Чтение 118–й страницы книги ~Анж Питу~

том, что произошла революция?

- Ты жил бок о бок с теми, кто ее делает.

- Господин аббат, - сказал Питу с чрезвычайным достоинством, - каждый
волен в своих мыслях.

- Ну да!

- Est penes hominem arbitrium est ratio <Человек есть существо,
наделенное волей и разумом (лат.).>.

- Ax, так ты знаешь латынь, наглец?

- Я знаю то, чему вы меня научили, - скромно ответил Питу.

- Да, в исправленном, дополненном и украшенном варваризмами виде.

- Пусть даже с варваризмами! Боже мой, кому же удается избежать
варваризмов, господин аббат?

- Шалопай, - сказал аббат, явно уязвленный этой наклонностью Питу к
обобщениям, - ты думаешь, я тоже допускаю варваризмы?

- Вы допускали бы варваризмы в глазах человека, который является более
сильным латинистом, чем вы.

- Полюбуйтесь-ка на этого грамотея! - сказал аббат, бледный от гнева и
тем не менее пораженный рассуждением, которое не лишено было справедливости.

Потом грустно прибавил:

- Вот в двух словах система этих негодяев: они разрушают и портят. Ради
чего? Они сами не знают. Ради неизвестно чего. Ну-ка, господин лентяй,
скажите по совести: знаете вы более сильного латиниста, чем я?

- Нет, но такой может найтись, хотя я его и не знаю, я ведь знаю не всех.

- Да уж я думаю, черт возьми! Питу перекрестился.

- Что ты делаешь, безбожник?

- Вы бранитесь, господин аббат, вот я и крещусь.

- Да неужели! Послушайте, господин шалопай, вы зачем явились ко мне?
Чтобы меня тиранить?

- Тиранить вас! - повторил Питу.

- Вот видишь, ты не понимаешь! - торжествовал аббат.

- Нет, господин аббат, я понимаю. Благодаря вам, я знаю корни: тиранить
происходит от латинского tyrannus - повелитель, властитель. Это слово пришло
в латынь из греческого: tyrannos по-гречески господин.

- Ах ты, плут, - возмутился аббат, все больше поражаясь, - похоже, ты еще
что-то помнишь, даже то, чего ты не знал.

- Хм, - произнес Питу с притворной скромностью.

- Почему же в те времена, когда ты учился у меня, ты никогда так он
отвечал?

- Потому что в те времена, когда я был у вас, господин аббат, ваше
присутствие смущало меня; потому что своим деспотизмом вы не давали
проявиться моему уму и моей памяти, а теперь свобода выпустила мои знания на
волю. Да, свобода, слышите? - настаивал Питу, поднимая голову, - свобода!

- Ах, шельма!

- Господин аббат, - произнес Питу внушительно и даже не без угрозы, -
господин аббат, не браните меня: contumelia non argumentum, - говорит
оратор: брань не довод.

- Я смотрю, шалопай, ты считаешь, что я не пойму твою латынь и потому
переводишь на французский! - в ярости закричал аббат.

- Это не моя латынь, господин аббат, это латынь Цицерона, то есть
человека, который, сравнив вашу речь с его собственной, несомненно нашел бы
у вас даже больше варваризмов, чем вы находите у меня.

- Надеюсь, ты не ждешь, - сказал аббат Фортье, поколебленный в своих
основополагающих принципах, - надеюсь, ты не ждешь, что я стану спорить с
тобой.

- Отчего бы и нет? Если в спорах рождается истина: abstrusum versis
silicum.

- Однако! - закричал аббат Фортье. - Шалопай прошел школу у
революционеров.

- Вовсе нет, вы ведь говорите, что революционеры болваны и невежды.

- Да, именно так я и говорю.

- Но тогда вы рассуждаете неверно, господин аббат, и ваш силлогизм
построен неправильно.

- Построен неправильно! Я неправильно построил силлогизм?

- Конечно, господин аббат. Питу рассуждает и говорит верно; Питу был в
школе революционеров, значит, революционеры рассуждают и говорят верно. Это
неизбежно вытекает из ваших рассуждении.

- Скотина! грубиян! дурень!

- Не обходитесь со мной так грубо, господин аббат: objurgatio imbellem
animum arguit - гнев выдает слабость.

Аббат пожал плечами.

- Что вы можете ответить? - сказал Питу.

- Ты говоришь, что революционеры верно говорят и верно рассуждают. Но
назови мне хоть одного из этих несчастных, одного-единственного, который
умеет читать и писать?

- Я, - с уверенностью сказал Питу.

- Читать я не говорю, но писать?

- Писать! - повторил Питу.

- Писать без ошибок.

- Умею.

- Хочешь, побьемся об заклад, что ты не напишешь под мою диктовку
страницу, не сделав четырех ошибок?

- Хотите, побьемся об заклад, что вы не напишете под мою диктовку
полстраницы, не сделав двух ошибок?

- Только этого недоставало!

- Ну что ж! Давайте. Я поищу для вас причастия и возвратные глаголы. Я
приправлю это толикой que, которые я знаю, и выиграю пари.

- Будь у меня побольше времени... - сказал аббат.

- Вы проиграли бы.

- Питу, Питу, вспомни пословицу: Pitoueus Angelus asinus est <Анж Питу -
осел.>.

- Ну, пословиц каких только нет. Знаете, какие пословицы нашептал мне
тростник Вуала?

- Нет, но мне любопытно услышать, мэтр Мидас.

- Fontierus abbas forte fortis.

- Сударь! - воскликнул аббат.

- Вольный перевод: аббат Фортье не всякий день силен.

- К счастью, - сказал аббат, - мало обвинять, надо еще доказать.

- Увы, господин аббат, это так легко. Чему вы учите своих учеников?

- Но...

- Следите за моими рассуждениями. Чему вы учите своих учеников?

- Тому, что я знаю.

- Хорошо! Запомните, вы сказали: тому, что я знаю.

- Да, тому, что я знаю, - повторил аббат уже не так уверенно, ибо
чувствовал, что за время своего отсутствия этот странный борец изучил
неведомые приемы. - Да, я так сказал, и что?

- Ну что ж! Раз Вы учите своих учеников тому, что вы знаете, посмотрим,
что вы знаете?

- Латынь, французский, греческий, историю, географию, арифметику,
алгебру, астрономию, ботанику, нумизматику.

- Что-нибудь еще? - спросил Питу.

- Но...

- Подумайте, подумайте.

- Рисование.

- Еще.

- Черчение.

- Еще.

- Механику.

- Это раздел математики, ну да ладно, еще.

- Слушай-ка, к чему ты клонишь?

- Да вот к чему: вот вы подробно перечислили, что вы знаете, а теперь
посчитайте, чего вы не знаете. Аббат передернулся.

- Ах, я вижу, мне придется вам помочь, - сказал Питу. - Вы не знаете ни
немецкого, ни древнееврейского, ни арабского, ни санскрита, - четырех
основных языков. Я уж не говорю об остальных, которых не счесть. Вы не
знаете естественной истории, химии, физики.

- Господин Питу...

- Не прерывайте меня; итак, вы не знаете физики, тригонометрии; не знаете
медицины, не знаете акустики, навигации; не знаете всего, что связано с
гимнастическими науками.

- Что ты сказал?

- Я сказал "гимнастическими", от греческого gymnaza ехегсое, которое
происходит от gymnos - обнаженный, потому что атлеты тренировались нагишом.

- Да ведь это я всему этому тебя научил! - вскричал аббат, едва ли не
радуясь победе своего ученика.

- Верно.

- Спасибо, что хоть в этом ты со мной соглашаешься.

- С признательностью, господин аббат. Так мы говорили о том, что вы не
знаете...

- Довольно! Конечно, я не знаю больше, чем знаю.

- Значит, вы согласны, что многие знают больше вас?

- Возможно.

- Это несомненно, и чем больше человек знает, тем больше он видит, что
ничего не знает. Эти слова принадлежат Цицерону.

- И какой же отсюда вывод?

- Сейчас скажу.

- Посмотрим, какой ты сделаешь вывод, надеюсь, правильный.

- Мой вывод таков: ввиду вашего относительного невежества вы должны бы
иметь больше снисхождения к относительной учености других людей. Это
является двойной добродетелью, virtus duplex, которая, как уверяют, была
свойственна Фенелону; он был не менее учен, чем вы, и меж тем отличался