Война сорвала план путешествия. А теперь - болезнь. Жермен был отравлен
газами; организм его постепенно разлагался. Теперь ему осталось одно:
путешествие вокруг своей комнаты (да и то нет! Уже несколько дней он не
мог подняться с постели), путешествие внутри себя. Не менее далекое, не
менее таинственное... Неизведанный край... Он добросовестно изучал
его... Но откуда у него это призвание, это стремление бежать?..
излагал свои мысли:
охоты, сколько ради общения с землей и живыми существами, животными и
растениями. При всей моей любви к животным я убивал их. Но то, что я
убивал животных, не мешало мне их любить. Держа в руках еще не остывшую
куропатку, нажимая на брюшко белозадого кролика, чтобы выжать из него
его завтрак, я чувствовал, что, пожалуй, стою ближе к ним, чем к себе -
к человеку. Но это еще не значит разжалобиться. Меткий выстрел всегда
радует. И думаю, что, поменяйся мы местами, они не промахнулись бы. Но я
старался познать их и себя. А затем съедал их... Зачем вы сморщили нос?
Чтобы сильнее втянуть их запах? Куропатка с капустой и ломтиками золо-
тистого сала - пища богов. От такого блюда и вы бы не отказались... Но
боги, надо признаться, весьма странные животные.
моя.) И будем познавать!.. Богов? До них не дотянешься. Тех, кто у нас
под рукой. Животных и людей... Первое мое открытие состояло в том, что
люди и животные, тысячелетиями живя в непосредственной близости, не ста-
рались узнать друг друга... Да, шерсть, мясо - в этом мы разбираемся...
Но что они думают, что чувствуют, чем являются - до этого людям нет де-
ла. Нелюбопытны они! Не любят, чтоб"! нарушали их покой. Не желая утруж-
дать свою мысль, они не допускают ее присутствия в животных... Но вот,
открыв глаза, я с удивлением убеждаюсь, что и друг друга люди знают не
лучше. Как ни тесно связаны они, каждый полон собой и не заботится о
другом. Сосед мой! Если ритм твоей жизни согласуется с моим, - превос-
ходно, ты мой ближний. Если он не соответствует моему, ты чужой. Если же
он сталкивается с моим, ты враг. Первому я великодушно приписываю свою
собственную мысль. Второй имеет право только на мысль второго разряда.
Что касается третьего, то, как поется в "Мальбрук" - "третий не принес
ничего" и никаких прав не имеет: я начисто отрицаю за ним способность
мыслить, как и за животными. (Разве боши-люди?) Впрочем, к какому бы
разряду я ни отнес "другого" - к первому, второму или третьему, во всех
трех случаях он для меня незнакомец, и я даже не пытаюсь узнать его.
Только себя я вижу, себя слышу и с собой разговариваю. Я - лягушка:
ква-а!.. Когда я надуваюсь под влиянием страсти или от сознания
собственного величия, лягушка превращается в вола, и я нарекаюсь Нацией,
Отечеством, Разумом или Богом. Но такое состояние опасно. Вернемся-ка
лучше в свою лужу!.. Увы! Я никогда не обладал способностью мирно ква-
кать в луже, защищаясь своим наглухо закрытым непромокаемым плащом, -
своей кожей. С того мгновения, когда меня коснулся демон любопытства
(или симпатии?), я захотел изучать людей (я не говорю - понять: кто име-
ет право похвастаться этим?), но по крайней мере потрогать их, по-
чувствовать живое тепло их души, как я чувствовал под своими пальцами
теплое и нежное тело куропатки. И я ощутил эту теплоту. Я насладился ею.
Любя их. Убивая их. Я ведь и убивал.
ность своей мысли. Казалось, эта мысль не знала ни надежды, ни жалости.
Она была подобна стране теней. Но над землей сияло радостное солнце жи-
вых. От этого контраста его видение мира становилось еще более мрачным.
Он видел первородный грех творения, но не допускал, что его можно иску-
пить. Страстный инстинкт Аннеты взбунтовался. Она верила в добро и зло,
она пылко переносила их из своего сердца на экран звездных пространств
жизни. И она заняла место в великой схватке. Она не ждала победы и не
победу считала своей целью - цель она видела в борьбе. То, что она счи-
тала злом, было для нее злом, было врагом. А с врагом она не шла на ми-
ровую.
добро - на своей. Синие глаза Жермена, ласково смотревшие как бы в самую
душу Аннеты, эту цельную и страстную душу, видели перед собой иное поле
сражения! Кришна сражается с Кришной, и неизвестно, чем увенчается битва
- жизнью или смертью, всеобщим разрушением. Жермен видел взаимное непо-
нимание, он видел его во всем мире, он видел его в веках. И, на свою бе-
ду, он не мог приобщиться к нему. У него был опасный дар признавать не
только свою мысль, но и мысль других, ибо он и не понимал. Ему больше
нравилось проникать в нее, чем изменять ее.
которое тоже стремилось не понимать, а брать. Его глаза открылись, когда
на него посыпались удары судьбы. Он спокойно рассказал Аннете об одном
из них. (С ней он говорил без всякого стеснения, как с умным товарищем,
который знает жизнь и, по-видимому, прошел через такие же испытания.)
своего, а не ее сердца. То, что он признавал хорошим для себя, было, по
его мнению, хорошо и для нее. Любя друг друга, разве не были они единым
существом? Она любила, но устала от этой любви. Однажды, вернувшись к
себе, Жермен нашел клетку опустевшей. Его подруга ушла. Несколько про-
щальных строк объяснили ему - почему. Жестокое испытание, но оно не
прошло даром. Теперь Жермен понял: люди хотят, чтобы вы любили в них не
себя, а их самих...
тех пор я старался, как мог...
если несешь издержки один. Но, если расплачиваются они или соседи, можно
ли с этим примириться?
слабых, пока еще более сильные не съедят их!
съедены.
Неназываемое вложило мне в рот эти ножи, пусть у них будет одно лишь
назначение: защищать моих детей!
девяти остальных, будет бессилен.
гордости, жадности, разбоя, похоти...
щину, которая говорила о мире и раздувала огонь. Затем он сказал (не со
всем то, что думал):
ли, госпожа Юдифь, раз вы приписываете филистимлянину часть ваших добро-
детелей, не останавливайтесь на полпути, наделите его столь же щедро и
другими, лучшими!..
этих людей, вы отвергаете их сплошь, как злодеев и лжецов. Легко ска-
зать! Если б это было так, жизнь была бы слишком проста, а они не забра-
ли бы такую силу! Присмотритесь к ним поближе!
связывает руки, когда действуешь... Но действовать ли, нет ли... Прежде
всего надо видеть! Я уступаю вам свои очки. Смотрите! А после - живите
как знаете...
честве. Этот стиль был ему чужд, и Человек, человек вообще, в его глазах
не стоил ломаного гроша. Его занимало только преходящее, будь то живое
существо или мгновенье. Непреходящее, неумирающее, по его мнению, и не
живет: оно мертво.
собирал в своих папках вороха карандашных эскизов в старинном французс-
ком стиле: портреты, беглые зарисовки, к которым художник возвращается
снова и снова, пока в них не проглянет душа. Городские, деревенские жи-
тели, так хорошо ему знакомые... Ах, он знал их вдоль и поперек, с лица
и с изнанки! Было из чего выбирать. Жермен извлек из этой коллекции нес-
колько портретов: тип людей, как будто известных Аннете, выводивших ее
из себя своей узостью и эгоизмом. Вот такие - и мужчины и женщины - в
Максимов Альберт
Акунин Борис
Суворов Виктор
Херберт Фрэнк
Посняков Андрей
Плотников Александр