девицам нравились на осчастливленной земле.
из дому прихваченные или где-то, по пути, купленные, на мыло выменянные.
Работы у тех бритовок, как ласково именовали сии изделия солдаты, было в
окопах много, и почтительность к ним была особенная.
-- из-за холма ударил пулемет. Я упал за ближний холмик, и тут же меня
обрызнуло грязью от ударивших пуль, забросало клочьями серой материи и
сине-черного мяса, -- оказывается, я прятался за трупом. Мне хотелось
стереть вонючие брызги с лица и губ, но я даже плюнуть не решался, чтобы не
выдать себя. Усыпляя бдительность немецкого пулеметчика, я не шевелился.
Очередь -- раз-другой дернуло на спине, звякнуло пулями об катушку,
пулеметчик увидел, что попал, и унялся. Я еще полежал чуток, поизучал
местность, составляя план, куда и как мне бежать дальше, где запасть в
случае чего, и на славянина, еще не совсем оттаявшего, не вовсе дотлевшего,
не шибко еще пахнущего, глазел.
и в плесени. Рот и провалившиеся глазницы его были залиты жидкой грязью,
лицо засветило солнцем, и оно подернулось купоросно-синим, скорее даже
ядовитым зеленым налетом. Мертвого солдатика пошманали мирные советские
граждане, может, и свои собратья по окопам -- водился за ними такой грех, с
большой охотой обдирали они вражеские трупы, не брезговали и своими.
ботинок были сотворены из кожемита, подошвы из рыхлой резины, верха из
клееного брезента -- они дюжили в великом походе неделю, от силы -- две. На
большее, видать, и не рассчитывалась боевая жизнь солдата. Судя по бугоркам,
лежало тут наших многовато, особенно густо бутрилась земля ближе к пологой
высотке, где рос ломаный кустарник и бурьян. В том выгоревшем бурьяне,
уронив хобот, стоял в глубоком раздумьи танк с опаленным крестом на щеке
башни, и более никаких заметных предметов поблизости не было. Одни
полувросшие в грязь трупы.
жалкой солдатской одежонкой начнут работать черви -- эти вечные и неутомимые
санитары земли. Потом местные бабы во главе с каким-нибудь престарелым
дядьком-инвалидом выедут с конными граблями и соскребут туда вон к сорной
меже, к сгоревшему танку с этого поля в воронки от взрывов остатки трупов,
прикопают тряпье и кости, очистят пашню для посева, травой затянет могильные
холмики, в бурьяне и в кустах упрячет их земля.
шинеленку. Наступление захлебнулось в середине зимы, зимнее обмундирование
выдавалось в начале ноября, к великому празднику революции. Солдатик успел
повоевать, пообноситься, но все же карманы его галифе были вывернуты,
нагрудный самодельный кармашек с мясом оторван, вмят в грязь рюкзак с
оторванной веревочкой, в нем виднелись какие-то тряпочки, бумажки, серая
алюминиевая ложка. Я тронул ногой рюкзачок, и под закинутой его кромкой
обнаружились бритвенные принадлежности -- похожая на ресницу кисточка,
вделанная в винтовочный сплющенный патрон, обмылочек тонкий-тонкий розовел
сквозь вышитый носовой платочек и бритовка, бережно завернутая в ту же
тряпицу. Я подгреб грязным ботинком тряпицу, развернул ее, привел бритовку в
"рабочее состояние".
бритва из стали, воистину нержавеющей. Заграничная ручка сносилась давно, и
этот парень, но скорее всего отец или дед его приладили самодельную ручку к
бритве из талового прута. Может, в степи жили люди, и никакого леса вокруг
не росло, может, считали, что таловый мягкий черенок не растрескается от
шурупов, накрепко в него ввинченных, с обратной стороны расклепанных, надвое
разрубленных, на два конца отогнутых.
ободка. Под ребрышком ободка еще угадывались половинки букв, черточки
какие-то и значок, напоминающий снежинку. Вещь эта знатно послужила людям,
пообиходила молодых и старых, живых и мертвых, может, целую деревню или
улицу старинного городка в праздничном виде держала, бравости и молодости
людям добавляла.
хлестнул по другому месту, вспузырил грязь в поле. Во время заделья я все
время неусыпно следил, ждал этого момента и стриганул, раскидывая тяжелыми
ботинками комья грязи на стороны, тут же забыв и про убитого солдата, про
все предметы, с помощью которых отвлекался, отгонял страх и коротал время.
которого надо было сменить, обнаружил бритву убитого солдата зажатой в руке.
Осмотрев бритовку, связист вздохнул, замахнулся выбросить ее, но я
приостановил его, мол, будут поле пахать селяне, станут немецкий блиндажик
разбирать, может, найдут бритовку, пригодится, может, еще кому нужный
инструмент.
перекрытие, над самым лазом в блиндажик, да еще и срез на доске сделал,
крестик ножом начертил, чтобы заметно было.
пехотный взвод. Новое обмундирование, испитые лица, недавняя кормежка по
третьей норме в запасном полку отличали солдат из пополнения от усталых,
сплошь старых видом и одеждой, битых фронтовиков.
солдаты рассредоточились по опушке леса, спиной и головами к деревам, и без
намеренной цели, по одной лишь привычке, -- ближе к выкопанным и кем-то
покинутым щелям. Не теряя ни минуты, закурили старики и задремали вполглаза.
хотя тоже устал в переходе, перешучивался, где и похохатывал.
истребителя, вытряхнув из себя и рассыпав по опушке грохот, шум и свист.
соснами пехотинцы, побросав мешки, котелки и лопатки, попадали кто в кюветы,
кто в щели, кто в раскоренье деревьев -- что поближе.
стороны, его растащило по лесу и заглушило зеленой глубиной. Из кювета
поднялся сержант с тремя медалями на обмахрившихся ленточках, в наспех
зашитой на коленях амуниции, вымазанной пылью, охлопывая себя на ходу,
подошел, спросил:
этакий завзятый вольнонаемный острослов и заводила какого-нибудь десятого
"б" класса. Он и теперь задиристым петушком смотрел на сержанта и, не глядя
по сторонам, видел ухмылки на лицах своих корешков, понимал их презрительное
отношение к паникерам, упивался вместе с ними своей невозмутимостью и
бесстрашием.
больше. Качнув раз-друтой головою, он коротко и вроде бы нехотя взмахнул
кулаком, треснутым в сгибе пальцев до мяса, темным, литым, похожим на
деревенский чугунок. Снисходительный, но увесистый удар пришелся на затылок
новобранцу, в то самое место, куда чаще всего и отвешивают поучительные
оплеухи и деды. Подотощал все же весельчак новобранец в запасном полку, он
перевернулся от удара через голову с бровки кювета и лягушонком стоял в пыли
на передних лапах, таращась выпученными глазами на сержанта. Растянутые
ухмылкой рты новобранцев так и смерзлись на морщинистых лицах, а сержант шел
к своему сидору и котелку, оставленным под сосною, потирая ушибленную руку о
карман выцветших, вяло на нем обвисших галифе. "Старички" отыскали свои
манатки, прицепляли котелки, лопатки, надевали вещмешки, закидывали винтовки
и, снарядившись, деловито двинулись дальше, послышалась хриплая команда:
"По-одтяни-ись!"
в памяти один совсем почти пустяковый эпизод окопной жизни...
Буркатовский Сергей
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Никитин Юрий
Суворов Виктор
Андреев Николай