входить сюда, когда угодно, Флоренс. Это не мой кабинет.
очутившись впервые в жизни - впервые на своей памяти, начиная с младенческих
лет и вплоть до этого часа, - наедине с отцом, как с собеседником. Она,
природой данная ему собеседница, его единственное дитя, которое в одинокой
своей жизни и скорби познало боль истерзанного сердца! Его дочь, которая,
несмотря на отвергнутую свою любовь, каждый вечер, молясь богу, шептала его
имя, со слезами призывая на него благословение, падавшее тяжелее, чем
проклятье! Дочь, молившая о том, чтобы умереть молодой - только бы умереть в
его объятиях! Дочь, неизменно отвечавшая на мучительное пренебрежение,
холодность и неприязнь терпеливой, нетребовательной любовью, оправдывая его
и защищая, как светлый его ангел!
становилась выше и росла перед ее глазами, когда он шагал по комнате; то она
видела ее смутной и расплывчатой, то снова ясной и отчетливой; то начинало
ей казаться, что все это уже происходило, точь-в-точь так же, как сейчас,
сотни лет назад. Она рвалась к нему и в то же время содрогалась при его
приближении. Неестественное чувство у ребенка, не ведающего зла! Чудовищная
рука направляла острый плуг, который провел в ее кроткой душе борозду для
посева таких семян!
сдерживалась и спокойно сидела за работой. Пройдясь еще несколько раз по
комнате, он прекратил свою прогулку и, усевшись в кресло, стоявшее в темном
углу, накрыл лицо носовым платком и расположился вздремнуть.
с ним, время от времени посматривая на его кресло, следя за ним мысленно,
когда лицо ее склонялось над работой, и грустно радуясь тому, что он может
дремать при ней и его не смущает ее присутствие, которого он раньше не
выносил.
нее, платок на его лице, случайно или умышленно, положен так, чтобы он мог
видеть ее, и глаза его ни на секунду не отрываются от ее лица! А когда она
смотрела в его сторону, в затененный угол, ее выразительные глаза, и без
слов говорившие более страстно и патетически, чем все ораторы в мире, в
немом призыве бросавшие ему тяжкий упрек, встречались с его глазами, не
ведая об этом. Когда же она снова склоняла голову к работе, он дышал
свободнее, но продолжал смотреть на нее с тем же вниманием - на ее белый
лоб, ниспадающие волосы и занятые работой руки - и, раз взглянув, казалось,
уже не в силах был отвести взор.
внимательный взгляд на неведомую ему дочь? Читал ли он укор в этом тихом
облике и кротких глазах? Начал ли признавать ее права, которыми он
пренебрег, тронула ли, наконец, эта мысль его сердце и пробудила ли в нем
сознание жестокой его несправедливости?
такие люди большей частью хорошо хранят свою тайну. Вид дочери в расцвете
красоты, незаметно для него ставшей почти взрослой, мог стать причиною такой
минуты даже в его жизни, исполненной гордыни. Мимолетная мысль о том, что
счастливый домашний очаг был тут, у него под рукой... гений, охраняющий
семейное благополучие, склонялся к его ногам... а он, одержимый своим
упорным, мрачным высокомерием, не заметил его, ушел и погубил себя... быть
может, породила это состояние. Простые красноречивые слова, звучавшие внятно
(хотя он не сознавал, что читает их в ее немом взгляде): "Во имя умирающих,
за которыми я ухаживала, во имя страдальческого детства, во имя нашей
встречи в этом мрачном доме в полночь, во имя вопля, исторгнутого из моего
истерзанного сердца, о отец, обратись ко мне и найди прибежище в моей любви,
пока еще не поздно!" - могли продлить такую минуту. Эта мысль могла быть
связана с более низменными и незначительными, как, например, с мыслью о том,
что новые привязанности заняли в его душе место умершего мальчика и теперь
он может простить той, кто отняла у него любовь сына. Даже простого
соображения, что она может служить украшением среди всех украшений и
роскоши, его окружающих, пожалуй, было бы достаточно. Но чем дольше он
смотрел на нее, тем больше смягчался. В то время, как он смотрел, она
сливалась с образом ребенка, которого он любил, и он уже не мог отделить их
друг от друга. Он смотрел и на секунду увидел ее в более ярком и ясном
свете, не соперницей, склонявшейся над подушкой ребенка - чудовищная мысль!
- но добрым гением дома, охраняющим и его самого в тот момент, когда,
опустив голову на руку, он сидел у кроватки маленького Поля. Он чувствовал
желание заговорить с ней и подозвать ее. Слова: "Флоренс, подойди ко мне!" -
готовы были сорваться с его губ, - медленно и с трудом, столь были они ему
чужды, - но их удержали и заглушили шаги на лестнице.
распустила волосы, падавшие ей на плечи. Но не эта перемена в ней поразила
его.
мог узнать свою жену - так она изменилась. Дело было не только в том, что ее
улыбка была ему незнакома, хотя и улыбку Эдит он никогда не видел; но ее
манеры, тон, сияющие глаза, мягкость и доверчивость, и обаятельное желание
понравиться, проявлявшееся во всем... это была не Эдит.
и он прекрасно узнал это лицо и взгляд.
поговорить с вами наверху. Но, войдя в вашу комнату, я увидела, что моя
птичка улетела, и с тех пор я все время ждала ее возвращения.
ласковее прижать ее к своей груди.
нерешительно сказала Флоренс.
продела ее руку под свою, и они вышли из комнаты, как сестры. Даже походка
ее была иной и незнакомой ему, - подумал мистер Домби, проводив ее взглядом
до двери.
отмечая время, били три раза, прежде чем он пошевельнулся. И взгляд его
упорно не отрывался от того места, где сидела Флоренс. В комнате становилось
темнее по мере того, как догорали и гасли свечи; но тень, омрачавшая лицо
мистера Домби, была темнее всех ночных теней; так она и осталась на его
лице.
Поль, долго вели беседу. Диоген, находившийся тут же, сначала возражал
против присутствия Эдит, но потом, уступая желанию своей хозяйки, дал свое
согласие, хотя и не переставал протестующе ворчать. Однако, выползая
потихоньку из передней, куда в негодовании удалился, он вскоре как будто
уразумел, что с наилучшими намерениями совершил одну из тех ошибок, каких не
могут иной раз избежать самые примерные собаки. Словно извиняясь, он уселся
между ними перед самым камином и сидел с высунутым языком и глупейшей
мордой, прислушиваясь к разговору.
она коротала время со дня свадьбы. Эта последняя тема дала ей повод
заговорить о том, что было очень близко ее сердцу, и она сказала со слезами
на глазах:
тайком, стоила ей гибель Уолтера, и все-таки она начинала плакать каждый
раз, когда думала или говорила о нем.
Уолтер? Кем он был для вас?
другу быть братом и сестрой. Я знала его давно - с раннего детства. Он знал
Поля, который был очень к нему привязан; Поль сказал, чуть ли не за минуту
до смерти: "Позаботьтесь об Уолтере, милый папа! Я его любил!" Уолтера
привели повидаться с ним, и он был тогда здесь - в этой комнате.
кораблекрушения, - всхлипывая, сказала Флоренс.
прижимаясь к ней словно с мольбой о помощи и спрятав лицо у нее на груди. -
Я знаю, вы заметили...
таким жаром, что незачем ей было закрывать Флоренс рот рукой, чтобы та
замолчала. - Сначала расскажите мне все об Уолтере; я хочу знать эту историю
с начала до конца.
дружбы с мистером Тутсом, говоря о котором, она, несмотря на свое горе,
невольно улыбалась сквозь слезы, хотя была ему глубоко благодарна. Когда она
закончила свой рассказ, выслушанный Эдит с напряженным вниманием, и когда
наступило молчание, Эдит спросила:
же, как раньше, быстро спрягав лицо у нее на груди, - что я нелюбимая дочь,
мама! Я никогда не была любимой. Я никогда не знала, как ею стать. Я не
Акунин Борис
Зыков Виталий
Херберт Фрэнк
Лондон Джек
Прозоров Александр
Глуховский Дмитрий