Государство для нее не выдуманные законы, которые никогда не применяются,
не бесчисленное множество безымянных людей, а рожденные ею дети, воины,
умирающие в битвах, не просто бесстрашные борцы, а тоже ее родные дети.
Женщина создана, чтобы давать жизнь и оберегать ее, а это так трудно в
этом мире, где ее отстраняют от всего, отказывают ей даже в обыкновенном
человеческом разуме, не говоря уже о свободе. Но все равно она должна
исполнить свое предназначение, позаботиться о порядке в государстве, где
царят насилие и хаос, извлечь выгоду от власти, которой завладеет муж,
сравниться с ним в разуме, если ей воспрещено превосходить мужа. Ваше
величество, я хотела бы быть женщиной!
страсти.
все остается возле меня, твое сердце рядом со мною, твой разум тоже рядом
со мною.
расстоянии, которое нас всегда разъединяет.
к фонтану посреди ложницы, присел над водой, понуро глядя впереди себя.
Спросил, не скрывая раздражения:
малейший шорох. Только вода журчала беспечно, с равнодушием вечности.
детей свободы под покровительство своей истины.
жилах их героев?
не смог одолеть их, даже имея в десять раз больше людей. Он взял их
коварством, и они поверили его славянской речи. Мой народ доверчив.
поддержку темноты. Пока не видел Роксоланы рядом, мог сопротивляться ей.
набросил бы петлю даже на шею собственного сына, если бы он начал жечь
Стамбул.
пепел, чтобы возродить его еще более прекрасным.
воин!
целый месяц до их появления в Ускюдаре.
говорят: <Доскочить>.
молнии. Единственное спасение - бежать от нее.
будут слова Хасеки, с какими просьбами она обратится, он готов был на все
ответить: <Да! Да! Да!> Лишь бы только иметь под рукой это пугливое тело.
Может, полюбил ее когда-то именно за то, что ничего не просила, не
требовала, не капризничала. А потом не заметил даже, как становилась
похожей на других женщин, которые надоедают своими домогательствами, ибо
все равно не могла уподобиться никому на этом свете, была единственная,
единственная, единственная!
Сулейман, словно бы пытаясь оправдать свою неуступчивость.
только дать ему время для отступления, чтобы выйти с честью. Она долго
ластилась к суровому властелину, умело чередовала чары своей души и своего
легкого и послушного тела и только потом прошептала ему в твердое ухо так,
будто опасалась, чтобы кто-нибудь не подслушал:
загадочных рыцарей.
чуть-чуть, но она не отпускала, руки, хотя и тоненькие, были сильными,
обнимали Сулеймана с такой силой, что он сдался и приник к Роксолане еще
крепче.
нее доброе сердце.
Мехмед в Эдирне, Селим в Кютахье, Джихангир слишком мал для таких зрелищ.
Потому и прошу вас, чтобы с нами поехали Баязид и Михримах.
он на молитву, топча конем широкие малиновые сукна, расстилаемые от ворот
Баб и-Гумаюн до Айя-Софии, едет ли на войну или на столичные торжества
сурнаме - каждый раз расставляются от самых ворот Топкапы вдоль всего пути
следования султана наемные крикуны, которые вопят изо всех сил:
<Падишахим!> (<О мой падишах!>) Толпа, жаждущая зрелищ, гудит и клокочет:
<Гу, гу, гу!> Бежат дурбаши, готовые убить каждого, кто попадется на пути,
звенит дорогая сбруя на конях, стучат медные, золоченые колеса султанской
кареты, в которой Сулейман сидит с султаншей Хасеки, прячась за шелковыми
занавесками, и чья-то легкая рука каждый раз чуть-чуть приподнимает
занавеску, и толпы ревут еще вдохновеннее, догадываясь, что это рука
волшебницы, которая навеки поймала сердце их падишаха в тугую петлю своих
янтарных волос.
плату!
вытанцовывают и неистовствуют на домах, минаретах и деревьях, гигантские
жилища аллаха - джамии, гробницы - тюрбе, где в молчаливом величии под
роскошным мрамором и тканями спят султаны Фатих, Баязид, Селим, дворцы
вельмож, деревянные халупы бедноты, хамамы, фонтаны - чешме, крытые
базары, узкие улочки и грязные площади, - а над всем этим огромное солнце,
будто огненный шар.
Гасан-агой и вооруженной свитой. Ехали великий муфтий с имамами, великий
визирь с визирями, кади Стамбула со своими ясакчи, мухзирами, дидобанами и
шехир-эминами, шли стражники, музыканты, янычары, затем придворная челядь,
чашнигиры, шербетчи и хельваджи со сладостями для султана и его свиты,
юркие мискчибаши разбрызгивали во все стороны мускус и бальзам, чтобы
смрад толпы не беспокоил священные ноздри падишаха и его великой султанши.
И все это сверкало золотом, драгоценными камнями, одеждой на вельможах, на
воинах, на челяди, искрилось такими дикими красками, что хотелось закрыть
глаза, и Роксолана опускала занавеску, откидывалась на жесткие парчовые
подушки, украдкой посматривала на окаменевшего в султанском величии
Сулеймана. Ничего нет страшнее на свете, чем завоеватели. Теперь готовы
рубить головы кому попало за то, что сгорел десяток нищенских халуп, а
ведь сами сожгли полмира! Фатих, захватив Царьград, не пощадил ни людских
пристанищ, ни домов божьих. Летописец, содрогаясь сердцем, писал: <Пожжьен
бысть град и церкви несказъны лепотой, им же не може число съповедати>.
три тысячи дукатов, а Софию превратили в джамию, для чего забелены были
известью бесценные мозаики. Были разрушены прославленнейшие здания
Царьграда и на их месте возведены джамии в честь султанов. Джамия Фатиха -
на месте церкви Апостолов, джамия Баязида - на месте церкви Божьей матери
Халконстант, джамия Селима - на месте монастыря Спасителя. Церковь Иоанна
Богослова превратили в зверинец. Непобедимый воин христианский Георгий
Победоносец каждую ночь появлялся в Айя-Софии и вел тайную войну. Утром на
стене находили следы крови. Мусульмане вытирали кровь, но пятна проступали
снова и снова.
пришла на подмогу Георгию Победоносцу?
мусульманских, воспрещено носить яркую одежду, одеваться в меха, в атлас,
франкскую камку и шелк. Завоеватели издевались над ними: <Заплатите за
разрешение носить голову на плечах!>
топили подземные печи хамамов, били камень и чинили мостовую, под надзором
чуплюкбаши вывозили мусор с Ат-Мейдана, янычарских кишласи, крытых
базаров.
Володихин Дмитрий
Перумов Ник
Акунин Борис
Афанасьев Роман
Лукин Евгений
Березин Федор