Родовое имя умрет вместе с ним, умрет, как умирает Тирсис и его жители. Из
глоток северян громогласным эхом вырвался знакомый рев, и они, словно не
думая о гибели, бросились на укрепления стены. Длинный шрам на щеке короля
налился кровью, и он угрожающе поднял свой широкий меч.
штурма, подступили к подножию Сендикского моста и остановились. Посередине
широкой каменной арки стояла цепочка решительных легионеров, преграждая им
проход к дворцу Буканнахов. Впереди стоял Янус Сенпре, по одну сторону от
него обеими руками сжимал меч Лиха Менион, по другую сторону стоял Даэль,
бледный, но решительный. За спинами скальных троллей клубился густой дым -
это пылали городские дома. С шумом сражения у Внутренней Стены смешивались
испуганные крики. Вдалеке на Тирсианской дороге суетились крошечные
фигурки, разбегающиеся по своим домам. Воины молча глядели друг на друга;
число троллей быстро росло, ибо их ряды пополняли новоприбывшие. Они
рассматривали южан холодным взглядом опытных солдат, уверенных, что их
отряду в подобных схватках нет равных. Защитников моста не насчитывалось и
пятидесяти.
неестественная тишина. Откуда-то из горящего города до Мениона ясно
донесся слабый детский крик. Даэль, стоящий чуть левее, ощутил, как с
тихим шепотом, подобным вздоху, исчезает холодный северный ветер.
Громадные тролли выстраивали перед ними свои порядки, небрежно помахивая
чудовищными булавами; затем они единой группой двинулись вперед.
Посередине моста последняя линия обороны готовилась отразить натиск
северян.
отряд конных эльфов беспомощно наблюдали за разрушением Тирсиса. Стоя
между Эвентином и Джен Лин Сандором, и глядя, как орды исполинской армии
Севера, не встречая сопротивления, рвутся в проломленные ворота Внешней
Стены, юноша чувствовал, как гаснет его последняя надежда. Оборона города
рухнула. Он в ужасе глядел на черные силуэты Носителей Черепа, гордо
парящих над наступающим воинством, раскинув в темнеющем небе свои огромные
крылья. Случилось самое страшное, что только предвидел Алланон. Повелитель
Колдунов победил.
тронул своего коня, нетерпеливо оттолкнув юношу в сторону. На пустынных
просторах бескрайней равнины, во многих милях к западу, на серой полоске
горизонта появилась смутная темная черта. Издалека донесся низкий стук
грохочущих копыт, тающий в реве бешеного боя, кипящего в городе.
тысячи коней, яркие знамена и сверкающие железные копья. Громкое и чистое
пение боевого рога возвестило об их приближении. Среди эльфов раздались
радостные возгласы; огромное воинство всадников мчалось по равнине, с
головокружительной скоростью направляясь к Тирсису. Заметив их
приближение, арьергард армии Севера уже начал смыкать ряды, готовясь
встретить надвигающуюся бурю. То летела через равнины эльфийская армия -
на помощь защитникам Тирсиса, на помощь народам трех земель, на помощь
всему человечеству и тому, что оно ценой своей крови отстояло в веках. Но,
судя по всему, было уже слишком поздно.
потертых ножен. В слабом свете факелов металл блеснул тусклым синеватым
отсветом; его железная поверхность выглядела безупречно гладкой, словно
легендарный Меч не знал еще ни одной битвы. Он оказался неожиданно легким:
тонкий уравновешенный клинок, выкованный мастером оружейного искусства,
рукоять со знакомой четкой гравировкой - поднятая рука, держащая пылающий
факел. Шеа настороженно поднял оружие, бросил быстрый взгляд на Панамона
Крила и Кельцета, ища у них поддержки, внезапно испугавшись того, что
предстояло ему. Его угрюмые товарищи стояли неподвижно, лица их были пусты
и бесстрастны. Он крепко стиснул Меч обеими руками, резко взмахнул клинком
и направил его вверх. Ладони его покрылись обильным потом, и он
чувствовал, как во мраке камеры леденеет его тело. В стороне от него
что-то слабо закопошилось, и с уст Орл Фейна сорвался тихий стон. Текли
секунды. Шеа ощущал, как выпуклое изображение на рукояти вдавливает ладонь
его напряженной руки. Ничего не происходило.
воды каменной чаши были спокойны и неподвижны. Сила, именующая себя
Повелителем Колдунов, дремала...
в ладони ошеломленному юноше хлынула волна странного, пульсирующего жара и
исчезла. Изумленный, он быстро попятился и чуть опустил клинок. В
следующий миг неожиданное тепло сменилось резким покалыванием в тех
местах, где его руки касались оружия. Ему не было больно, но внезапность
этого ощущения заставила его машинально поморщиться и напрячься. ОН
инстинктивно попытался выпустить Меч из рук; к своему ужасу, он обнаружил,
что не может этого сделать. Что-то проникло в самую глубину его души и не
позволяло так поступить, заставляя его руки крепко обхватывать древнюю
рукоять.
поток энергии, увлекающий за собой его жизненную силу, втягивающий ее в
холодный металл Меча, и оружие стало частью его тела. Позолота,
покрывающая узорную рукоять, раскрошилась под пальцами юноши, и рукоять
сверкнула полированным серебром, пронизанным красноватыми прожилками
света, сияющими и извивающимися в металле подобно живым созданиям. Шеа
почувствовал, как начинает пробуждаться нечто, нечто, принадлежащее ему,
но все же чуждое всему, что он знал раньше. Эта сила затягивала его,
мягко, но неотвратимо, увлекая все глубже в себя.
смотрели, как юноша постепенно погружается в транс, веки его тяжело
опускаются, дыхание становится медленнее, как он застывает статуей в
тусклом факельном освещении камеры. Меч Шаннары он обеими руками держал
перед собой, подняв и нацелив клинок вверх; гладкая серебряная рукоять
ярко сверкала. Мгновение Панамон обдумывал, не стоит ли взять парня за
плечи и хорошенько тряхнуть, но что-то удержало его. Орл Фейн выбрался из
тени и пополз по гладким камням к своему бесценному мечу. Мгновение
Панамон помедлил, затем грубым пинком отшвырнул его обратно.
водовороте. Все вокруг него начало тускнеть. Первыми пропали стены, пол и
потолок каменной комнатки, за ними - хнычущий и скулящий Орл Фейн; наконец
растаяли даже гранитные фигуры Панамона и Кельцета. Странное течение
захлестнуло его, и он обнаружил, что не в силах бороться с ним. Его
медленно затягивало в самые глубокие бездны своего существа, пока вокруг
не остался только мрак.
воде чаши пробежала мгновенная рябь, и из укрытий в каменных стенах
поползли напуганные, искалеченные создания, служащие Хозяину. Повелитель
Колдунов начинал пробуждаться от своего неспокойного сна...
глубинное "я", носитель Меча Шаннары лицом к лицу встретился с самим
собой. На миг его охватил хаос размытых впечатлений; затем течение словно
повернуло вспять и понесло его в совершенно ином направлении. Перед ним
громоздились образы и впечатления. Внезапно брошенные ему в глаза, весь
мир, где он родился и жил, все прошлое и будущее разом открылись ему, не
искаженные бережно взращенными иллюзиями, и он увидел истину существования
человека во всей ее прямоте. Любимые мечты более не украшали открывшуюся
ему жизнь, красивые фантазии не скрывали жестокости ее ничем не
обусловленных трагедий, ложные надежды не смягчали суровости суждений. И
среди этих безграничных пространств мира он увидел себя, жалкую, еле
заметную искорку скоротечной жизни, которая была им.
Он безуспешно пытался вернуть прежнее видение своего "я", всю жизнь
поддерживавшее его, ограждавшее разум от гибели; старался избегнуть
ужасной картины непредставимого ничтожества и слабости того создания, в
котором был вынужден узнать себя.
глаза, на миг оторвавшись от внутреннего видения. Перед ним поднимался
клинок Меча, пылающий слепящим белым огнем, стекающим по острию и рукояти.
За ним он разглядел Панамона и Кельцета, неподвижных и не сводящих с него
глаз. Затем взгляд громадного тролля чуть сдвинулся и упал на Меч. В его
глазах вспыхнуло странное понимание; Шеа вновь взглянул на Меч Шаннары и
увидел, что его пламя лихорадочно подрагивает. Торопливыми волнами оно
текло с клинка в его тело, но что-то преграждало ему путь.
закрылись и внутреннее видение вернулось. Первое потрясение от увиденного
уже прошло, и он начал прилагать усилия, стараясь осмыслить происходящее.
Он сосредоточился на стоящих перед ним образах Шеа Омсфорда, полностью
погрузившись в те мысли, чувства, суждения и порывы, из которых состоял
его характер, такой знакомый и одновременно чужой.
вторую свою сторону, ту, которую никогда раньше не мог рассмотреть - или,
возможно, просто отказывался признать ее существование. Она открылась ему
в бесконечной цепочке событий, всех уродливых картин его памяти. Здесь
велся счет всем обидам, какие он когда-либо причинил людям, каждому уколу
зависти, всем его закоренелым предубеждениям, намеренным полуправдам,
Флинт Эрик
Куликов Роман
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Каменистый Артем
Майер Стефани