- А где сейчас ваш отец? - спросил Неклюдов.
- Убит.
- Кем? Где?
- На войне, - сказал Слава.
- Убит в четырнадцатом году, - добавил Шабунин. - На германском фронте.
- А мать?
- Мать учительствует в Успенском, - опять ответил Шабунин вместо Славы.
Неклюдов откинулся на стуле и прищурился, продолжая с недоверием
смотреть на Ознобишина.
- Вы интеллигент?
Это был, как показалось Славе, каверзный вопрос, и он промолчал, не
ответил.
- Ладно, - сказал Неклюдов. - А как вы считаете, способны ли вы
руководить нашей молодежью?
Пытаясь определить степень политической подготовки Ознобишина, он
спрашивал: почему произошел раскол на большевиков и меньшевиков, какие споры
велись по поводу Брестского мира, чем вызвана замена разверстки натуральным
налогом...
Слава ответил на все его вопросы.
- А откуда вы все это знаете? - придирчиво поинтересовался Неклюдов.
- Из газет, - отвечал Слава. - Другие коммунисты рассказывали.
Тогда Неклюдов спросил Ознобишина, что ему известно о совещании
двадцати двух большевиков.
Этого Ознобишин не знал.
На помощь пришла Петрова. Быстров как-то рассказывал Славе о ней: в
партию вступила еще в подполье, участница гражданской войны.
- Это вы приезжали к Землячке в Отраду? - задала она вопрос.
- Вы это о чем? - поинтересовался Неклюдов.
- О том, как Ознобишин пробрался через тылы белых в политотдел.
- А вам откуда об этом известно?
- Сама Землячка рассказывала. Является мальчик, привез документы...
Неклюдов с любопытством взглянул на Славу.
- Было так?
- Так, так, - вмешался Шабунин. - Даже больше.
Петрова укоризненно взглянула на Неклюдова:
- По-моему, хватит.
- Хватит, хватит, - поддержал Шабунин. - Наш парень.
Неклюдов медлил, Слава чувствовал - не нравится он чем-то Неклюдову.
- А с работой как, справляетесь?
- Справляется, - уже сердито сказал Шабунин. - Уком доволен им.
- Что ж, у меня больше вопросов нет, - закончил Неклюдов. - Переведем в
кандидаты, пусть поучится, а дальше посмотрим.
- Зачем переводить? - удивился Шабунин. - Он у нас по всем статьям...
- Молод еще, - объяснил Неклюдов и даже упрекнул Шабунина: - Этак вы
десятилетних детей начнете принимать в партию.
- Не согласен, - сказал Шабунин. - Парень прошел испытание...
- Да испытания он как раз и не прошел, - возразил Неклюдов. - Приняли
без кандидатского стажа, прямое нарушение Устава.
- Он сквозь деникинские тылы прошел, - запротестовал Шабунин.
- Ну, это в войну, - отвечал Неклюдов. - А сейчас посложнее время,
мягкотелости в нем много, мне у вас же в укоме говорили, было какое-то
письмо. Ознобишин ваш весной на посевной зерно всем подряд давал, пожалел
кулаков...
- Успели доложить? - Шабунин покачал головой. - Так, да не так. Он не
кулаков пожалел, а детей. Отцы их действительно ушли к белым, не пожалели
детей, бросили на произвол судьбы, а Ознобишин политическую дальновидность
проявил, дети те не забудут, чем они Советской власти обязаны, потому мы и
оставили то письмо без внимания.
- Нет, я бы перевел в кандидаты, - настаивал Неклюдов и обратился за
поддержкой к Петровой: - А вы что скажете?
Петрова пожала плечами.
- Молод, конечно, но...
- Впрочем, давайте-ка спросим его самого... - Неклюдов повернулся к
Ознобишину. - А что скажешь ты сам?
Однако спрашивать Славу было излишне. Он стоял, вдавившись спиной в
стену, и плакал. Он был уверен, что ни у кого даже вопроса не возникнет,
достоин ли он находиться в партии.
- Видите? - как будто даже обрадовался Неклюдов. - Эти слезы
характеризуют его лучше всего. Ребенок! Решается серьезный вопрос, а он
плачет, точно у него отнимают игрушку.
Петрова укоризненно покачала головой.
- Товарищ Ознобишин, как можно...
Даже Шабунин с неодобрением посмотрел на Славу.
- Вот что, - раздраженно сказал он. - Ты иди, мы тут посоветуемся...
Слава хотел сказать, что они не правы, но не мог.
- Иди, иди, - повторил Шабунин. - Нельзя так распускаться.
Изможденное лицо Неклюдова не выражало никакого сочувствия.
Слава бросился к двери.
Он был так бледен, что всем в приемной стало очевидно, что с ним
стряслась беда.
Еремеев не выдержал, спросил:
- Исключили?
Комок в горле мешал Славе заговорить, ответил за него Семин:
- Зря это он, перевели в кандидаты.
Он все знал, хоть и не был в кабинете.
- Да не расстраивайся ты, - утешил Славу Быстров. - Через полгода снова
переведем в члены...
Тут в приемную вышел Шабунин, встал перед Ознобишиным и, как показалось
Славе, насмешливо покачал головой.
- Разнюнился? - сказал он Славе. - Какой же ты после этого мужчина? Вот
что, товарищи, - обратился Шабунин уже ко всем. - Закончим с вами, и можете
ехать, одному Ознобишину придется задержаться часа на три, вопрос о нем
перенесли на заседание укома, пусть останется кто-нибудь с подводой, чтобы
захватить Ознобишина...
Часа не прошло, как отпустили всех, исключенных не было, даже в
кандидаты никого больше не перевели, а дожидаться Ознобишина остался один
Быстров.
- Сходите в чайную, что ли, - посоветовал Быстрову заведующий учетом. -
Уком не скоро еще...
Единственная в городе столовая работала на полукоммерческих началах,
приезжим подавали чай, котлеты, яичницу и даже торговали дрянным винцом,
которое завозили раза два в месяц из Орла.
Степан Кузьмич спросил себе, разумеется, винца, а Славе заказал и
котлет, и яичницу.
- Ешь, ешь, не теряйся, через три месяца переведем обратно...
- Заседают, - сообщил заведующий учетом, когда Быстров и Слава
вернулись в уком, и повел головой в сторону Ознобишина. - Обсуждают.
- Ему-то войти? - осведомился Быстров.
- Не вызывали...
Вскоре в приемную опять вышел Шабунин.
- Ждете? - обратился он к Быстрову, точно дело нисколько не касалось
Ознобишина. - Отстояли твоего питомца.
Слава внимательно рассматривал Шабунина. Худой, поджарый, строгий.
Разумеется, строгий. Весь уезд его боится. Никогда не кричит, а боятся.
Интересно, меняет он когда-нибудь свою гимнастерку? А может, у него нет
ничего на смену? Степан Кузьмич очень уважает Афанасия Петровича. И Слава
его уважает...
- Степан Кузьмич, забирай парня. Только я думаю, что скоро, очень даже
скоро придется товарищу Ознобишину перебираться к нам в Малоархангельск.
17
Это было как подъем на вершину горы.
Такое ощущение осталось у Славы Ознобишина, да и не у него одного,
после уездной комсомольской конференции.
Он выступал на конференции дважды, Шабунин, вызвав Славу к себе
накануне, прямо сказал ему: "Ты побольше, побольше выступай, покажи себя
молодежи".
Когда работа конференции шла к концу, в зале появился Шабунин.
Все понимали, что секретарю укома Донцову пора с комсомольской работы
уходить, он уже более полутора лет стоял во главе уездного комитета, а по
тем быстродвижущимся временам это был громадный срок кто говорил, что
Донцов переходит в систему народного просвещения, кто - что едет продолжать
образование, но главная причина заключалась в том, что Донцову шел уже
двадцать третий год, он женился, какой он деятель молодежного движения с
семейством...
Шабунин намеревался сказать, что Ознобишина рекомендует уездный комитет
партии, но его имя выкрикнули в разных концах зала.
Выбрали Железнова, уравновешенного и серьезного парня. Шабунин намечал
его в заместители Ознобишину, рассчитывая, что он будет сдерживать горячего
Ознобишина Никиту Ушакова, юношу, казавшегося интеллигентом, хотя во всем
уезде не было более бедной крестьянской семьи, чем семья Ушакова выбрали
Колю Иванова, в преданности которого партии нельзя было усомниться, и
выбрали Соснякова.
Пришел Шабунин и на первое заседание укома, но пленум укомола и без
подсказки избрал именно тех, кого намечал уездный комитет партии.
- А теперь, - сказал Шабунин Славе после заседания укомола, - одна нога
здесь, а другая там, отправляйся в Успенское. Сдавай дела и обратно. Теперь
твое время не принадлежит тебе самому.
Семенова Мария
Никитин Юрий
Березин Федор
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия
Суворов Виктор