неравные части, эти внутренне связанные части непременно должны тянуться
друг к другу.
выразительно развела руками.
Заозерский пришли ко мне в один день и, выяснив, что я уже почти здорова,
занялись вопросом о том, как поставлена в Средней Азии противоэпидемическая
работа.
знанием дела. Я посмотрела на них, и слезы невольно навернулись на глаза:
это были мой учитель и мой ученик. Виктор заметил, что я взволнована,
спросил, что со мной, я засмеялась и сказала, что он приехал смешной -
черный, подсохший, похожий на индуса, но с самой что ни на есть рязанской
выгоревшей шевелюрой.
подавленным и усталым. Ни привычных шуток, ни милых украинских словечек, от
которых почему-то становились проще самые запутанные дела!
чумы, был торжественно вручен ему китайским мандарином, погиб под Москвой.
Николай Васильевич любил сына, гордился его успехами и был глубоко потрясен
этой смертью. А осенью сорок второго он похоронил и жену.
глаза его сразу же наполнялись слезами, - присоединилось еще одно. Последние
годы, после переезда на Украину, он каждое лето проводил в Чеботарке. Он
мечтал превратить ее, по образу павловских Колтушей, в один из центров
советской микробиологии. Немцы сровняли с землей его Чеботарку. На месте
богатого села с двумя школами-десятилетками, с только что выстроенным
медицинским техникумом стояли среди развалин виселицы с казненными
партизанами - об этом упоминалось в одной из фронтовых корреспонденции.
беседу с друзьями Николая Васильевича теперь трудно было узнать в старом,
сгорбленном человеке с пожелтевшим, исхудалым лицом. Бородка его тоже
пожелтела и стала редкая, длинная. Глаза смотрели пристально, с неподвижным
выражением. Он умолкал подчас во время оживленного разговора, и
чувствовалось, что его томит в эти минуты невеселая дума...
новости, о которой я знала уже давно и которая его поразила. - Какой
негодяй!
- на оккупированной территории и выступил по радио с клеветнической речью.
правда.
на деле ненависть, от которой он, должно быть, задыхался наедине с собой. Не
помню, где я читала: "Мертвые, которые считают себя живыми только потому,
что видят свое дыхание в холодном воздухе". Это о нем.
Азии, и теперь было необходимо, чтобы Заозерский позвонил наркому насчет
возвращения Виктора в наш "филиал". Я попросила, Николай Васильевич обещал,
а потом разговор снова уткнулся в эту, как будто немного отравившую всех,
историю с Догадовым.
Должно быть, расстроен? Как-никак, а ведь Догадов его ученик, И ближайший.
он? На днях он уехал в Лондон.
покраснев, сказал Виктор.
- И к тому, что сделал подлец Догадов, ни малейшего отношения не имеет. И я
к Валентину Сергеевичу симпатии не питаю. Больше того, должен сознаться, что
подчас в его присутствии испытываю нечто подобное тому, что испытывает
человек при виде скорпиона, который может его ужалить. Но на грязное
предательство он не способен. И довольно об этом.
кровати! Первый день - десять шагов, второй - двадцать, а на третий -
прощанье с Елизаветой Сергеевной, которая как-то сухо, едва разжимая губы,
целует меня, точно сердится за то, что мы расстаемся. Ей еще лежать и
лежать. Я написала Мите о нашей встрече, и она написала, но письма едва ли
успеют дойти - скоро он должен приехать в Москву.
пять, я сержусь на него, а сама так рада этому старенькому, заштопанному
платью. С радостной, глупой улыбкой я бреду, едва передвигая ноги, по
коридору, спускаюсь по лестнице, и все, кто встречается мне на этом
бесконечном пути, тоже начинают улыбаться, как будто весь огромный госпиталь
радуется тому, что я возвращаюсь домой.
выходим на улицу: темнота, от которой я успела отвыкнуть, резкий ветер,
косой дождь пополам с мокрым снегом - все равно хорошо! Мы садимся в машину,
толстый слой снега лежит на переднем стекле, "дворник" еле работает,
водитель ругает погоду, Андрей сетует, что не взял меня из госпиталя
утром... Хорошо!
ЗАКОЛДОВАННЫЙ КРУГ
что случилось с Андреем, а между тем редкий день не замечала в нем
беспокойства, которое он (не очень умело) старался скрыть от меня. Зато
дома, когда мы остались одни, я напала на него с такой энергией, что он не
выдержал - поднял руки и закричал: - "Сдаюсь!"
вакцины, которую Никольский оставил в конце прошлого века, чтобы заняться
другой работой, "менее безнадежной". Но дед не располагал в конце прошлого
века тем простым и оригинальным методом, которым воспользовалась лаборатория
Андрея. Метод - если сказать о нем по возможности кратко - заключался в том,
что мышей заражали через нос возбудителями сыпного тифа, вызывая у них
воспаление легких, а потом из переболевших легких приготовляли вакцину.
именно так, как им полагалось. Первые препараты были уже получены, испытаны
с хорошими результатами, осталось немногое, чтобы приступить к производству.
И вдруг - это было в тот день, когда меня привезли из Сталинграда - заболел
лаборант, приготовлявший вакцину, и заболел, увы, сыпным тифом.
допускавший промахов в своем, подчас рискованном, деле. Может быть,
совпадение? В самом деле, мог же он заразиться и вне института?
человек, который вообще не заходил ни в лабораторию, ни в виварий, - это
было уже совсем ни на что не похоже! Жил он в комнате под лестницей, в
первом этаже, а мыши свой недолгий век коротали на третьем. Правда, раза два
в неделю он поднимался наверх, чтобы попить чайку со своим приятелем,
служителем из лаборатории Андрея. Однако служитель-то был здоровехонек!
Советском Союзе умел разгадывать эпидемиологические загадки, прекрасно
понимал, что двух совершенно подобных случайностей не бывает и что нужно
причину искать там, где скрещиваются пути заболевших. Но пути их не
скрещивались - ни на работе, ни в жизни.
жизни этого швейцара и даю тебе слово... Это совершенно необъяснимо - почему
заболел он, а не швейцар из соседнего дома.
сотрудник иностранной миссии, интересовавшийся достижениями советской науки.
Он не заходил в лабораторию Андрея. Он только прошел по коридору, вдоль
стены, за которой находился виварий, - и через установленный срок заболел
сыпным тифом.
дурной оборот.
институтов, которые Наркомздрав в течение многих лет пытался передать
Академии наук, упорно отказывавшейся от этого сомнительного подарка. Вечно в
нем что-то не ладилось: то он перестраивался, то объединялся. Постоянно
менялись директора. Среди научных сотрудников были люди, стремившиеся лишь к
одной цели - стать кандидатом, а впоследствии (если удастся) доктором наук.
Поговорка, поразившая меня своей откровенностью (когда я услышала ее
Нортон Андрэ
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Куликов Роман
Орлов Алекс
Мурич Виктор