Единственным союзником монгольской орды был кераитский Тогрул, получивший
от императора Золотой империи (Кинь) титул "ван". Монголы называли его
Ван-хан. Однако Тогрул не пользовался в своем царстве популярностью. Многие
подданные настолько ненавидели своего хана, что предпочитали поддаться
найманам. Тогрул держался только благодаря помощи монголов - сначала
Есугея, потом Тэмуджина. Естественно, противники Тогрула стали врагами
Тэмуджина. Поэтому поддержка кераитов была ненадежна.
Но и внутри орды было неспокойно. Субпассионарии не любят подчиняться
дисциплине. Поэтому за время отсутствия Тэмуджина численность воинов его
орды, которой управлял его брат Хасар, значительно сократилась. Верными
остались лишь нухуры Чингиса и племена урут и мангут. Лучшим выходом был бы
мирный договор, но в те времена договариваться было трудно, ибо понятия
дипломатической неприкосновенности не существовало во всем мире. Если посол
передавал неприемлемое предложение, его убивали. Иногда за этим следовала
война, но не всегда, и рассматривалась она не как воздаяние за
преступление, а просто как решение проблемы, о которой не удалось
договориться. Новый общественный императив монголов - взаимовыручка -
включал в себя гарантию, даваемую боевому товарищу, ставшему жертвой
предательства. Если его не могли спасти, то за него следовало отомстить
нарушителям закона гостеприимства. Противники монголов на это возражали,
что и на войне убивают, и что обман, ныне называемый дезинформацией,
дозволен, и что те, кто не убивал посла, не виноваты, а следовательно не
несут за чужой поступок ответственности.
На это монгольское правосознание возражало, что смерть на войне
действительно естественна, ибо "за удаль в бою не судят". Более того, самым
доблестным противникам, попадавшим в плен, предлагалась не только пощада,
но и прием в ряды монгольского войска с правом на выслугу. Дезинформацию
монголы, как митраисты, делили на обман противника, который должен
воспринимать обстановку критически, и на предательство или обман
доверившегося клятве, т.е. договору или обычаю гостеприимства. Предателей и
гостеубийц уничтожали беспощадно вместе с родственниками, ибо, считали они,
склонность к предательству - наследственный признак.
И наконец, истребление населения городов, где были убиты послы, с точки
зрения монголов, было тоже логично. Народ, поддерживающий своего правителя,
должен делить с ним ответственность за его поступки. Для классовых обществ,
где народ угнетен, такое мнение нелепо, но монголы такого безобразия, как
классовый гнет, не могли вообразить. Города, в которых были убиты
парламентеры, монголы называли "злыми городами" и громили их, считая, что
это справедливо. Так были разрушены Балх и Козельск, причем последнему
никто не оказал помощи, хотя рядом были Смоленск, Киев и Чернигов, а
владимирский князь Ярослав ходил с войском на Литву. Видимо, они знали,
из-за чего гибнет Козельск. И отнюдь ему не сочувствовали.
Позднее из-за убийства послов погибла империя Сун и была разорена Венгрия.
Католические и мусульманские авторы приписывали эти разрушения особой
кровожадности монголов, забывая, а вернее, умалчивая о причинах этих войн.
А ведь в прочих случаях дело обстояло по-иному. "В конце февраля 1221 г.
монголы взяли Мерв, якобы частью перебив, частью уведя в плен его
население; в конце того же года Мерв восстал, был взят, и погибло свыше 100
тыс. человек... а через несколько месяцев Мерв выставил 10 тыс. воинов для
войны с монголами. Очевидно, сотни тысяч человек, будто бы избивавшихся
монголами в Закаспии и Иране, существовали только в воображении восточных
авторов"*33.
Нет, конечно, монголы не были добряками! Иначе они не могли поступать, ибо
на всех трех фронтах - китайском, переднеазиатском и кумано-русском -
против них стояли силы, значительно превышавшие их по численности и
вооружению. Побеждали они благодаря дисциплине и мобильности, но ведь и то,
и другое возможно только при высокой пассионарности, а эта последняя в свою
очередь порождает оригинальную ментальность и стереотип поведения.
Монгольские воины не рассчитывали последствий своих поступков, потому что
на войне думать некогда. Они вели себя так, как им подсказывала их природа,
изменившаяся из-за пассионарного толчка. Им и в голову не приходило
спрашивать себя: правы ли они или в чем-то виноваты? На популяционном
уровне действия этноса запрограммированы окружающей средой, культурой и
генетической памятью. На персональном - они свободны. То, что среди
монголов, как впрочем, и среди их противников, были люди добрые и злые,
жадные и щедрые, храбрые и слабодушные, для статистической закономерности
этногенеза не имело никакого значения. Важно другое: столкновение разных
полей мироощущения всегда порождает бурную реакцию - гибель избыточных
пассионариев, носителей разных традиций.
Но то, что остается, уже не похоже на исходные компоненты процесса.
Уцелевает серая посредственность, прозябающая до очередного пассионарного
взрыва. А поскольку здесь описан природный процесс, то моральные оценки к
нему неприложимы.
133. ВЕРА И ЗАКОН
Выше были перечислены три параметра, формирующие стереотипы поведения:
географический - среда, биологический - наследственность признаков,
психологический - культура, в которую входят идеологические концепции, как
религиозные, так и атеистические. Атеизмов на Земле было не меньше, чем
религий, а различия между ними часто бывали глубже, чем между религиями.
Так, конфуцианство, рекомендующее не тратить времени на бесполезные
размышления; чан-буддизм, предлагавший только созерцать собственные
фантазии и не расстраивать себя, наблюдая окружающие безобразия;
гностицизм, признающий материю несуществующей (мэ он), а источником
существования считающий безличную Плерому (полноту) и ее эманации - зоны;
шаманизм - способ общения нашего, "среднего", мира с "верхним" и "нижним",
вполне аналогичным "среднему"; исмаилизм, отрицающий Аллаха, но
проповедующий антимир, обратный нашему миру, - все это виды безбожия, хотя
на научный атеизм они и многие другие отнюдь не похожи*34.
Зато теистические идеологические системы - христианство, ислам, индуизм и
митраизм - имеют четкие черты сходства и менее глубокие различия. Однако
культуры, с ними связанные, оригинальны, что указывает на невозможность
однозначного сведения этнологических проблем к теологическим: хотя учет
последних имеет значение при изучении этнических контактов, но только как
своеобразный индикатор культур.
А в Монголии XII в. был подлинный стык исповеданий. Кераиты были
несторианами, найманы - несторианами и буддистами, татары и чжурчжэни -
шаманистами, тангуты исповедовали "красный" буддизм, уйгуры - буддизм
Хинаяны и несторианство, "лесные народы" Сибири имели свои родовые культы,
а древние монголы исповедовали религию бон - восточный вариант митраизма. В
Риме митраизм был воспринят как культ Непобедимого Солнца и распространялся
главным образом среди легионеров, потому что Митра осуждал нарушение клятв,
обман доверившегося и предательство. На Востоке Митра выступал как Бог
Белый Свет - космическое божество. Небо, для которого Солнце - только "Глаз
Митры". Но мировую справедливость он соблюдал и в Монголии. И поскольку
самым страшным, непрощаемым грехом митраисты считали предательство, в том
числе убийство гостя, то воздаяния за убийство послов были вызваны не
только практическими соображениями, но и глубоким убеждением или наследием
древнего мировоззрения, впитанного монголами в плоть и кровь.
Надо сказать, что закон о неприкосновенности послов монголы выполняли столь
последовательно, что позднейшие дипломаты должны были скинуться на памятник
Чингисхану и его закону, потому что в древности и в средние века убийство
чужеземца преступлением не признавалось. Поэтому люди XIII в. искренне
обижались на монголов, забывая причину, вызвавшую репрессии.
Хунны и древние кочевники не сумели достигнуть таких результатов. В этом
одно из принципиальных отличий хуннов и уйгуров, легко воспринимавших чужие
религии, от монголов, соблюдавших Ясу. Другие монголы, противники Ясы и
враги Чингиса, верные старым обычаям, добавили наклонности к грабительским
набегам, практику предательства друзей и гостей.
Венгерский монах Юлиан, совершивший два путешествия в Великую Венгрию
(Заволжье), в 1235 и в 1236 гг.*35, описал этнос, сменивший самоназвание
"измаэлиты" на "татар"*36.
Будто бы государь татар Гургута*37 имел воинственную сестру, которая,
совершая набег на соседние племя, попала в плен. Вождь этого племени
изнасиловал ее и казнил. Гургута счел несправедливым двойное наказание и
объявил этому вождю войну. Убийца "со своими" бежал к султану Орнаха
(Ургенч*38).
А после этого*39 в стране куманов "вождь с реки Буз"*40, Гурег, напал на
другого вождя, Витута, победил его и ограбил. Витут с двумя сыновьями бужал
к султану Орнаха, но тот, приняв его, повесил на воротах. Сыновья успели
бежать обратно, но Гурег схватил старшего и разорвал его конями. Младший
бежал к Гургуте и умолял о помощи и справедливости. Гургута согласился и
победил и Гурега, и султана города Орнаха, после чего, "подчинив себе
царство персидское", напал на куманов и подчинил себе их страну. Оттуда они
(татары) воротились в Великую Венгрию и через 14 лет покорили ее.
Шилова Юлия
Каменистый Артем
Андреев Николай
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий