все кругом, и вот он нашел тех двоих, и они даже не прятались. Конец его
поискам, жаркая волна крови бросилась в голову, как будто он не знал с
самого начала, что застанет их здесь. Вот они полулежат, прислонясь к
пароходной трубе, - уперлись подошвами в палубу, так что коленки торчат
кверху; они тесно прильнули друг к другу, головы задумчиво склонены, висок к
виску. Слабо светит из-за бегущих облаков луна, и видно - у Дженни лицо
бледно до голубизны, будто инеем подернуто, сомкнуты веки, сомкнуты губы,
страдальческое лицо спящей. Фрейтаг непринужденно, уверенно обнимает ее,
одной рукой сжал ее руки на сомкнутых, беспомощно повернутых к нему коленях.
нос заострился, только вздрагивали ноздри, он и сам ощутил эту гримасу
безмерного отвращения. Его будто оглушило, все смешалось: самая обыкновенная
ревность, брезгливость, оскорбленное достоинство, леденящая ненависть к
Дженни. И не понять, что всего омерзительней: самый ли смысл этой сцены,
бесстыдное ли наслаждение, мучительно исказившее черты Дженни, или
самообладание Фрейтага - так непринужденно, привычно он ее обнимает, так
уверенна его повадка опытного укротителя женщин, прирожденного сердцееда.
едва не убил Фрейтага за такую спокойную снисходительность, за веселое
довольство и самодовольство в его лице. Негодяй явно ждал, чтобы Дженни с
его искусной помощью окончательно уступила желанию, чтобы сама пошла ему
навстречу. И ничего они вокруг не замечали, поглощенные друг другом, будто в
башне или на необитаемом острове. Фрейтаг поднял голову, накрыл ладонью
волосы Дженни, запрокинул ее голову и несколько секунд с любопытством
разглядывал ее лицо, потом неторопливо, с наслаждением знатока поцеловал в
губы. Дженни зашевелилась, казалось, она хочет глубже зарыться в его
объятия. Так же спокойно, умело, без спешки и без волнения он тесней прижал
ее к себе, осторожно выпрямил ее ноги, растянулся с нею рядом на палубе и
положил руку ей на грудь.
нею и вдруг замешкался, приник щекой к ее щеке, точно прислушиваясь к
дыханию. Потом отвернулся, поудобней пристроил ее голову у себя на плече и
как-то странно засмеялся коротким, еле слышным, затаенным смешком. Слегка
тряхнул голову Дженни, поцеловал ее, потом приподнял, посадил, попробовал
поставить на ноги.
благодушием. - Надо же, в такую минуту - и вдруг обморок!
сказал Фрейтаг чуть ли не как старший брат, которому прискучили ребяческие
капризы. - Вставайте, Дженни, не упрямьтесь.
повернулся и тихонько стал спускаться по трапу, он похолодел от ужаса, от
безмерного унижения, в голове гудело, как в морской раковине.
борода валялась под стулом, он неловко потянулся за ликерной рюмкой, толкнул
чашку, пролил кофе на салфетку. И молча заплакал, в растерянности утирая
рот, лоб, глаза салфеткой, как платком. Жена не спускала с него глаз,
жестких и темных, точно два агата, и, понизив голос, сказала сурово:
не делаешь из себя всеобщее посмешище.
угощенье после праздничного ужина. Поверх стопки блюдец, выросшей между
ними, дотянулся до жениной руки, легонько постукал по ней указательным
пальцем. Она только и увидела за салфеткой один заплаканный унылый глаз да
угол рта, дрожащий от невысказанных упреков.
Сегодня ровно десять лет, как мы поженились.
десять лет? Сущий ад, с самого начала - небольшой земной ад.
она только и знала, что несчастлива, что все надежды ее обмануты, и не
могла, не желала больше ничего помнить.
ты превратил нашу жизнь?
знаешь, я умираю, у меня язвы, а может быть, рак, откуда мы знаем? Я умираю,
а тебе все равно, тебе всегда было все равно...
хочешь болеть, хочешь меня замучить, хочешь всех нас погубить... теперь-то я
понимаю. Ты меня ненавидишь. Ты все делаешь мне назло...
кулаками о стол.
Хватит с меня, я и так зажился на свете, ни часу больше не стану терпеть эту
пытку. Я убью себя.
песня! Интересно, когда и как ты на этот раз намерен покончить с собой?
Хотела бы я для разнообразия узнать твои планы.
кофе. - Это будет... - Он с маху грохнул чашкой о стол, она разбилась
вдребезги, и несколько человек оглянулись, но тотчас же отвели глаза. Он
перехватил все эти мимолетные взгляды и громко, неестественно и невесело
захохотал. - Это будет самый верный способ!
вытащат, как Детку...
будто это всего лишь очередная ссора, но он-то зашел слишком далеко,
отступать некуда; надо твердить свое, пусть она поверит наконец, что это не
пустые слова, пусть, как надлежит жене, помешает ему осуществить угрозу.
она поступит дальше, и с ребяческим коварством присматривается, прикидывает
- долго ли она будет сопротивляться, скоро ли начнет уговаривать его,
упрашивать, а он не сразу снизойдет к ее мольбам и согласится не умирать. И
она скрестила руки на груди, откинулась на спинку стула, сказала устало:
Мне надоело, я иду спать, а ты можешь сидеть тут сколько угодно.
двери и лишь у порога оглянулся. Жена все еще сидела скрестив руки и не
смотрела на него. Уже выйдя на палубу, он снова оглянулся, и оказалось - она
вышла из за стола и идет в противоположную сторону, и за спиной у нее
развеваются яркие ленты крестьянского чепца.
изменой, он неверной походкой поплелся вдоль борта; он непрестанно озирался
- неизвестно откуда, но конечно же она вот-вот появится, уж наверно, она
просто хочет его наказать, помучить несколько минут и сейчас выбежит
откуда-нибудь из-за угла, бросится ему наперерез, станет удерживать,
умолять, урезонивать, уже сколько раз так бывало. Он внезапно остановился,
облокотился на перила, обхватил голову руками, будто и вправду собирается
прыгнуть за борт. Перед глазами встают, опадают, снова вздымаются крутые
валы, уходит из-под ног шаткая палуба, и - о ужас! - до дрожи ясно
представилось: вот он мгновенье стоит на перилах, повисает над страшной
бездной, наклоняется все дальше вместе с креном корабля и летит в пучину
вниз головой, и в этот самый миг Гретель бежит к нему и, заломив руки,
умоляет: "О нет, нет-нет, подожди, любовь моя, подожди, прости меня!"
Тредуэл - она шла с мальчишкой, помощником капитана, Баумгартнер уже не раз
видел их вместе. Морячок обнимал ее за талию, обоих кидало качкой то вправо,
то влево, и они весело смеялись.
попытался щелкнуть каблуками. Те двое кивнули, мельком глянули на него,
небрежно ему помахали и пошли дальше; им безразличны его мученья, им и дела
нет, что он готов покончить со своим жалким существованием, еще того хуже,
они и вообразить не могут такого несчастья! Нет в них ни капли жалости и
человеколюбия, совсем как в его бессердечной жене. Опять он подошел к
перилам, крепко за них ухватился и снова, уже спокойней, стал созерцать
волны океана и свое положение. Так вот как оно получилось, вот к чему он
пришел, и дурак он был, что когда-то надеялся на лучшее! Это ли не трагедия
- человек в отчаянии, а его покидает жена, та, кого он любил, кому верил,
кому отдавал все лучшее! А он-то не сомневался, что она оценит его
преданность, будет уважать его благородные побуждения, своей верностью
поддержит его мужество, будет снисходительна к его слабостям, каковы бы они
ни были, - разве найдется человек без слабостей? Он-то ждал, что она
предоставит ему полную свободу и при этом будет блюсти порядок, сдержанность
и приличия в их повседневной жизни - ведь на то и существует жена. И вот он
стоит один в сырую, холодную сентябрьскую полночь над бурными водами океана,
готовый покончить с собой, а она и пальцем не пошевельнула, чтобы его
спасти. Она даже ехидничала, насмехалась, подстрекала его.
безумие на него нашло, как мог он хоть на минуту допустить подобную мысль -
покинуть невинного ребенка, своего единственного сына, который столько
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Маккарти Кормак
Каргалов Вадим
Шилова Юлия
Витковский Евгений