врагов Его ненавидеть! Аще и умереть мне Бог изволит, не
соединюсь с отступниками! Чист семь аз и прах прилипший
от ног своих отрясаю пред вами, по писанному: лучше
один творящий волю Божию, нежели тьмы беззаконных!
И среди всеобщего смятения, о. Иерофей, прикрывае-
мый своими подручными, шмыгнул в дверь боковуши.
О. Мисаил отошел в сторону и начал тихонько молить-
ся, повторяя все одно и то же:
- Беда идет, беда идет. Помилуй, Матерь Пречи-
стая!
А старцы опять закричали, заспорили, пуще прежнего.
- Спирка, а, Спирка, поганец, слушай: Сын одесную
Отца на престоле сидит. Да и ладно так, дитятка беше-
ное, не замай Его, не пихай поганым своим языком с пре-
стола того царского к ногам Отца!..
- Проклят, проклят, проклят! Анафема! Аще бы и
ангел возвестил что паче Писания, анафема!
- Невежды вы! Не умеете рассуждать Писания. Что
с вами, деревенскими олухами, речи терять!
- Затворил тя Бог в противление истине! Погибай
со своими, окаянный!
- Да не буди нам с вами общения ни в сем веке, ни
в будущем!
Все говорили вместе, и никто никого не слушал.
Теперь уже не только единосущники трисущникам,
но и братья братьям в обоих толках готовы были пере-
рвать горло из-за всякой малости: крестообразного или
троекратного каждения, ядения чесноку в день Благове-
щенья и Сорока мучеников, воздержания попов от луку
за день до литургии, правила не сидеть в говении, возло-
живши ноги на ногу, чтения вовеки веком, или вовеки ве-
ков - из-за каждой буквы, запятой и точки в старых
книгах.
- И малая-де опись содевает великую ересь!
- Умрем за один аз!
- Тверди, как в старых книгах писано, да молитву
Исусову грызи - и все тут!
- Разумей, Федька, враг Божий, собака, блядин сын,
адов пес - Христос и Петров крест: у Христова чебы-
шок над колодкою, а у Петрова нет чебышка,- доказы-
вал осипшим голосом брат Улиан, долгомшинский начет-
чик. всегда тихий и кроткий, а теперь точно исступленный.
с пеною у рта, со вздувшимися на висках жилами и нали-
тыми кровью глазами.
- Чебышок, чебышок над колодкою!-надрывался
Федоська.
- Нет чебышка! Нет чебышка!- вопил Улиан.
А на поддачу ему, о. Трифилий, другой начетчик
выскочил, рассказывали впоследствии, "яко ерш из воды,
выя колом, глава копылом, весь дрожа и трясыйся, от вели-
кой ревности; кости сжимахуся, члены щепетаху, брада
убо плясаша, а зубы щелкаху, глас его бяша, яко верблю-
да в мести, непростим, и неукротим, и ужасен от дикости".
Он уже ничего не доказывал, а только ругался по-ма-
терному. Ему отвечали тем же. Начали богословием, кон-
чили сквернословием.
- Сатана за кожу тебе залез!..
- Чернечишка плут, за стекляницу вина душу продал!..
- О, дерзости, о, мерзости! Свинья сый, окаянный
и земли недостойный, ниже света сего зрети! Заблудя-
щий скот!..
- Обретаются некоторые гады, из чрева своего гадят,
будто бы св. Троица...
- Слушайте, слушайте о Троице!..
- Есть чего слушать? Не мощно твоего плетения
расковыряти: яко лапоть сковырял, да и концы потерял...
- Я небесныя тайны вещаю, мне дано!
- Полно молоть! Заткни хайло онучей!
- Прокляты! Прокляты! Анафема!
На мужичьем соборе в Ветлужских лесах спорили поч-
ти так же, как четырнадцать веков назад, во времена Юлиа-
на Отступника, на церковных соборах при дворе византий-
ских императоров.
Тихон глядел, слушал - ему казалось, что не люди
спорят о Боге, а звери грызутся, и что тишина его прекрас-
ной матери - пустыни навеки поругана этими кощунст-
венными спорами.
Под окнами кельи послышались крики. Мать Голинду-
ха, мать Меропия и мать Улея старая выглянули в окна
и увидели, что целая толпа выходит на поляну из лесу,
со стороны обители. Тогда вспомнили, как однажды, во
время такого же братского схода на Керженце в Ларио-
новом починке, подкупленные бе^ьцы, трудники и борт-
ники пришли к избе, где был сход, с пищалями, рогати-
нами, дреколием и напали на старцев.
Опасаясь, как бы и теперь не случилось того же, ма-
тери бросились в моленную и задвинули наружную дверь
толстыми дубовыми засовами в то самое мгновение, ког-
да толпа уже ломилась и стучалась:
- Отворите! Отворите!
Кричали и еще что-то. Но мать Голиндуха, которая
всем распоряжалась, тугая на ухо, не расслышала. А прочие
матери только без толку метались и кудахтали, как пере-
пуганные курицы. Оглушали их и крики внутри молен-
ной, где отцы, не обращая ни на что внимания, продол-
жали спорить.
О. Спиридон объявил, что "ухом-де Христос вниде
в Деву и неизреченно боком изыде".
О. Трифилий плюнул ему в лицо. О. Спиридон схва-
тил о. Трифилия за бороду, сорвал с него кафтырь и хо-
тел ударить по плеши медным крестом. Но старец Пров
вязовою дубиною вышиб у о. Спиридона крест из руки.
Онуфрианский начетчик, здоровенный детина Архипка.
ринулся на о. Прова и так хватил его кулаком по виску,
что старик упал замертво. Началась драка. Точно бесы
обуяли старцев. В душной тьме, едва озаренной тусклым
светом лампад и тонкими иглами солнца, мелькали страш-
ные лица, сжатые кулаки, ременные четки, которыми
хлестали по глазам друг друга, разорванные книги, оловян-
ные подсвечники, горящие свечи, которыми тоже дрались.
В воздухе стояла матерная брань, стон, рев, вой, визг.
Снаружи продолжали стучать и кричать:
- Отворите! Отворите!
Вся изба тряслась от ударов: то рубили топором ставню.
Мать Улия, рыхлая, бледная, как мучная опара, опу-
стилась на пол и закликала таким пронзительным икаю-
щим кликом, что все ужаснулись.
Ставня затрещала, рухнула, и в лопнувший рыбий
пузырь просунулась голова скитского шорника о. Мины
с вытаращенными глазами и разинутым кричащим ртом:
- Команда, команда идет! Чего, дураки, заперлись?
Выходи скорее!
Все онемели. Кто как стоял с поднятыми кулаками,
или пальцами, вцепившимися в волосы противника, так и
замер на месте, окаменев, подобно изваянию.
Адамов Григорий
Василенко Иван
Белоусов Валерий
Пехов Алексей
Орлов Алекс
Каменистый Артем