главное - никому, кроме меня, не показывайте портрета. Вложите его об-
ратно в футляр и не забывайте, что этот мальчик так же хорошо понимает
французский язык, как и мы с вами.
таралась не бросить ни единого взгляда, - что собирались делать с этими
мальчуганами наши вербовщики? Скажите, что они вам предлагали, уговари-
вая ехать с собой?
теперь не могу понять, что это им взбрело на ум: спрашивается, зачем по-
надобились дети людям, заинтересованным в том, чтобы набрать мужчин зре-
лого возраста и богатырского сложения?
реставая, говорил о Дрездене и об ангажементе в капелле курфюрста.
этого Мейера. Это, должно быть, Н., бывший капельмейстер военного ор-
кестра, а теперь вербовщик музыкантов в прусские полки. Наши соотечест-
венники туповаты, они играют фальшиво и не попадают в такт; а у его ве-
личества слух потоньше, чем у его батюшки, покойного короля, и потому он
вербует своих трубачей, флейтистов и горнистов в Богемии и в Венгрии.
Милейший профессор какофонии вздумал сделать хороший подарок своему
властелину - привезти ему, помимо дезертира, выловленного на вашей зем-
ле, еще двух смышленых музыкантиков. А соблазнять Дрезденом и придворны-
ми прелестями - было совсем неплохо придумано для начала. Но вам бы
Дрездена и в глаза не видать, дети мои, и вы волей-неволей были бы за-
числены до конца дней своих в оркестр какого-нибудь пехотного полка.
Консуэло. - Я слыхал рассказы об ужасах этого военного строя, о жестоком
похищении рекрутов, которых сманивают обманом. По тому, как обошлись эти
негодяи с несчастным гренадером, я вижу, что рассказы эти нисколько не
преувеличены. О! Вели кий Фридрих...
колько иронической напыщенностью, - что его величеству неведомы способы
действий, он знает только результаты их.
держимым негодованием заметила Консуэло. - О! Я прекрасно знаю, господин
барон, короли никогда не бывают виноваты, они не повинны ни в чем, что
делается им в угоду!
торожны, мой милый маленький барабанщик, и не забывайте, что говорите в
присутствии старшего офицера полка, куда вы должны были, по-видимому,
попасть.
скромность других.
его об этом. Ну, право, прелестный мальчик!
продолжал он, - вам бы следовало завербовать его и предложить в пажи ее
высочеству.
должность, гораздо более приятную, чем прусская служба? Да, дитя мое,
тут не придется ни дуть в медные трубы, ни отбивать на барабане сбор, ни
получать тумаки, ни есть хлеб из толченого кирпича, а только поддержи-
вать шлейф и носить веер прелестнейшей дамы, жить в волшебном замке,
принимать участие в играх и веселье и выступать в концертах, не уступаю-
щих концертам Фридриха. Что? Вас это не соблазняет? Уж не принимаете ли
вы меня за второго Мейера?
ясь, Консуэло.
моя прославленная супруга и владетельница замка Росвальд в Моравии, -
ответил граф Годиц.
фон Рудольштадт о генеалогии, браках и всяких происшествиях в княжеских
и аристократических родах, больших и малых, как Германии, так и соседних
с нею государств. Некоторые из биографий поразили Консуэло, и среди них
была биография графа Годица-Росвальда, богатейшего моравского вельможи.
Изгнанный и отверженный отцом, разгневанным его распутством, граф-аван-
тюрист был известен всем европейским дворам; наконец он стал обер-штал-
мейстером и любовником вдовствующей маркграфини Байрейтской, потом тайно
обвенчался с ней и увез ее сначала в Вену, а затем в Моравию; здесь он
унаследовал состояние отца, и его супруга оказалась обладательницей ог-
ромного богатства. Канонисса часто возвращалась к этой истории, находя
ее весьма скандальной, ввиду того, что маркграфиня была владетельной
принцессой, а граф - обыкновенным дворянином. Для нее это был повод об-
рушиться на неравные браки и на браки по любви. Консуэло, стремясь по-
нять кастовые предрассудки дворянства и познакомиться с ними, извлекала
пользу из этих рассказов и не забывала их. Когда граф Годиц впервые наз-
вал себя, ей сразу показалось, что с его именем у нее связаны какие-то
смутные воспоминания; теперь же перед нею ясно встали все обстоятельства
жизни и романтического брака знаменитого авантюриста. Но о бароне фон
Тренке ей никогда не приходилось слышать. Тогда только начиналась его
нашумевшая опала, и ему не дано было предугадать свое ужасное будущее.
тину своего богатства. Бывая при дворах, в маленьких и надменных гер-
цогствах Германии, где над ним с презрением насмехались, Годиц не раз
краснел, чувствуя, что на него смотрят как на бедняка, разбогатевшего
благодаря жене. Унаследовав огромные имения, кичась царственной роскошью
своего моравского графства, он отныне считал честь свою восстановленной
и любил подчеркивать свои новые преимущества на зависть мелким властите-
лям, более бедным, чем он. Полный внимания и нежнейшей заботливости к
маркграфине, он, однако, не считал необходимой безупречную верность по
отношению к супруге, которая была гораздо старше его. А принцесса - по-
тому ли, что она отличалась устойчивостью взглядов и утонченным тактом,
свойственным ее эпохе и заставлявшем закрывать глаза на многое, или по-
тому, что считала исключенным, чтобы возвеличенный ею супруг мог когда-
либо заметить увядание ее красоты, - не препятствовала его похождениям.
нее все было приготовлено для приема знатных гостей. Консуэло и Иосиф,
выйдя из кареты, хотели здесь проститься со своими избавителями, но те
воспротивились, ссылаясь на возможность новых посягательств на них со
стороны снующих в этой местности вербовщиков.
- до чего ловко и страшно это отродье. В какое бы место просвещенной Ев-
ропы вы ни попали, если вы бедны и беззащитны, если вы физически сильны
или у вас есть какие-нибудь дарования, - вы рискуете попасть в лапы этих
плутов и насильников. Им известны все переходы через границу, все горные
тропинки, все проселочные дороги, все подозрительные притоны, все мер-
завцы, на поддержку и помощь которых они могут рассчитывать в случае на-
добности. Они знают все языки, все наречия, так как всюду побывали и пе-
репробовали все профессии. Они бесподобно правят лошадьми, бегают, пла-
вают, перепрыгивают через пропасти, как истые бандиты. Они почти все по-
головно смельчаки, не знают усталости, ловки, бесстыжи, мстительны, из-
воротливы и жестоки. Это изверги рода человеческого; вот из таких-то по-
донков военная организация покойного короля Вильгельма Толстого и набра-
ла самых ценных агентов своего могущества, лучших столпов дисциплины.
Они настигнут дезертира в дебрях Сибири, отправятся разыскивать его под
пулями вражеских войск - исключительно ради удовольствия доставить его
обратно в Пруссию, чтобы там его повесили в назидание остальным. Они вы-
тащили из алтаря священника, служившего обедню, только потому, что он
был ростом в пять футов и десять дюймов; выкрали врача у супруги велико-
го курфюрста; неоднократно приводили в ярость старого маркграфа Бай-
рейтского, угоняя его полк, состоящий из двадцати - тридцати человек,
причем он не дерзал даже открыто высказать свое возмущение; они обратили
в пожизненного солдата французского дворянина, ехавшего куда-то под
Страсбург на свидание с женой и детьми; хватали подданных царицы Елиза-
веты, уланов маршала Саксонского, пандуров Марии-Терезии, венгерских
магнатов, польских вельмож, итальянских певцов и, наконец, женщин всех
национальностей - этих новых сабинянок, которых они насильно выдавали
замуж за солдат. Они берут все, что попадется; помимо щедрого вознаграж-
дения и путевых издержек, они получают известную премию с каждой головы,
да нет, что я говорю, - с каждого дюйма.
столько-то за унцию! Ах, ваш великий король - настоящее чудовище! Но
будьте покойны, господин барон, можете говорить свободно: вы совершили
огромное благодеяние, освободив бедного дезертира, и я предпочел бы вы-
нести пытки, предназначенные ему, чем вымолвить слово, могущее вам пов-
редить.
же он был так озлоблен непонятной для него суровостью и несправедли-
востью Фридриха, что ему доставляло горькое удовольствие разоблачать пе-
ред графом Годицем беззакония того самого государственного строя, свиде-
телем и соучастником злодеяний которого он был сам в дни своего благо-
денствия, когда взгляды его были не столь справедливы и строги. Теперь
же, хоть он и получил, несмотря на тайные преследования, важное поруче-
ние к Марии-Терезии, очевидно благодаря доверию короля, барон начинал
ненавидеть своего повелителя и слишком откровенно выказывал свои
чувства. Он обрисовал графу страдания, рабство и отчаяние многочисленной
прусской армии, очень ценной во время войны, но настолько опасней в мир-
ное время, что пришлось для обуздания ее прибегнуть к системе беспример-
ного террора и жестокости. Рассказал и об эпидемии самоубийств, сви-