так здесь в Петербурге шлялся, потом женился на Марфе Петровне и жил в
деревне. Вот моя биография!
вам, я сюда больше насчет женщин поскорее приехал.
что ж? Вы, кажется, находите что-то дурное, что я о женщинах так говорю?
насчет женщины вообще; знаете, я расположен болтать. Скажите, для чего я
буду себя сдерживать? Зачем же бросать женщин, коли я хоть до них охотник?
По крайней мере, занятие.
крайней мере, прямой вопрос. В этом разврате, по крайней мере, есть нечто
постоянное, основанное даже на природе и не подтвержденное фантазии, нечто
всегдашним разожженным угольком в крови прерывающее, вечно поджигающее,
которое и долго еще, и с летами, может быть, не так скоро зальешь.
Согласитесь сами, разве не занятие в своем роде?
через меру, - а тут непременно придется перейти через меру, - но ведь это,
во-первых, у одного так, у другого иначе, а во-вторых, разумеется, во всем
держи меру, расчет, хоть и подлый, но что же делать? Не будь этого, ведь
этак застрелиться, пожалуй, пришлось бы. Я согласен, что порядочный человек
обязан скучать, но ведь, однако ж...
одолжение, не говорите мне, - прибавил он поспешно и даже без всякого
фанфаронства, которое выказывалось во всех прежних его словах. Даже лицо
его как будто изменилось. - Сознаюсь в непростительной слабости, но что
делать: боюсь смерти и не люблю, когда говорят о ней. Знаете ли, что я
мистик отчасти?
вскричал он с каким-то раздражительным видом. - Нет, будемте лучше об
этом... да впрочем... Гм! Эх, мало времени, не могу я с вами долго
оставаться, а жаль! Было бы что сообщить.
потеряли силу остановиться?
Родион Романыч, хоть я заранее знал, что это так будет. Вы же толкуете мне
о разврате и об эстетике! Вы - Шиллер, вы - идеалист! Все это, конечно, так
и должно быть и надо бы удивляться, если б оно было иначе, но, однако ж,
как-то все-таки странно в действительности... Ах, жаль, что времени мало,
потому вы сами прелюбопытный субъект! А кстати, вы любите Шиллера? Я ужасно
люблю.
Раскольников.
спорю, пусть и фанфарон; но ведь почему же и не пофанфаронить, когда оно
безобидно. Я семь лет прожил в деревне у Марфы Петровны, а потому,
набросившись теперь на умного человека, как вы, - на умного и в высшей
степени любопытного, просто рад поболтать, да кроме того, выпил эти
полстакана вина и уже капельку в голову ударило. А главное, существует одно
обстоятельство, которое меня очень монтировало, но о котором я... умолчу.
Куда же вы? - с испугом спросил вдруг Свидригайлов.
как-то неловко, что он пришел сюда. В Свидригайлове он убедился как в самом
пустейшем и ничтожнейшем злодее в мире.
себе принести хоть чаю. Ну посидите, не я не буду болтать вздору, о себе то
есть. Я вам что-нибудь расскажу. Ну, хотите, я вам расскажу, как меня
женщина, говоря вашим слогом, "спасала"? Это будет даже ответом на ваш
первый вопрос, потому что особа эта - ваша сестра. Можно рассказывать? Да и
время убьем.
скверном и пустом человеке, как я, может вселить только одно глубочайшее
уважение.
начал Свидригайлов, - что я сидел здесь в долговой тюрьме, по огромному
счету, и не имея ни малейших средств в виду для уплаты. Нечего подробничать
о том, как выкупала меня тогда Марфа Петровна; знаете ли, до какой степени
одурманения может иногда полюбить женщина? Это была женщина честная, весьма
неглупая (хотя и совершенно необразованная). Представьте же себе, что
эта-то самая, ревнивая и честная женщина решилась снизойти, после многих
ужасных исступлений и попреков, на некоторого рода со мною контракт,
который и исполняла во все время нашего брака. Дело в том, что она была
значительно старше меня, кроме того, постоянно носила во рту какую-то
гвоздичку. Я имел настолько свинства в душе и своего рода честности, чтоб
объявить ей прямо, что совершенно верен ей быть не могу. Это признание
привело ее в исступление, но, кажется, моя грубая откровенность ей в
некотором роде понравилась: "Значит, дескать, сам не хочет обманывать, коли
заранее так объявляет", - ну, а для ревнивой женщины это первое. После
долгих слез состоялся между нами такого рода изустный контракт: первое, я
никогда не оставлю Марфу Петровну и всегда пребуду ее мужем; второе, без ее
позволения не отлучусь никуда; третье, постоянной любовницы не заведу
никогда; четвертое, за это Марфа Петровна позволяет мне приглянуть иногда
на сенных девушек, но не иначе как с ее секретного ведома; пятое, боже
сохрани меня полюбить женщину из нашего сословия; шестое, если на случай,
чего боже сохрани, меня посетит какая-нибудь страсть, большая и серьезная,
то я должен открыться Марфе Петровне. Насчет последнего пункта Марфа
Петровна была, впрочем, во все время довольно спокойна; это была умная
женщина, а следовательно, не могла же на меня смотреть иначе как на
развратника и потаскуна, который серьезно полюбить не в состоянии. Но умная
женщина и ревнивая женщина - два предмета разные, и вот в этом-то и беда.
Впрочем, чтобы беспристрастно судить о некоторых людях, нужно заранее
отказаться от иных предвзятых взглядов и от обыденной привычки к
обыкновенно окружающим нас людям и предметам. На ваше суждение, более чем
на чье-нибудь, я имею право надеяться. Может быть, вы уже очень много
слышали о Марфе Петровне смешного и нелепого. Действительно, у ней были
иные весьма смешные привычки; но скажу вам прямо, что я искренне сожалею о
бесчисленных горестях, которых я был причиной. Ну и довольно, кажется, для
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Контровский Владимир
Сапковский Анджей
Суворов Виктор
Курылев Олег