понятно само собой. Тут важно только то, что эти процессы могут достигать
предельного значения. Предельное разрежение материи есть пространство,
которое, очевидно, является не просто отсутствием материи, а все той же
материей, однако, в своем предельном разрежении или распылении. Точно так же
и то, что греки называли идеей, умом, логосом, числом или мышлением,
оказывалось у них не чем иным, как все той же материей, но только в ее
максимальном сжатии или сгущении, в ее бесконечно большой массе. Поэтому
античная эстетика была у греков, по крайней мере в период ранней классики,
абсолютным монизмом.
разной степенью напряженности. Материя натянута здесь, как струна. И это
решительно везде - и у пифагорейцев, и у Гераклита. Для современной же
философии бытие есть просто бытие и больше ничего. Для древних бытие всегда
натянуто в той или иной степени, сгущено в той или иной степени, так или
иначе разрежено. И эта разреженность - от нуля до бесконечности. Такая
концепция относится и к области красоты. Красота является идеей и умом не
только у Платона и Аристотеля, но и в ранней греческой натурфилософии.
Однако у натурфилософов она - самая настоящая материя, но только особенно
тонкая и острая, сгущенная до бесконечности, а с точки зрения обыкновенной
чувственной материи - до бесконечности разреженная и утонченная. Каждое
мгновение она может сгуститься и перейти в обыкновенную материю, а эта
последняя каждое мгновение может стать бесконечно тонкой и превратиться в
красоту. Таким образом, весь мир является красотой, но только в разной
степени ее проявленности, от бесконечности до нуля.
отличаются от рассмотренных нами противоположностей конститутивных, тем не
менее содержат в себе некоторые моменты, указывающие на восприятие их
человеком.
основной. Однако она все же содержит в себе очень важную специфику и очень
важна для эстетики. Ведь всякое художественное произведение всегда единично,
поскольку оно всегда чувственно, всегда зримо и осязаемо, всегда отлично от
всякого другого чувственного предмета. Но художественное произведение тем и
отличается, что оно всегда есть некоторого рода обобщение, большое или
малое. В нем всегда зрится нечто гораздо более важное и широкое, чем то, что
дает простая чувственность. Всякий эстетический и художественный предмет -
обязательно синтез общего и единичного. И этот важнейший феномен был опознан
и осознан уже в античной эстетике раннеклассического периода.
разъяснении, поскольку во всяком художественном произведении не может не
быть внешнечувственного образа и внутренней жизни, которую эта внешняя
чувственность отражает и изображает.
степени фиксировала бы формальную сторону эстетического и художественного
предмета, как это мы находим в эстетике античной. Но, вероятно, точно так же
никогда не было и такой эстетики, которая бы наполняла формы художественного
произведения таким глубоким содержанием и такой отчетливой идейностью. Это
обстоятельство уже давно стало банальной истиной в истории эстетики, и
потому о нем не стоит здесь распространяться.
замечательной четкостью различаются в античной эстетике. Но, как и все
противоположности здесь, каждая такая пара, пожалуй, гораздо больше
синтезируется в одно неделимое целое, чем различается и внутри
противополагается. При этом подобного рода синтез настолько целен и нерушим,
органичен и неразрушим, что часто различать члены этих противоположностей
можно только в порядке абстрактного анализа, только в порядке
историко-философского или историко-эстетического исследования. Как в
художественном произведении невозможно различить общее и единичное,
внутреннее и внешнее, форму и содержание, точно так же бывает трудно
логически расчленить этот перцептивный синтетизм в античной эстетике.
Последняя славится именно органическим характером подобного рода синтетизма,
в котором уже невозможно расчленить противоположности, хотя логически они в
нем содержатся.
возможность перейти от конститутивных противоположностей к тем, которые в
своих синтезах выступают как единораздельное целое и потому могут быть
названы конструктивными.
Можно выразить как противоположность однородности и неоднородности.
Рассуждая абстрактно, пространство и время везде однородны. Однако если
материя всюду в разной степени напряжена и бытие всюду в разной степени
натянуто, если эта напряженность и натянутость существуют в мире от
бесконечности до нуля, то ясно, что и пространство и время, будучи
бесконечным разрежением материи, тоже входят в эту общую монистическую
картину мира и тоже могут обладать разной степенью напряжения. Особенно ясно
видно это на пифагорейском учении о космических сферах, которые в разной
степени натянуты, ибо издают разные музыкальные тоны. Но это вполне
прозрачно выявляется почти у всех философов в ранней классике. Попадая из
одной космической сферы в другую, мы не только получаем разный материальный
облик, но и разную степень разреженности. И эта разреженность, очевидно,
является не только разреженностью материи, но и разной степенью
напряженности пространства и времени, которые не являются повсеместной
однородностью, а везде и всюду неоднородны, везде и всюду тождественны с
материей, а материя - везде разная.
в котором непосредственно чувственно и наглядно зрится бесконечная
сгущенность массы, объема и скорости этого тела, былая или будущая. Тот
момент материи, когда она находится в бесконечно большом сгущении, т.е.
обладает бесконечно большой плотностью и нулевой величиной, есть уже не
материя, а идея. Этот момент тоже мыслится во всех тех бесконечно
разнообразных моментах, когда тело обладает конечной массой, конечным
объемом или конечной скоростью. Созерцание бесконечной плотности тела в его
конечных состояниях есть созерцание эстетическое.
метафизически разделенными. Если учитывать все особенности античного
материализма, то время здесь также необходимо мыслить бесконечно сжимаемым и
бесконечно расширяемым. Пустое пространство в тех немногих случаях, когда до
него доходила античная мысль, пребывало в бесконечно расширенном, бесконечно
растянутом и дискретном времени. Время, разреженное до предела, есть нуль
времени, или отсутствие времени. Так, безвременно элейское единое, сферос
Эмпедокла, пифагорейская монада, атомистическое пустое. Здесь нужно помнить,
что атомистическая пустота отнюдь не есть пространство, а лишь один из двух
основных конструктивных принципов материи. Пространство же, время и движение
как таковые состоят из атомов, а не суть нечто пустое. Все подобные виды
бытия охватываются только вечным мигом. Понятие этого временного нуля
содержится решительно во всех раннеклассических системах, где идет речь о
бесконечных процессах разрежения и сгущения материи. Везде здесь мыслится и
бесконечное сгущение времени, доведение его до такого вечного мига, где все
времена уплотнены до предела и где, собственно говоря, уже нет временного
протекания в обычном смысле слова. Такой вечный миг, как и все прочие
моменты времени, тоже мог мыслиться в виде тела, обладающего какой-либо
конечной скоростью, в котором непосредственно чувственно и наглядно мыслится
предельное сгущение всех времен и скоростей, свойственных данному телу. Это
и есть, с античной точки зрения, красота. Другими словами, красота каждого
тела с конечной скоростью есть его красота в аспекте вечного мига.
обобщением двух предыдущих. Когда средневековые богословы говорили о
творении из ничего, они, в сущности, пользовались этим математическим
тезисом, поскольку результатом умножения нуля на бесконечность может быть
любое конечное число. Конечно языческая античность не допускала единого
творца, который творил бы все из ничего. Но античные философы знали, что
такое бесконечность (они понимали эту бесконечность безлично) и им
приходилось переходить от бесконечности к конечным величинам. А так как
античная натурфилософия есть абсолютный монизм, основанный на сгущении и
разряжении единой материи от нуля до бесконечности, то здесь приходилось,
перенося бесконечность в область конечного, умножать ее на нуль. Когда
пифагорейцы представляли себе всякое тело состоящим из предела и
беспредельного, они, конечно, только то и делали, что умножали бесконечность
на нуль, поскольку и в бесконечном пространстве и в пределах окружности
конечных размеров - одно и то же количество точек, а именно бесконечное
количество, но только бесконечное пространство уже не бралось здесь само по
себе, а повторялось только для получения круга, в котором бесконечное
пространство уже отсутствовало, т.е. равнялось нулю. Тот же процесс мысли
происходил и у элейцев, когда они от своего единого переходили к миру
явлений, а также и у атомистов, когда они от своего пустого переходили к
структурному полному.
существуют в метафизическом разъединении, но образуют предельную цельность.
Этой предельной целостью для греков был космос, а потому космология и
являлась для них подлинной эстетикой.
которые чувственно воспринимаемы и наглядно изобразимы. Содержа пределы всех
материальных процессов, космос, кроме реальной и подвижной материи, несет в
себе особое тонкое вещество, которое ввиду своей легкости занимает верхнее
место в космосе и носит название неба. Таким образом, античный космос имеет
иерархическое строение. От тончайшего эфира, из которого состоит небо, и до
Березин Федор
Трубников Александр
Дальский Алекс
Прозоров Александр
Афанасьев Роман
Бажанов Олег