разведотделе найдете пленного гитлеровского капитана. Отборный экземпляр.
Возможно, застанете и бойца-москвича Строжкина, который его взял. -
Панфилов посмотрел на часы. - Застанете! Сейчас туда позвоним.
Сфотографируйте их вместе. Юноша-боец ведет обезоруженного здоровенного
разбойника, командира батальона. Москва этому порадуется. А меня, товарищ
Нефедов, снять еще успеете. Загляните завтра. Выйду на волю, на морозец,
прихвачу товарищей, вот вы и щелкнете. Ну, по рукам!
время беседы с корреспондентами иной раз заглушенно долетал голос капитана
Дорфмана, разговаривавшего по телефону.
невнятно доносилась его хрипотца. Разумеется, я не прислушивался. Наконец
генерал вернулся.
манера позволила мне спросить:
одному человеку. Сказал ему, что подарок со значением. А когда-то хотел
преподнести вам. Тоже со значением. Вы меня понимаете?
прерванному разговору, Панфилов двумя-тремя фразами, дружелюбным прищуром
как бы вновь расположил, согрел, настроил меня.
своей честью командира. Описал, как был отдан приказ, как помог мне
Толстунов, как удалась наша контратака. Сказал и о звонке Звягина, не
скрыл того, что, еще не сдав деревню, доложил: "Сдана!"
Звягина был отстранен, но все же до вечера командовал.
старшим начальником?
исповедном объяснении.
устава, отыскал страницу, где тремя штришками, принадлежавшими Панфилову,
был помечен пункт об инициативе.
решение.
управляли.
раз от него слышали, была ему сегодня очень по сердцу. Я продолжал:
удержаться до двадцатого! Если бы не это, то сегодня, семнадцатого, я имел
бы право потерять в честном бою роту, имел бы право и сам с честью
погибнуть. Но в мыслях было: до двадцатого! И я все собрал. И пришло
решение.
отпираюсь. Согласен, беру на себя половину вины. Но и половину удачи. Горе
и радость пополам. Идет?
Нет. Закономерность? Да, в этой удаче есть закономерность. Вы, товарищ
Момыш-Улы, использовали слабости противника.
командующего. Наверное, увижу и товарища Звягина. Доложу командующему обо
всем. Отменять приказание не могу, но приостановить решусь. Поезжайте к
себе. Я вам ночью позвоню. Эту вашу книжечку оставьте. - Он опять взял
устав, повертел. - Пусть взглянет командующий.
по-прежнему время от времени слышался неразборчивый говорок Дорфмана,
взялся за ручку и вдруг круто, по-молодому, обернулся.
понимание Панфилова - понимание, в котором слиты и мои мысли того
ноябрьского вечера, и думы, пришедшие позднее.
примеченный мной ранее жест - он поддергивал рукава, тяготясь отсутствием
дела. Весь этот день, который, возможно, предрешал исход предпринятого еще
раз немецкого рывка к нашей столице, судьбу второго тура битвы за Москву,
день массового героизма - под таким названием он вписан в историю войны, -
Панфилов провел в деревне Шишкине, почти лишенный возможности управлять
войсками. Телефонные шнуры, соединявшие генерала с подчиненными ему
штабами, теми, что оказались в круговерти боя, были порваны, посечены.
Немецкие удары искромсали фронт дивизии. Там и сям наши уцепившиеся
группы, потрепанные батареи, роты, взводы дрались как бы без управления.
готовил нас к этому дню, к этой борьбе, предугадал, предвосхитил ее
характер, неуклонно, терпеливо добивался уяснения задачи, "втирал
пальцами" свой замысел. Напомню еще раз, что наш старый устав не знал
таких слов, как "узел сопротивления" или "опорный пункт". Нам их
продиктовала война. Ухо Панфилова услышало эту диктовку. Он одним из
первых в Красной Армии проник в небывалую тайнопись небывалой войны.
борьбы. Панфилов пользовался любым удобным случаем, чуть ли не каждой
минутой общения с командирами, с бойцами, чтобы и так и эдак растолковать,
привить нам эту истину. Он был очень популярен в дивизии. Разными, иногда
необъяснимыми путями его словечки-изречения, его шутки, брошенные будто
невзначай, доходили до множества людей, передавались от одного к другому
по солдатскому беспроволочному телефону. А раз бойцы восприняли, усвоили -
это уже управление.
ротой. Один автор ухитрился даже дать ему в руки гранату. Чепуха! Но все
же Панфилов командовал! Он воспитал свою дивизию, сделал нашим общим
достоянием свой замысел, план, свое проникновение в особый склад
современного оборонительного боя, задачу грядущего дня.
разрозненных очагов боя. Но боем управляла его мысль, уясненная и
командирами и рядовыми. В таком смысле подвиги панфиловцев - его творение.
Так мы будем верны исторической правде.
своеобразию пальбы, по всяким иным признакам Панфилов следил, как
оправдывается то, что он задумал, загадал. Все, все было оправдано - риск
внове примененного построения обороны, неустанное воспитание войск, чему
он отдавал себя.
разрешала ему говорить о себе. Но заговорил я, выразил то, что являлось
для него трепетом сердца, смыслом жизни. И ему это было приятно.
кажущемся хаосе боя не только сбывался его план, но и разительно
выявлялось нечто, чему он нашел наименование: превзойти! Да, вся его жизнь
солдата. Жизнь коммуниста, все, все было оправдано.
Снова промелькнуло: Звягин?
Арсеньеву. Покинув седло, полковник вошел, чуть подволакивая плохо
гнущуюся ногу. Его шапка и длинная шинель заиндевели. Тотчас появился и
Панфилов.