говорил -- надо любить пожилых положительных мужчин. Как я, например!
него. -- Что-то я не помню, чтобы вы мне такое говорили...
девять лет жила редакция "Трудовой правды".
краешка... -- она уже выходила в тамбур.
сосчитал) шестьдесят два дня. Настала минута взять газету в свои руки. Но он
еще существовал отдельно от нее, а газета продолжала существовать без него.
Пока не забыл, он решил выяснить насчет Двоенинова. Игорь Иванович понимал,
что шоферов за границу отбирают по совсем другому ведомству, но раз пообещал
Леше, решил попробовать. По ВЧ он позвонил Стратьеву, замминистра внешней
торговли, с которым вместе работал еще по заданиям Хрущева. После двух-трех
общих фраз о здоровье (не знает, что у меня инфаркт был -- это хорошо!)
Макарцев сказал:
говорят, пока невысок. Может, поднимем его в печати?
указание? Может, нам сперва закончить реорганизацию?
шоферов за границу не гонять. На погранпунктах будем переставлять прицепы, а
шоферов возвращать обратно со встречным грузом. Удобно и, главное,
значительно дешевле.
отпадает, но продолжал говорить.
-- Никуда не собираешься?
передохнуть...
И сейчас не до этого. Газету поднимет, поставит на место Ягубова, мобилизует
людей. А затем можно будет и в загранку. Давно уже не бегало в руке перо,
пора показать молодежи, как брать быка за рога! Макарцев почувствовал, что
за время болезни мозг его расслабился и увиливает, не хочет действовать.
Надо себя дисциплинировать. Он выдвинул ящики стола, проверил, все ли там на
месте. Придвинул гранки передовой статьи, проглядел с усмешкой. Сухо
написано. Хоть бы стихотворение процитировали что ли! Он выпил остывший чай
и отбросил гранки.
название и поморщился, как от зубной боли. Сердце еще не среагировало, а ему
мгновенно показалось (от страха, что ли?), что оно уже бьется, и бьется
аритмично, умолкая, как тогда, возле ЦК. Забыв о стихах, необходимых в
передовой, он стал с внезапно возникшей ненавистью читать рукопись под
названием "Импотентократия". Поняв, о чем рукопись, он отшвырнул ее с
гневом. Пальцы у него дрожали то ли от слабости, то ли от возмущения.
Опять?.. Да что же это творится? Ему захотелось встать тихо из-за стола,
выскользнуть из кабинета, прошмыгнуть мимо секретарши, вахтера и добраться
до дому без машины. Зарыться с головой под одеяло и лежать, будто он и не
вставал вовсе. Глупость какая! Он придвинул пачку листов, сгреб их
остервенело неслушающимися дрожащими пальцами и сунул в конверт. На этот раз
терпение исчерпалось.
Иванович плотно сжал губы.
сургучовой печатью, и пальцем указал графу. Не разжимая губ и чувствуя, как
гулко подкатывает под самую глотку и хлюпает сердце, редактор расписался.
Спрятав книгу в портфель, курьер оставил на столе небольшой белый конверт и
вышел. Там оказалась секретная инструкция о том, что употребление
наркотиков, особенно среди молодежи, расширилось, и в связи с этим, в
частности, запрещается публикация каких бы то ни было материалов на эту
тему.
самиздатом и швырнул туда же. От резкого движения под левой лопаткой
появилась боль, которой он боялся. Он поспешно вытащил таблетку и стал
сосать нитроглицерин. Анечка отворила дверь, улыбаясь, произнесла:
дела, и все клянутся, что неотложные. Я никого не пускаю.
поздравлю коллектив. Приказ о премиях готов?
Ягубов просится войти...
временем положил в рот еще таблетку. От нитроглицерина ему стало легче
дышать, хотя боль еще не прошла. Но он лучше понимал, что говорил Ягубов.
приходилось туговато. Рад также, что с сыном у вас обошлось. В редакции были
разговоры, но я их пресек!.. Обязан доложить, чтобы вы были в курсе: у нас
имелась неприятность кадрового порядка. Хотя ваше указание, чтобы кадровые
вопросы без вас не решать, неукоснительно выполнялось, один раз я его
нарушил не по своей воле. Спецкор Ивлев арестован органами. Уволили мы его
приказом, хотя приказ не подписан...
должен поставить его на место. Он набрал в легкие воздуха и, забыв про боль
под лопаткой, чеканя слова, произнес:
вы, Степан Трофимыч, не вхожи туда, не знаете, к кому обратиться? К
временам, когда арестовывали среди бела дня, возврата быть не может. Говорю
вам со всей ответственностью я, кандидат в члены ЦК!
он только набрал воздуха и молча, подавляя ненависть, смотрел на Ягубова.
Макарцев вдруг ощутил, что оторвался от земли, парит у потолка, и
пространство вокруг заполнялось клоками чего-то белого: то ли тумана, то ли
ваты. Там, в этом пространстве, рядом с Макарцевым парил еще один чловек, во
фраке и панталонах. Игорь Иванович сразу его узнал, и маркиз де Кюстин
подмигнул ему и руками стал манить за собой.
сверкнули неземным блеском.
Ягубова.
забыл, что вы в Бога не веруете. Ваш рай и ад на земле, не так ли?
цеплялись губ. Маркиз, казалось, всего этого не замечал, и плыть ему было
легко и удобно.
плохо, что только Бог может помочь. А мне... мне можно в рай?
вверх.
шепелявить. -- Вы хотите сказать, что и там мою судьбу решают наверху, а я
не могу защититься? Не могу постоять за себя... посто...
рука, и тело его вдруг стало тяжелым и начало падать. Кюстин подхватил его
за локоть, чтобы поддержать.
когда чувствуешь человеческую симпатию, становится легче. Одиночество в
вечности сильнее беспокоит, чем в земной жизни, поверьте. Смею надеяться, мы
с вами встретимся...
обозначился сквозь туман и стоял перед ним, маленький и тусклый.
правильно поступили... Приказ я подпишу.
ответственность. Он, Макарцев, был слишком честным и расплачивается теперь
этой болью, будь она проклята!
товарищи! Есть вопросы, требующие вашего решения, Игорь Иваныч!
Может, сказать, что мне плохо? Но нет, подчиненные этого знать не должны.
Для них я здоров.
Посняков Андрей
Маккарти Кормак
Лондон Джек
Каргалов Вадим
Соломатина Татьяна
Никитин Юрий