала о его существовании. Случайно
познакомилась. Без восторгов, даже без элементарного удовольствия. Такой
человек если и не отпугивает, то вызывает чувство враждебности или просто
равнодушия. Со времени знакомства отношения их были, так сказать,
случайно-пунктирные. Еле заметные. Правда, та дикая ночь, когда пришлось
спасаться от нахального Кучмиенко... Наверное, тогда пролетело что-то в
ночном телефоне между двумя одинокими людьми... и... Пролетело? Но это она
может сказать только о себе. А о Карнале? Ухватилась за его обещание на
берегу, как за свидетельство чего-то давнего и более высокого. А если это
была простая вежливость?
вежливость пусть для других - не для нее. Иногда хочется быть эгоисткой. И
если это самая решающая минута жизни, то кто станет упрекать тебя в
самолюбии? Анастасии же почему-то казалось, что именно тот день должен стать
решающим для нее. А что принес? Отчаянье. В самоослеплении и наивности она
обрадованно ухватилась за случайную, спасительную мысль поехать сюда, на
самую большую домну в мире. Но в первый же день убедилась, что люди несут
сюда не свое отчаянье, а истинное величие и воодушевление. Так же, как на
Енисей и Самотлор, на БАМ и в космос. Пристыженно укрылась в гостинице,
целый день писала текст к своим снимкам, терзала бумагу, готова была
растерзать себя. Ну, почему, почему так? Двое людей ищут друг друга в
беспредельности времени, но в разных плоскостях общности. Вот идут навстречу
друг другу с протянутыми руками, осталось лишь шевельнуть пальцем и
дотронуться, но не находят один другого, не дотрагиваются, расходятся
неудержимо, безнадежно, может, и навеки, чтобы стать как те легендарные
пирамиды ожидания, вершины которых стесываются черканьем птичьего крыла раз
в тысячу лет. Камень может терпеть и ждать? Но человек - нет. Он создан не
для терпения. Человек вообще - это одно. А женщина? Может, создана для
унижения? Познать счастливое унижение с любимым человеком - для этого стоит
Буджолд Лоис
Сертаков Виталий
Ильин Андрей
Каменистый Артем
Корнев Павел
Березин Федор