заглянуть в душу Мариуса, когда тот погружался в мечты, он был бы изумлен ее
ослепительной чистотой. И в самом деле, обладай наше зрение способностью
видеть внутренний мир нашего ближнего, можно было бы гораздо вернее судить о
человеке по его мечтам, нежели по его мыслям. В мыслях наличествует волевое
начало, в мечтах его нет. Мечты, возникающие непроизвольно, всегда
воспроизводят и сохраняют, даже если предметом их служит нечто грандиозное и
идеальное, наш собственный духовный облик. Нет ничего более непосредственно
исходящего из сокровенных глубин нашей души, чем наши безотчетные и
безудержные стремления к великому жребию. В этих стремлениях гораздо больше,
чем в связанных, продуманных, стройных мыслях, виден подлинный характер
человека. Больше всего походят на нас наши фантазии. Каждому мечта о
неведомом и невозможном рисуется соответственно его натуре.
рассказала ему, что его соседей, несчастное семейство Жондретов, гонят с
квартиры. Мариус, по целым дням не бывавший дома, вряд ли даже знал, что у
него есть соседи.
этих бедных людей, а пять франков отдайте им. Только не говорите, что это от
меня.
Глава шестая. ЗАМЕСТИТЕЛЬ
Париж нести гарнизонную службу. Это обстоятельство способствовало зарождению
второй мысли в голове тетушки Жильнорман. В первый раз она вздумала поручить
Теодюлю наблюдение за Марксом, теперь она затеяла заместить Мариуса
Теодюлем.
доме молодое лицо, лучи Авроры иногда бывают отрадны руинам, она сочла
полезным обзавестись другим Мариусом. "Ничего, что другой, рассуждала она,
это все равно что исправленная опечатка в книге "Мариусчитай Теодюль"
обойтись уланом.
то какой-то другой газеты того же сорта, вошла дочь и сладким голосом, ибо
речь шла об ее любимчике сказала:
вам свое почтение.
какого-то там Теодюля, и вскоре пришел в сильнейшее раздражение, что с ним
случалось почти всякий раз, как он читал газеты. В "листке", который он
держал в руках, само собою разумеется -роялистского толка, без всяких
околичностей сообщалось об одном незначительном и обыденном для Парижа той
поры факте, а именно "Завтра, в полдень, на площади Пантеона состоится
совещание студентов юридического и медицинского факультетов". Речь шла об
одном из злободневных тогда вопросов об артиллерии национальной гвардии и
конфликте между военным министром и "гражданской милицией" из-за
установленных во дворе Лувра пушек. Это и должно было служить предметом
"обсуждения" на студенческом совещании. Этого было вполне достаточно, чтобы
Жильнорман вскипел.
вместе с другими отправится в полдень "совещаться" на площадь Пантеона.
предусмотрительно одетый в штатское и тихонько введенный в комнату
мадмуазель Жильнорман. Улан рассудил, что "старый колдун, конечно, не все
упрятал в пожизненную ренту, и ради этого, так уж и быть, можно себе
позволить изредка наряжаться шпаком"
Жильнорман, обращаясь к отцу.
пролепетал: "Здравствуйте, дядюшка", и отвесил какой-то непонятный поклон,
машинально, по привычке, начав его по-военному, а закончив по - штатски.
А, это вы! Прекрасно, садитесь,проговорил дед. И тотчас же позабыл
об улане.
часы, которые лежали в обоих карманах, он принялся ходить взад и вперед по
комнате, рассуждая вслух:
где-нибудь, а на площади Пантеона! Несчастные сосунки, вчера только от
кормилиц, молоко на губах не обсохло, а туда жесовещаться завтра в полдень!
К чему, к чему это приведет? Совершенно ясно только к гибели. Вот куда
завели нас эти голоштанники! Гражданская артиллерия! Совещаться о
гражданской артиллерии! Выходить на улицу, горланитьполагается ли
национальной гвардии палить из пушек или нет! А в какой компании они там
очутятся? Полюбуйтесь на плоды якобинства! Чем угодно поручусь, миллион об
заклад поставлю, что, кроме беглых да помилованных каторжников, там никого
не сыщешь. Республиканец и острожник-два сапога пара. Карно спрашивал: "Куда
прикажешь мне идти, изменник?" А Фуше отвечал: "Куда угодно, дурак!" Все они
такие, ваши республиканцы.
карбонарием? Зачем ты покинул мой дом? Чтобы стать республиканцем! Выдумал!
Во-первых, народ не хочет твоей республики. Она ему совсем не нужна. У него
мозги на месте. Он прекрасно знает, что короли всегда были и будут, он
прекрасно знает, что в конце концов народ это только народ, его, понимаешь
ли, смешит твоя республика, глупая твоя голова! Что может быть омерзительнее
этой придури? Втюриться в Отца Дюшена, строить глазки гильотине, распевать
серенады и тренькать на гитаре под балконом девяносто третьего года! Да
такая молодежь и плевка не стоит, до того она тупа! И все попадаются на эту
удочку. Никто не ускользнет. Теперь достаточно вдохнуть воздуха улицы, и
разума как не бывало! Девятнадцатый век это яд. Какой-нибудь
шельмец-мальчишка, а уж отпустил себе козлиную бородку, вообразил, что он
умнее всех, и скорей от стариков родителей наутек. Это по республикански,
это романтично. А что это за штука такая романтизм? Сделайте одолжение,
объясните мне, что это за штука? Сплошное дурачество. Год назад все бегали
на Эрнани. Скажите на милость, Эрнани! Разные там антитезы, ужасы. И
написано даже не по-французски! А теперь вдруг поставили пушки на Луврский
двор. Вот до чего докатились!
Жильнорман. Обстреливать Аполлона Бельведерского, что ли? Какое отношение
имеют пушечные ядра к Венере Медицейской? Что за мерзавцы вся эта нынешняя
молодежь! И сам их Бенжамен Констан тоже не велика фигура! А если и
попадется среди них не подлец значит, болван! Они всячески себя уродуют,
безобразно одеваются, робеют перед женщинами и вьются подле юбок с таким
видом, словно милостыню просят; девчонки. глядя на них, прыскают. Честное
слово, можно подумать, что бедняги страдают любвебоязнью. Они не только
неказисты они еще и глупы; им любо повторять каламбуры Тьерселена и Потье.
Сюртуки сидят на них безобразно, в их жилетах щеголять только конюхам,
сорочки у них из грубого полотна, панталоны из грубой шерсти, сапоги из
грубой кожи; а каково оперенье таково и пенье. Их словечки разве только на
их подметки годятся. И у всех этих безмозглых младенцев есть, изволите ли
видеть, свои политические воззрения! Следовало бы строжайше запретить всякие
политические воззрения. Они фабрикуют системы, перекраивают общество,
разрушают монархию, топчут в грязь законы, ставят дом вверх дном, моего
портье превращают в короля, потрясают до основания Европу, переделывают весь
мир, а сами радырадешеньки, если доведется украдкой полюбоваться икрами
прачек, влезающих на тележки! Ах, Мариус! Ах, бездельник! Вопить на площади,
спорить, доказывать, принимать меры! Боже милосердный, это называется у них
мерами! Смута все больше мельчает, становится глупостью. В мое время я видел
хаос, а теперь вижу кутерьму. Школяры, обсуждающие судьбы национальной
гвардии! Такого не увидишь даже у краснокожих оджибвеев и кадодахов! Дикари,
разгуливающие нагишом, с башкой, утыканной перьями, словно волан, и с
дубиной в лапах,-и те не такие скоты, как эти бакалавры! Молокососы! Цена-то
им грош, а корчат из себя умников, хозяев, совещаются, рассуждают! Нет, это
конец света. Совершенно ясно конец этого презренного шара, именуемого
земным. Вот-вот и Франция вместе с ним испустит последний вздох. Совещайтесь
же, дурачье! И так будет продолжаться, пока они не перестанут ходить читать
газеты под арки Одеона. Стоит эго всего одно су, но в придачу надо отдать
здравый смысл, рассудок, сердце, душу и ум. Побывают там и вон из семьи. Все
газеты чума, даже Белое знамя! Ведь Мортенвиль был в сущности якобинцем.
Боже милосердный! Теперь он может быть доволен: он довел своего деда до
отчаянья!
Бажанов Олег
Орловский Гай Юлий
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Буркатовский Сергей
Володихин Дмитрий