Чтение 117–й страницы книги ~Проза и ессе, переводы~

Потому войска и выведут.

Так что лучше мы сейчас в оппозиции.

На них нельзя надеяться.

А то получится, что мы - не лояльны.

А вы - лояльны.

Нам - по шапке, а вы опять сухим из воды.

Пусть уж лучше тирания.

Хотя бы и левая.

Потому что если вас на Восток отзовут, то вас на пенсию посадят, а нас -
куда?

На счетах щелкать.

Отделом кадров заведовать.

Об удобрениях статью переводить.

В Улан-Баторе.

Или в Караганде.

В лучшем случае.

Езус Мария! Езус Мария. И это - мозг нации! Ведь пресса здесь через
двадцать минут будет! Если мы не проголосуем, вы в Караганде этой уже и
послезавтра окажетесь. Ну - через неделю. Потому что, если тирания - пусть и
левая, - пресса взбесится. А пресса взбесится - Сам взбесится. Даже если и
не взбесится - получается: он тиранию поощряет. Да просто посол ихний
взбесится и танки вызовет. И нас всех к чертовой матери свергнут - при
поддержке народных масс. Это и будет Эйзенштейн. Дошло?

[Пауза.]

Доходит, Базиль Модестович.

То-то, Петрович. И пусть я буду в меньшинстве и против. Какая же это
демократия, сам говоришь, без оппозиции. Я и буду оппозиция. Лояльная то
есть. Потому что оппозиции доверять нельзя, а мне - можно. То есть я сам
себе и доверяю. То есть во главе оппозиции должен стоять человек, которому
доверяешь, как самому себе. Чтобы ее контролировать. А такого человека нет.
Я бы даже бабу свою не назначил.

Ага, баба - та же оппозиция. Доверять еще можно, но контролировать
нельзя.

Доверять тоже. Нет такого человека, которому доверять можно. Такой
человек только я. Поэтому я должен быть оппозиция. Доходит?

Доходит.

Уже дошло.

Почти.

Я - меньшинство, вы - большинство. Я уступаю. Это и есть демократия -
когда меньшинство уступает.

Я думала: это когда меньшинство и большинство равными правами обладают.

И когда танки выводятся.

Или когда меньшинство большинством становится.

В результате голосования.

Ага, и наоборот.

То есть когда меньшинство большинству подчиняется.

Или наоборот. Как в нашем случае.

Да какое же Базиль Модестович меньшинство? Большинство он.

Субъективно - да, но объективно - нет.

Как раз наоборот: объективно да, а субъективно нет.

Все дело, кто - субъект.

Кто объект-то, оно известно.

Да на то и голосование, чтоб объективное от субъективного отделить!

А если получится, что он меньшинство, а мы большинство?

И слава Богу, Цецилия.

А если наоборот?

Восторжествует субъективизм.

А если единогласно?

Тогда переголосуем. Так, Базиль Модестович?

Угу. Только побыстрее!

Даже если он в меньшинстве окажется?

Да прекрати ты сентиментальничать, Цецилия!

В самом деле... даже неловко как-то...

В худшем случае, Цецилия, представь следующее: он - меньшинство, которое
о судьбе большинства заботится. Обо всех нас, не о себе одном.

Тебя включая.

И все равно мне не нравится. Какой-то наш Базиль Модестович меньшевик
получается.

Да говорят же тебе, Цецилия: не 17-й год.

Да. Не говоря о том, что тогда большинство о меньшинстве позаботилось.

Точнее, большевики меньшевиков победили.

Что значит - точнее? Что ты этим, Густав, хочешь сказать?

Что победа большинства над меньшинством и большевиков над меньшевиками -
не одно и тоже. Ровно наоборот, между прочим. В процентном отношении, во
всяком случае. По отношению к нации большевики ничтожным меньшинством были.

Ну, заговорил! Базиль Модестович, слышь, что Густав несет? Да тебе за
такие речи... Где мой портфель?

А, пусть его, Петрович. Пятнадцать минут осталось.

Ну-с, господа министры, - голосуем?

Да как же, Базиль Модестович! Это ж чистая контрреволюция. Его брать
надо!

Нельзя его брать, Петрович: он нам для кворума нужен.

Трое за, один против - это победа большинства. Двое против одного - драка
в подворотне. Без Густава получается не голосование, а черт те что. Позор в
глазах мировой общественности. Сначала, говорю, проголосовать надо.

А после? После мы его берем, да?

А после, Петрович, если большинство победит - Густава брать не за что.
Потому что после будет демократия. Что до демократии было контрреволюцией,
при демократии - славное прошлое.

Тогда я, Базиль Модестович, против демократии! Кого же мне при ней брать?
Себя, что ли?

Потому-то ты и должен голосовать за. То есть примкнуть к большинству.
Насчет кого брать при демократии - не волнуйся: этого добра всегда хватает.
Масса людей будет против, в оппозиции. С меня можешь начинать. Хотя я -
оппозиция лояльная.

Да как ты можешь, Базиль Модестович, говорить такое? Да чтоб я...

Тебе же легче, Петрович, будет: при демократии, я имею в виду. Работы
меньше. Сначала тех, кто за демократию, выпустишь. Это тебе на несколько лет
хватит. Потом тех, кто против, хватать - это ж совсем не бей лежачего.
Старая гвардия и т. д. - да ты их и знаешь лучше.

Все равно против. Потому что выпущенные во Дворец попрут, и нам - кранты.

Потому-то ты и должен голосовать за. Чего им во Дворец переть, если мы -
за. За то, за что и они. Если во Дворце меньшинство большинству подчиняется?
Ведь это их голубая мечта и есть. Да и не выпускай ты их всех сразу. По
одному.

Все равно попрут. Одно слово - демонстрация.

Да, от слова "демон".

Я думала - "монстр".

"Демос", Цецилия, "демос". Народ по-нашему.

Неважно. Их голубая мечта - демократия повальная. У них насчет демократии
- полное единогласие.

Темные они, Петрович, - оттого что слишком долго в оппозиции были. А мы
им разъясним. Верно, Цецилия? Доверим это дело министерству культуры?

Я записываю, Базиль Модестович.

Да и так записывается, Цецилия. ([Кивает в сторону медведя.]) Не сейчас.
Времени нет. Ну, в общем, кинь им эту идею, что единогласие - мать
диктатуры.

Вернее, дитя.

Дитя всегда в мать. Главное, чтоб поняли, что за что боролись, на то и
напоролись... Что цель достигнута, как говорил кайзер. Больше бороться не с
кем. Во всяком случае, не с нами.

А за торжество справедливости?

Да, они же - за торжество справедливости. За идеалы.

Да, они против нас. Мы же - правительство.

Когда проголосуем, они будет за. Торжество справедливости выражается,
Густав, в тех же формах, что и торжество несправедливости. То есть кончается
тем же правительством.

Ой, записываю.

Давай, давай, а то Топтыгин уже вспотел, поди.

[Входит Матильда, на ней одна комбинация,]

Господин Президент, там пресса собралась, вас требуют.

Скажи, обеденный перерыв еще не кончился. Поняла?

Поняла, господин Президент. Ой, а правда, что у нас демократия будет?

Там будет видно. Через пятнадцать минут. Зарплата, во всяком случае, у
тебя не изменится. Рабочие часы и телефон тоже. Ступай.

[Матильда выходит, стаскивая с себя на ходу комбинацию.]

Чего это она?

В чем дело, Петрович?

Ну это... одета легко. Не лето ведь.

Может, у нее с телохранителем что?