задумчиво говорил Храмову Дубровин, - без кнута нельзя, не готовы мы к
тому, чтобы каждый по своей воле жил; только если сообща будем - удержим в
руках. А чтобы стада на сочные поля вывести, нагул им дать, пастух щ е л к
а т ь должен кнутом-то... Наш пастух не щелкает - молчит себе да слушает.
Время подошло нам, истинно русским патриотам, себя заявлять - громко, во
весь голос".
менял полки, не хотел отрываться от Петербурга, да и в Болгарию боялся
попасть:
отправки, сказывался больным, - решил было пойти в науку, стать адъюнктом,
однако на экзаменах срезался. Жена профессора Устьина, который г о н я л
по анатомии, была дочкой в ы к р е с т а. Тогда Дубровина и стукнуло -
евреи его не пускают в адъюнктуру, порхачи горбоносые. Шок был столь
силен, что выразился постепенно в манию, в навязчивую идею.
наследство, полученное от родителей, и приданое жены позволяли; знал
историю России, был фанатично религиозен, великолепно пел на клиросе и
постепенно стал известен в кругах тех, кто требовал чистоты крови.
Конкурентная борьба среди купцов принимала любой в о р о т о к - лишь бы
повалить соперника в деле. А соперники - еврейские буржуа, гнойно
процветавшие в ссудных кассах, польские фабриканты и финские помещики -
Дубровина не страшились, жили под защитою жандармерии, детей учили в
университетах, отдыхали в Ницце. Вся дубровинская кровожадность, таким
образом, обрушивалась на головы польских рабочих, финских крестьян и
еврейской бедноты, затиснутой за унизительную черту оседлости.
надо выжигать инородцев каленым железом, они все заговор против русского
духа плетут, они Варфоломееву ночь готовят. Надобно, чтобы государь д о з
в о л и л - мы сделаем. Не дозволит - партизанить станем, не перевелись
еще на Руси Пожарские.
согласный во всем с позицией маньяка, он, тем не менее, обязан был
отстаивать официальную позицию Царского Села. Поэтому санкт-петербургский
диктатор Дубровину и Храмову отвечал уклончиво:
реальных никто не вносит. Есть у вас план? Не партизанский, а точный,
реальный, до мелочей рассчитанный? - Словно бы испугавшись, что Дубровин
на его вопрос ответит утвердительно, Трепов быстро продолжил: - Нет ни у
кого планов, базирующихся на истинной государевой воле: народу - закон,
ласка, убеждение; врагу - беспощадность. Думайте, господа, думайте и
болтайте поменьше...
кем-то другим, - хватит нам тут всем баклуши бить да манифестации с
хоругвиями выхаживать: время действия приспело. Власть хочет, видишь ли
ты, и рыбку съесть и сытым сесть, то одним поклонится, то другим. Коли мы
себя не спасем - никто не спасет. Словом, собирайте дружинников, на Тамке
собирайте, место там тихое, хорошее; списки заранее составьте: где кто из
социалистов и кадетов живет, куда захаживает - дворники в этом помогут, и
в полиции у нас симпатиков довольно.
Полиция прибудет, когда все будет кончено, и наши люди успевают скрыться.
Дознание пустим по такому руслу, что ссохнется оно, захиреет. Во время
налета - никаких церемоний или там разговоров - пулю в лоб, и точка.
Дзержинский, Ганецкий, Сонька-модистка, - этих в первую очередь, с их и
начинать. Людям нашим объясните: полячишки, жидовня, предавшиеся им
русские социалисты - твари, нехристи, японские агенты, коли их сейчас
пощадим, они нам потом головы посымают. Объясните: изничтожая их - спасаем
православный дух наш. Возражать кто станет? Может, предложения будут иные?
А? Может, кто думает по-другому? Можно ведь и по новому, октябрьскому
закону жить - тихо можно жить, затаенно...
ясно - по-новому жить не хотели, как привычно хотели.
ратная схватка тоже подогрета должна быть, хорошим хлебным вином
подогрета...
размахивая над головой газетой, в которой упоминались имена Сенкевича,
Пруса и Жеромского, принявших участие в собрании "Лиги Народовой" и
национал-демократов, требовал разгромить "штаб мерзавцев", а всех
интеллигентов подвергнуть публичному шельмованию в прокламациях, как
изменников и врагов.
красовался своим гневом, был к тому же несколько истеричен.
друг дружку всегда покроют!
только-только вступивших в кружок; Дзержинского не знали.
есть чужое. Но он говорит о больном, ему могут поверить. Это тревожно".
против Дзержинского в Домброве. - Я не понимаю, Юзеф.
стены домов казались задниками декораций - сказочный андерсеновский город.
Дзержинский подумал вдруг: "А ведь мы живем в сказочное время. Поэтому мне
так дорога эта тишина, безлюдье, эти потеки на стенах, эти черепичные
крыши, перезвон колоколов в костелах. Сказочное время - революция".
откуда ноги растут.
думать о будущем.
увлекается, он человек мига, он доверчив особой доверчивостью, - словно бы
продолжая с кем-то спор, заключил Дзержинский. - Таким людям нужны особые
мерки. Их дар угадывать не познанное, они идут не от анализа, но от
чувства, но они подчас ощущают истину точнее, чем все остальные.
грамоте?
прочитал только после того, как в кружок начал ходить.
бедняков...
обрывать.
дочери...
эксплуататором.
восхваляли отца на людях, а на самом деле задумали против него зло...
стену дома - смеялся до слез.
нельзя. Мы пришли, спасибо тебе. Отправляйся домой.
Корнев Павел
Акунин Борис
Шилова Юлия
Конан-Дойль Артур
Свержин Владимир
Афанасьев Роман