и Шорви Нирьен собственной персоной, позволивший себе единственную уступку
требованиям конспирации - фетровую шляпу с опущенными полями. Они не
заметили Дрефа, он же не спешил к ним присоединиться. Юноша сел за столик
у самого входа, заказал стакан вина и прихлебывая разглядывал публику.
Обычный набор, знакомые лица - и все же: вон двое верзил у входа - в
штатском, однако жесты и выправка, как у заправских солдат, а у одного к
тому же стрижка ежиком "Свобода", популярная среди народогвардейцев. У
бара в одиночестве притулился еще один; его синяя карманьолка [куртка с
металлическими пуговицами, своего рода форма революционера в эпоху Великой
французской революции] отчетливо оттопыривалась: за поясом наверняка был
пистолет.
грифель и написал печатными буквами: "Уходим. По одному, по двое. Ш.
первый. Черным ходом. Немедленно. Б.". Сложив листок, он перехватил взгляд
ближайшей девицы, торгующей сладостями, и поманил ее пальцем. Та мигом
смекнула, что сможет подзаработать, и поспешила к нему со своим подносом -
апельсины, конфеты, засахаренные фрукты, соленые орешки. Дреф купил у нее
апельсин, положил на поднос лишний рекко и шепнул несколько слов. Девица
поняла сразу - ей, видно, было не впервой, - кивнула и отошла. Он
проследил, как она, обходя зал обычным манером, как бы случайно оказалась
у столика Шорви Нирьена. Остановилась, улыбнулась, протянула поднос. Белая
бумажка мелькнула между пальцами и упала на колени Шорви. Ойн Бюлод купил
кулек изюма, и девица отошла. Никто, вероятно, ничего не заметил,
поскольку все взоры были устремлены на эстраду: там "Молочницы" Бинубио
трясли всем, чем могли.
глаза на колени. Он и бровью не повел, лишь легкое движение плеча
подсказало Дрефу, что записку переправили Фрезелю, который сидел справа от
Нирьена. Когда записка обошла всех сидящих за столом, Шорви Нирьен
поднялся и непринужденно направился к черному ходу - как обычный
посетитель, выходящий справить нужду в проулке за кабаре. В любой другой
вечер никто не обратил бы внимания - но только не в этот.
перекрыл гомон толпы. Свист повторился, и с полдюжины вооруженных мужчин в
штатском кинулись на опального философа и его остолбеневших сторонников.
Двое самых крепких набросились на Нирьена, другие взяли столик в кольцо.
Фрезель вскочил, опрокинув стул, сунул руку во внутренний карман, но
получил по голове рукояткой пистолета и рухнул лицом на стол. В зале
поднялся гвалт, толпа забурлила, кто-то полез вперед, чтобы лучше видеть,
а кто-то, напротив, ринулся к парадной и задней дверям. Однако пытавшихся
бежать мигом привели в чувство. Непонятно откуда в обеих дверях вдруг
появились народогвардейцы в мундирах, снова раздался свист - и вход и
выход из кабаре перекрыли.
без особых усилий. Несколько лающих приказов, два-три удара пистолетом и
столько же выстрелов из мушкетов в потолок быстро вразумили толпу. Сами
нирьенисты сопротивления почти не оказали. Их одного за другим обыскали,
разоружили и заковали в наручники. Обыск не дал результатов, если не
считать последнего бунтарского нирьеновского памфлета, который как раз
собирались переправить печатнику. Что до обличающей Бека записки, то она
валялась на полу под столом; умница Ойна Бюлод успела начисто затереть
пальцами уголь, так что разобрать текст было никак невозможно.
пальто. Он поборол почти неодолимый порыв выхватить пистолет и стоял
неподвижно, только лицо его побледнело под слоем грима.
Фрезеля - он все еще был без сознания - вынесли на ставне. Отряд солдат
остался обыскать кабаре и допросить служащих. Посетителям, имевшим при
себе удостоверение личности, разрешили уйти. У Дрефа сын-Цино были не
только фальшивые документы, но и клеймо серфа на руке - свидетельство
абсолютной политической благонадежности. Его отпустили одним из первых.
привести себя в прежний вид. Час был не поздний, Элистэ еще не ложилась.
При виде нечесаного парика и накладных усов брови у нее поползли вверх;
она открыла рот, но Дреф опередил ее.
отцовская челядь избила его до крови и сломала ребро. Вид у него был
совершенно убитый. Посмотрев ему в глаза, Элистэ невольно спросила:
кивнул, и она налила стакан бренди. - Что случилось?
Шорви, и тщательно подготовил засаду. Времени у них было достаточно. Но
как они узнали - и от кого?
притворялся, будто она не в курсе его ночных вылазок.
предосторожности - перекрыли окна, двери и дымоходы, собирались в
полупустых комнатах, перед тем облазив весь дом сверху донизу. Спрячься
там эта тварь, я бы ее наверняка обнаружил.
предал кто-нибудь из последователей?
Предать могли всего четверо, не считая меня, а каждому из них я верю как
самому себе: они сотни раз доказывали свою преданность.
что?
катастрофе он подходил как к интеллектуальной загадке, что было характерно
для него. - Они открыли новый вид слежки, и пока мы не поймем, в чем тут
хитрость, никто не застрахован от наблюдения.
жаль Шорви Нирьена, но больше она переживала за Дрефа. - Не подыскать ли
вам другое жилье? А может, вообще стоит уехать из Шеррина? А, Дреф?
Виомента", и ни один народогвардеец даже ухом не повел. Про меня они не
догадываются.
всему, нашел забавным. - Да разве в Вонаре найдется хоть один человек,
которому ничего не грозит?
Валёра?
или иной цареубийца - какая, в сущности, разница?
прикидываться простушкой.
детства воспитывали Возвышенную. Вдруг это воспитание причинило вам
необратимый ущерб и то, что я принимаю за каприз, на самом деле -
неспособность понять?
остроумия, которым вы очень гордитесь, вас с колыбели преследуют беды.
показать. Главное, он выглядел уже не таким убитым и отчаявшимся.
кровопролития, каких не знали даже во времена монархии. Мы стали
свидетелями бессмысленной гибели короля и королевы, планомерного
уничтожения Возвышенных, зверств и массовых убийств в провинциях,
подавления свободы личности, извращения всех революционных идеалов.
Элистэ.
мастер Уисс Валёр осуществит свои планы. И не вам одной, а всем нам.
Жертвы можно было бы как-то оправдать, если бы они вели ко всеобщему благу
и изобилию. Всех накормить, всех одеть, обеспечить приличным жильем -
тогда многие из порожденных идеологией бед показались бы не столь
страшными. Нам, однако, до этого далеко. В Республике-Протекторате
крестьянину так же плохо, как и при монархии. Он так же мерзнет, так же
голодает, так же боится, и обращаются с ним так же жестоко. Вместо двора и
Возвышенных ему приходится гнуть спину на диктатора, экспроприационизм и
Кокотту. Он потерял то малое, что имел, взамен же не получил ничего.