ны) в воздухе стали носиться новые идеи (или, вернее, слова): гигиена,
антисептика... Решили, плодя смерть, все-таки поставить ее в гигиеничес-
кие условия. В новом госпитале - бывшем пансионе - навели лоск на грязь,
к запаху плесени прибавили запах фенола, классные комнаты оборудовали по
рецепту Амбруаза Парэ и снабдили новое учреждение ванной - большая ред-
кость!..
тяжелые испытания. За последние месяцы в боях полегло много молодежи из
этого края. Почти не было семьи, где не носили бы траур по близким. Горе
всколыхнуло жителей городка, их привычное равнодушие сменилось ожесточе-
нием. Даже среди больничного персонала произошел раскол, и часть его хо-
тела отказаться от ухода за врагом. По рукам ходила написанная в соот-
ветствующем духе петиция. Но эшелон раненых прибыл раньше, чем вышло ре-
шение. О его прибытии госпиталь уведомили, только когда эшелон был уже
на месте. Весь городок высыпал на улицы при этом известии...
привокзальную улицу - так заливает ливень сточную канаву. В обычное вре-
мя это были безобидные, приветливые, равнодушные, грубоватые, незлобивые
люди. Но в них тотчас же заговорили самые низменные инстинкты. О прибли-
жении процессии раненых можно было узнать издали по рычанию толпы. Вот
они: две телеги, нагруженные живыми обломками; на носилках - прикрытые
тряпьем тела, запрокинутые головы; у одного свешивалась рука, ногти ца-
рапали дорожную пыль. Впереди шла небольшая группа легкораненых, с за-
бинтованными лицами или руками. В первом ряду - высокая и тощая фигура
немецкого офицера. Затем немногочисленный конвой. Толпа кинулась напере-
рез с поднятыми кулаками - женщины со скрюченными, как когти, пальца-
ми... Священное единение! Вместе с простонародьем бежали лавочники, бур-
жуа и даже - в нескольких шагах - дамы из общества. Несчастные на мгно-
вение остановились, но задние ряды напирали, подгоняли. Раненые прибли-
жались с выражением ужаса на лицах: они ждали, что их перебьют. В них
полетели камни. Толпа ощетинилась палками, зонтиками. Раздались призывы
к убийству, свистки. Разумеется, прежде всего обрушились на офицера.
Кто-то ударил его кулаком, чья-то рука, сорвав с него каску, швырнула ее
наземь, какая-то женщина с визгом плюнула ему в лицо. Под ударами он за-
шатался.
Ничего не замышляла, ничего не желала. Да и не имела времени понять, что
происходит в ней... Нагнув голову, расталкивая исступленных людей, кото-
рые мешали ей пройти, Аннета расчищала себе дорогу и протискивалась впе-
ред. Они узнали, чего стоит кулак той, что носит фамилию Ривьер! И ее
рык!.. Она подбежала к немецкому офицеру и, вскинув руки, обернувшись к
толпе, завопила:
удара хлыста.
братья.
неистовым взглядом, который был точно удар в лоб. Толпа отхлынула, рыча.
Аннета нагнулась поднять каску офицера. Этого мгновения было достаточно,
чтобы порвать ее связь с окружающими. Поостывшая было злоба опять нака-
лилась: казалось, вот-вот толпа вцепится в горло Аннете... В это время
молодая женщина в костюме сестры милосердия подошла к ней и произнесла
тихим, но твердым голосом:
неные враги находятся под защитой Франции. Неуважение к ним - это неува-
жение к Франции.
краю аристократических семейств Муж ее, офицер, недавно пал под Верде-
ном. Ее вмешательство решило дело. К ней подошли еще две дамы, тоже
сестры милосердия. Два-три человека из местных буржуа поспешили призвать
толпу к спокойствию. Та самая женщина, которая только что плевала в лицо
пленным, стала громко причитать над раненым солдатом. Ворчавшая толпа
раздалась и пропустила весь эшелон во главе с молодой вдовой и Аннетой,
взявшей за локоть едва державшегося на ногах офицера.
нальный долг и человечность. Но изза кутерьмы, которая поднялась в пер-
вые часы по прибытии раненых и еще усилилась потому, что не хватало са-
нитаров (колеблющиеся вернулись один за другим в течение ночи), оставши-
еся на месте оказались перегруженными работой, и Аннета, на которую ник-
то не обращал внимания, пробыла в госпитале до полуночи. С помощью
только что бесновавшейся фурии, буйной особы, которая оказалась предоб-
родушной кумушкой, устыдившейся своей свирепой выходки и старавшейся
загладить ее, Аннета раздела и обмыла раненых. Один из этих несчастных
был признан безнадежным, оперировать его уже не имело смысла, и Аннета
провела с ним последние часы.
тинского типа, характерного для побережья Рейна. Рана - страшная. Откры-
тый живот... "Jam foetebat" [68]. В ране уже копошились черви. Все его
тело содрогалось, он стискивал зубы, но по временам протяжно стонал.
Глаза его то смыкались, то снова открывались, ища какой-нибудь предмет,
какое-нибудь существо, что-нибудь живое, точку опоры, за которую он мог
бы ухватиться на краю бездны. Они встретились с глазами Аннеты и впились
в них... В эти глаза, горевшие состраданием... О, какой нежданный свет
среди мучений! Захлебнувшаяся надежда поднялась со дна. Он крикнул:
голову. Она зашептала ему на ухо по-немецки нежные слова. На его сухую
горячую кожу они упали как дождевые капли. Он ухватился за другую ее ру-
ку и вдавил в нее пальцы. В ее теле отдавалось каждое содрогание умираю-
щего. Она вливала в него терпение. Мужественный юноша затаивал дыхание,
стараясь" подавить крик. Он все стискивал руку, державшую его над про-
пастью. В эту пропасть он погружался все глубже, а глаза Аннеты все ярче
сияли нежностью. Она говорила:
вать ее. Аннета поцеловала его. И не отняла руки, которая сжимала его
вздрагивающие пальцы, пока не увидела, что он отмучился.
ные улицы. Нетопленая комната. Она не ложилась до света. Весь ужас мира
был теперь сосредоточен в ней. Сердце было полно скорби. И всетаки Анне-
те дышалось легче. Она снова обрела свое место в трагедии человечества.
плеча. И только теперь, видя ее у своих ног, поняла, что ее душило...
смотреть в лицо чудовищным идеям, давившим ее. Безвольно соглашалась,
что война неизбежна и нужно защищать отечество. Боязливо мирилась с оп-
равданием войны как явления природы. И вдруг против этой дикой природы
восстала ее собственная природа, отвергнутая и скованная, преданная и
неутоленная природа, которая мстит за себя и вырывается на волю. Грудь
Аннеты, сжатая жестокими тисками, сбрасывает их, дышит. И Аннета взывает
к своему праву, к своему закону, к своей радости - а также к своему
страданию, но к собственному страданию, к материнству.
его сына!.. "Вы все - мои сыновья. Сыновья счастливые, несчастные, вы
раздираете друг друга, но я обнимаю вас всех. Ваш первый сон, ваш пос-
ледний сон я баюкаю в своих объятиях. Спите! Я ваша общая мать..."
которому она закрыла глаза. Ей Аннета передала последний поцелуй сына.
жими силами и миром в сердце начала трудовой день.
Не будь он во всеуслышанье одобрен молодой г-жой де Марей, его реши-
тельно осудили бы. Но под влиянием ее заступничества кое-кто сменил гнев
на милость. Многие были возмущены. И все затаили раздражение. Пусть даже
правда на стороне этой женщины, все же трудно стерпеть, чтобы чужачка
дала вам урок чести - и каким тоном!
де все узнается в какие-нибудь два-три часа), что г-жа де Марей на сле-
дующий день побывала у Аннеты и, не застав ее дома, пригласила к себе
запиской. Аннета находилась под защитой. Обыватели заглушили в себе зло-
бу до первого случая. Директор коллежа, вызвав г-жу Ривьер, удовольство-
вался скромным увещанием: никто, мол, не сомневается в ее патриотизме,
но пусть она воздержится выказывать его extra muros [71]. Следует испол-
нять свой долг в должное время и в должной форме. Ne quid nimis!.. [72]
He успела Аннета открыть рот для отповеди директору, как он поклонился и
остановил ее приветливым жестом: "Это не выговор: это только совет!.."
Но Аннета знала, что совет начальника - это первый сигнал.
вернуться в свою конуру. То, что она обязана была сделать, было сделано.
Завтрашний день подскажет ей завтрашний долг. Но сегодняшний день изба-
вил ее от необходимости выбора между двумя велениями долга. Когда она
снова явилась в госпиталь, дверь перед ней оказалась закрытой. Вышел
приказ не пускать в палаты посторонних, то есть тех, кто не состоял в
двух местных организациях - Красного Креста и Союза французских женщин
(кстати сказать, враждовавших как кошка с собакой). Впоследствии Аннета
узнала, что новый приказ был направлен против нее.