не заметив.
поймала бы его на втором вопросе, если бы он избежал первого. - Я ушел от
мистера Пекснифа.
кресле *, поставленном между двумя окошками, глядевшими на дорогу в обоих
направлениях, так что при виде подъезжающих к деревне он мог радоваться, что
ему предстоит получить сбор, а при виде отъезжающих - поздравлять себя с
тем, что сбор уже получен, - сторож в одно мгновение выбежал из сторожки.
или отослать ее к детям. От изумления он сделался еще мрачней и прогнал ее в
сторожку, наперед пробрав хорошенько.
груди и расставляя ноги. - Я думал, он скорее с головой своей расстанется.
отправился бы прямо в деревню узнать, что случилось. Так как дело приняло
иной оборот, он выкурил еще одну трубочку и доверил свои соображения жене.
Но и соединенными силами они никак не могли в этом разобраться и легли
спать, образно выражаясь, в потемках. И несколько раз в эту ночь, когда
проезжала мимо подвода или другой экипаж и возчик спрашивал у сторожа: "Что
новенького?" - тот, сначала разглядев собеседника при свете фонаря, чтобы
удостовериться, есть ли у него интерес к такому предмету разговора, говорил,
запахивая вокруг ног полы своей теплой шинели:
показывался, а его собеседник ехал дальше в величайшем изумлении.
постель, а пока что Том направлялся в Солсбери, стремясь попасть туда как
можно скорее. Сначала вечер был прекрасный, но к заходу солнца стало
пасмурно, набежали тучи, и скоро полил сильный дождь. Целых десять миль Том
прошагал, вымокши до нитки, пока, наконец, не показались огоньки и он вошел
в долгожданные пределы города.
ответив на расспросы о мистере Пекснифе, велел приготовить постель. Он не
захотел ни чая, ни ужина и вообще не хотел ни пить, ни есть и сидел перед
пустым столом в обшей зале, пока ему стелили постель, перебирая в уме все,
что произошло за этот богатый событиями день, и раздумывая, как ему быть и
что делать дальше. Он почувствовал большое облегчение, когда пришла
горничная сказать, что постель готова.
посредине вроде корыта, и вся комната была заставлена ненужными столиками и
рассохшимися комодами, полными сырого белья. Живописное изображение
необыкновенно жирного быка над камином и портрет бывшего хозяина гостиницы
над кроватью (он мог быть родным братом быку, так велико было сходство)
пристально глядели друг на друга. Множество странных запахов в комнате до
некоторой степени заглушало преобладающий аромат затхлой лаванды, а окно не
открывали так давно, что оно, в силу установившегося с давних времен обычая,
совсем не открывалось.
непривычности места и не позволяли Тому забыться. Пексниф исчез с лица
земли, его никогда не существовало, и самое большее, на что Том был способен
без него, - это прочесть молитву. После молитвы ему стало легче, он заснул и
видел во сне того, кого никогда не существовало.
ГЛАВА XXXII
цветке, кроме тех, что были на крыше
с обителью своей юности и колыбелью своего детства, она, благополучно прибыв
на остановку дилижансов в Лондоне, была встречена миссис Тоджерс и
препровождена ею в мирное жилище под сенью Монумента. Миссис Тоджерс
выглядела немного утомленной заботами о подливке и другими хлопотами,
связанными с ее заведением, однако проявила обычную теплоту чувств и
солидность манер.
чудный папа?
чудной мамой, и повторила с негодованием, что она не слепая и вовсе не дура
и этого терпеть не намерена.
ожидать. Она вконец разогорчилась. Она сказала, что от мужчины правды не жди
и что чем горячее они выражают свои чувства, тем, вообще говоря, оказываются
лживее и вероломнее. Она предвидела с изумительной ясностью, что избранница
мистера Пекснифа окажется дрянной и низкой интриганкой, и, получив от Чарити
полное подтверждение этих слов, объявила со слезами на глазах, что любит
мисс Пексниф, как сестру, и болеет за ее обиды, как за свои собственные.
сказала миссис Тоджерс, - и тогда мне показалось, что она очень плохо
выглядит. Дорогая моя мисс Пексниф, я всегда думала, что это вы за него
выйдете.
Тоджерс! Благодарю вас. Нет! Ни за какие блага, что бы он там ни обещал.
время боялась. Но мы-то сколько натерпелись из-за этого брака вот тут, у
меня в доме, дорогая моя мисс Пексниф, никто этому даже не поверит.
помните младшего из джентльменов, дорогая моя?
спускал с вашей сестры и что на него словно столбняк находил, когда за ней
ухаживали другие?
Какие глупости, миссис Тоджерс!
сколько раз я видела за обедом, как он сидит над своей порцией пудинга,
засунув ложку в рот, и смотрит на вашу сестру. Я видела, как он стоит в углу
гостиной и глаз с нее не сводит, такой одинокий, печальный, вот-вот польются
слезы, прямо артезианский колодец, а не человек.
могу сказать!
объявление было напечатано в газетах и его прочли тут у нас за завтраком, я
так и думала, что он совсем рехнулся, право. Буйное поведение этого молодого
человека, дорогая моя мисс Пексниф, всякие страшные слова, какие он тут
говорил насчет самоубийства, все что он проделывал со своим чаем, как он
кусал хлеб с маслом, вонзаясь в него зубами, как задирал мистера Джинкинса,
- все это вместе взятое составляет такую картину, которой вовеки не
забудешь.
обернулось по-иному. Он уж на других стал бросаться. Вечером наши, что
называется, балагурили - надеюсь, вы не считаете это слово вульгарным, мисс
Пексниф, оно у наших джентльменов с языка не сходит, - балагурили в своей
компании, дорогая моя, все это добродушно... как вдруг он вскочил с пеной у
рта, и если б его не держали втроем, он убил бы мистера Джинкинса на месте
сапожной колодкой.
присмирел. Чуть поглядишь на него, он уже готов удариться в слезы. По
воскресеньям сидит со мной целый день и так жалостно разговаривает, что у
меня потом едва хватает сил что-нибудь делать для жильцов. Для него
единственное утешение - в женском обществе. Он водит меня в театр на дешевые
места, и до того часто, что я боюсь, как бы он не разорился; и во все время
спектакля я вижу слезы у него на глазах, особенно если играют что-нибудь
смешное. Что со мной только делалось, - продолжала миссис Тоджерс, приложив
руку к сердцу, - когда служанка уронила коврик из окна его комнаты, вы не
можете себе представить. Я так и думала, что это он - взял да и выбросился
наконец!
дошел младший из джентльменов, мало говорило о ее способности сочувствовать
этому несчастному. Она отнеслась к нему свысока и продолжала расспрашивать,
какие перемены произошли в пансионе.
какая-то старуха, которую будто бы звали Темеру - вещь совершенно
невозможная. В самом деле, с течением времени выяснилось, что пансионские
шутники позаимствовали это слово из какой-то старинной баллады, где оно
должно было выражать горячий и смелый характер некоего кучера; а преемницу
мистера Бейли окрестили этим именем как раз потому, что в ней не было
решительно ничего горячего, если не считать редких приступов болезни,
именуемой антоновым огнем. Эта древность была нанята миссис Тоджерс во