из-за солдатиков пришлось тормознуться еще на один день, до ночи: от
обозленных, быстро впадающих в ярость ментов не так-то просто отбрехаться,
потянут в комендатуру. На российской территории в приграничных районах уже
вовсю действовали чеченские террористы, устраивая взрывы на вокзалах, в
автобусах и прочих многолюдных местах.
И тут наконец Глеб впервые остался с Грязевым один на один сразу на
несколько часов: "вольные стрелки" тем временем изучали границу, подыскивая
безопасные проходы. Сели напротив друг друга и замолчали. Когда Головеров
пришел на встречу в убежище снайпера, поговорили всего минут двадцать, и
больше о том, где сейчас "Молния", что с мужиками, кто пострадал в Чечне и
как, а потом заторопились в дорогу, начали заново прорабатывать маршрут - в
общем, было не до откровений. Неожиданное появление в Чечне инструктора из
центра "Шамиль" помогло Глебу прервать это долгое прощание с Натальей. Он
воспрял, обрадовался, да не надолго...
Теперь вот сидели, и, оказывается, не о чем говорить, когда возвращаешься с
войны не с победой, а с позором и поражением. И душу изливать не было
никакой охоты.
- Ты возьми этого пацана к себе пока, - вспомнил Глеб о "ковбое". - А я
своего возьму.
- Ладно, - обронил Грязев. - Куда же его деть? И снова надолго замолчали.
Потом Саня снял ботинки, размотал изжеванные дорогой, пропитанные
сукровицей бинты. Глеб увидел ноги, спросил:
- Что это у тебя?
- На углях учился плясать, - неохотно отозвался тот. - В Болгарии. Слышал,
у них такой ритуал есть?
- Слышал... И научился?
- Научился.
- И целых два года учился?
- Да не только... Еще сам учил. Готовил спецназ в Сербии, потом в Болгарии.
Все заводят спецназы, мода пошла.
- Это точно.
- А воюют пацаны.
- Как всегда...
За целый день это лишь и сказали. Когда ликвидировали "Молнию" в девяносто
третьем и безработные бойцы ее собирались на Головеровской квартире, говор
и шум стоял до потолка, так что участковый прибегал. Какие планы строили,
какие надежды были! А ведь тоже вроде бы потерпели поражение и ситуация
была еще плачевнее.
Правда, тогда распаляли себя водкой, тут же и выпить нечего...
Границу решили перескочить в половине третьего ночи, за полчаса до смены
патруля, когда зевота уже закладывает уши и от сонливости песок в глазах.
Было время прикорнуть, выставив часового, и Глеб, чтобы избегнуть еще одной
беседы с Диктатором, вызвался подежурить. Едва мужики засопели, как
"ковбой" тихонько приподнялся, огляделся - Головеров сидел под тополем, - и
принялся распихивать магазины по карманам жилета, проверять оружие и
одежду. Потом крадучись приподнялся, отполз в сторону и припустился бегом -
назад, в Чечню.
Глеб появился у него на пути, встал, сунув руки в карманы.
- И куда же ты навострился, парень? Оказалось, он прихватил еще и
"винторез" Анатолия Ивановича.
- Нельзя мне сейчас в Россию, - со стариковской безысходностью проговорил
он. - За отца еще не отомстил, кровники остались... Да и вообще...
Головеров отобрал у "ковбоя" оружие, дал по затылку, толкнул в середину
между спящими мужиками. Он как заведенный снова отполз, вскочил и понесся
скачками прежним путем, без оружия. Глеб догнал еще раз, почти волоком
притащил назад. Парень крепился несколько минут, вздрагивая узкой спиной, и
все-таки началась истерика. Он катался по земле, царапал ее пальцами,
срывая ногти, буравил лицом и выстанывал одну и ту же фразу:
- Суки, падлы, рабы, предатели... Глеб молча облил его водой, посадил, дал
попить. Мужики проснулись и сидели теперь безмолвно, с настороженными
лицами, как возле покойного. "Ковбой" вроде бы успокоился, однако через
некоторое время уже трезвым, но усталым голосом сказал:
- Рабы и предатели. Кругом рабы и предатели. Сука, все равно уйду.
Глеб связал его бинтом, разорвав последний медицинский пакет, затянул рот и
поднял всех на ноги: надо было немедленно уходить, и так нашумели, а возле
границы по ночам бродили духи - то ли охрана, то ли просто жулье...
Собственно, никакой границы в настоящем ее виде не было, цепь заслонов,
секретов да пеший патруль, на дорогах пропускные посты, сложенные из
железобетонных блоков. Правда, глубина контролируемой территории была в
несколько километров, до казачьих станиц, где местная самооборона
выставляла на ночь свои дозоры и посты.
Оружие и боеприпасы распихали в вещмешки, в том числе и разборный
"винторез", пошли стаей, "ковбоя" вели, как пленного, под руку. Только
Анатолий Иванович двигался в одиночку и чуть в стороне, чтобы, в случае
чего, отвлечь на себя внимание. Однако все обошлось, проскочили
незамеченными до первой станицы, обогнули ее и остановились у дороги, когда
начало светать. Пора было брать такси - пешком по России не набегаешься...
"Ковбоя" освободили от пут, когда Саня Грязев остановил машину -
потрепанный зеленый "Москвич" с молодым парнем за баранкой, - и стал
договариваться о цене. Частник наметанным глазом осмотрел пассажиров, сразу
же оценил их криминальный вид, поскольку недельный путь по Чечне
отпечатался на одежде и лицах, хотя и старались привести себя в порядок,
после чего заломил такую сумму, что и денег-то таких при себе не было.
Пришлось отсадить его от баранки на заднее сиденье и припереть плечами:
после приступа наглости на него напал приступ страха. Грязев попытался было
интеллигентно уверить его, что убивать не будут, машину отдадут и деньги
заплатят, только в разумных пределах, потом махнул рукой и стал смотреть в
окно: наконец-то попал в Россию!
Частник потел, и запах от него был знакомым: издревле это называли смертным
потом. Глеб приспустил стекло, но не избавился от тошнотворной вони и вдруг
вспомнил Миротворца, вернее, его замысел встряхнуть нацию от спячки,
пропустив ее через жернова позора.
Неужели и в самом деле Россия утратила волю, а народ - национальную честь и
мужество, превратившись в терпеливое стадо? Без героев? Без пастыря? Откуда
эта звериная психология - урвать сразу много, хоть раз, но нажраться до
отвала, а если случайно угодил в лапы более сильному хищнику - умирать от
страха?
Нет, точнее, рабская психология, ибо жизнь зверей естественна, и даже твари
самые мерзкие, с точки зрения человека, красивы и совершенны.
Действительно, рабы и предатели...
Два года бессмысленной мясорубки, два года над страной воняло смертным
потом, но кто-нибудь возмутился, закричал, сжег себя на площади в знак
протеста? Кто еще, кроме горстки солдатских матерей, восстал против войны?
А в России - десятки партий и целых четыре власти! Кто из них вышел на
площадь и стоял намертво, до победы?
Горлопаны горлопанили, обломовы мечтали о светлом будущем...
И все вместе униженно просили дать зарплату и думали, где бы срубить бабки
- хоть раз, но много.
Тем временем этот мальчишка дважды ходил штурмовать Гудермес.
И ни разу не стал героем.
Ничто так не увлекало и не захватывало воображение и чувства, как злая,
острая мысль. Глеб настолько оторвался от реальности, что не заметил, когда
серый невзрачный "жигуленок" с двумя антеннами на крыше обогнал его уже
второй раз. Зрительная память отметила это, но сознание оставалось
Мережковский Дмитрий
Русанов Владислав
Березин Федор
Лукин Евгений
Сертаков Виталий
Вронский Константин