некоторое время молчат, давая княжичу крепче уснуть.
последние кровавые капли вечерней зари, меркнет, и в сгущающейся тьме
покоя ярче проявляют себя огоньки лампад. Лицо Алексия, обведенное тенью,
сейчас выглядит очень старым и строгим.
понял, что у нас, в Новом Городи, нестроение настает... Много искал! И
тоже нашел вот Сергия. Но у него не смог...
Москве... Ты молвишь, молодость? А я порою о себе: кто я? И что надобно
мне? О себе дак скучливо и думать! Ничто такое вот - дом, семья, зажиток -
не влечет! Странник я, верно! Вот хочу понять! Не гневай, владыко! Ты вот
и иные... В чем правда? Живут и живут! Ну, не станет энергий, ну, начнут
думать о своем токмо... Не такие, конечно, как Апокавк, а простецы! Когда
нет энергий, что ж тогда?
Алексий. - Гибнет все сущее окрест: сама земля, вскормившая нас, скудеет,
расхищаемая непристойно и жадно. И гибнет народ, и энергия оставших уходит
на уничтожение сущего окрест...
Говорят, там жили люди! Но вырубили леса, иссушили воды, разрушили пашни,
и остался один песок!
поворотить реки вспять... Зачем?
токмо разрушать, убивая себя! Сам по себе человек, возгордясь своею силою,
ничто! Погубит землю и погибнет сам по слову Всевышнего!
мунгал, пришедших с Батыем, уже нет! - возражает Алексий. - Теперь подняли
голову те, кого когда-то покорил Батый!
земля. Пусть вырастут воины. Вот этот мальчик, мню, поведет их на бой.
Быть может, когда уже нас не станет на свете!
подъем, тоже молодость языка! - Они бы и одолели нас. Но, мню, не уцелеют
литвины-язычники меж католиками и православными!
православных, а принявши православие... Приняв православие, Ольгерд мог бы
и победить! Но он сего не свершит. После киевского нятья я в сем убедился
сугубо. И еще потому не свершит, что, прими он православие, отчина его,
Великая Литва, скоро бы и сама стала Русью! Нет, Леонтий, я не зрю ныне
иной укрепы православию, кроме нашей с тобою земли, кроме Руси Великой!
на вечернее правило. Проснутся они, поспавши совсем немного, до света,
дабы приступить к новым трудам, исход которых столь далек и долог, что ни
тот, ни другой не мыслят даже узреть плодов насаждаемого древа, имя
которому - Русь.
Станята, чумной со сна, пошатываясь, уже шел босиком отворять. Вполз
давешний монашек, называвший всех ордынских князей русскою молвью.
Тревожно оглянул покой. Княжич еще крепко спал. Станята понятливо исчез за
дверью. Монашек откинул капюшон, обнаружив загорелое, в легких морщинках
лицо, из тех, что никак не запомнишь, хоть и десяток раз повстречай на
улице. Алексий уже вставал, оправляя на себе холщовую исподнюю рубаху.
настойчивою отчетистостью:
торочить коней. Феофан с Андреем вздумали было просить отсрочки, но,
поглядев внимательнее в очи владыке, заторопились сами. Спешно довершали
ордынские дела, спешно прощались. Княжеские насады с ордынским товаром
решено было послать наперед, а самим ехать горою, посуху. Кмети
пристегивали оружие, вздевали брони под платье.
Юный Дмитрий, еще ничего не понимая, сидя верхом, крутил головою,
оглядывал бояр и дружину:
Кошка и первый тронул коня.
багрового степного заката привиделись вдалеке медленно ползущие по земле,
точно тяжелое, вспыхивающее облако, низкие темные клубы дыма.
не станут, а только уж - дабы погубить супротивника) оборотил к Алексию
побледневшее напряженное лицо, вымолвив одно только слово:
Сарае началась почти тотчас после отъезда москвичей.
к чему это приведет. Он заботился лишь о том, чтобы старшего сына Хидыря
не перекупили московиты. Поэтому, когда утром прибежал окровавленный холоп
с базара с криками <Режут!>, на подворье великого князя владимирского
начался пополох.
меж тем смута охватывала Сарай все шире и шире. К полудню на двор
набежала, ища спасения, целая толпа русских купцов, главным образом
нижегородцев и тверичей, волоча товар, гоня с собою коней и скотину. Табор
этот занял весь сад и дворы, а беглого народу все прибывало. Улицу
загородили телегами, мешками с песком. Все ратные вздели брони. Князь
Андрей решительно взял на себя оборону подворья. (Он один был с самого
начала против того, чтобы давать серебро Темир-Ходже.) Константин
Ростовский бродил тенью вослед Дмитрию Константинычу, и тот, оборачиваясь,
видел неотступно молящие, испуганные глаза старика и бесился в душе, не
понимая, как отец мог все прошлые годы иметь дело с таким жалким
союзником.
когда суздальцы посажались к обеденной выти. За оградой подворья глухо и
грозно шумел Сарай. Купцы и молодшие закусывали прямо на дворе или в саду,
у телег. Хрупали овсом кони, стригли ушами, слушая гомон города.
Ополдни принесли полумертвого Сарыхозю, суздальского киличея. Подплывая
кровью, татарин бормотал только одно: <Беда, беда!> Потом разлепил тяжелые
веки, поглядел на князя, вымолвил: <Боярин твой убит, Радивой убит...> - и
забредил, мотая головой, царапая скрюченными пальцами кошму.
Лекарь-армянин поднялся с колен, немо покачал головою, давая понять, что
бессилен. Сарыхозя тут и умер, несколько раз выгнувшись всем телом и
захрипев.
суздальских князя толпой побежали к рогаткам, пригибаясь от низко поющих
над головою татарских стрел. Приступ удалось отбить, потеряв троих ратных.
эмиров отца, что многие беки и князья бежали из Сарая, Мамай отошел в
степь, дворец Хидыря окружен и резня идет прямо в улицах, причем кто с кем
режется, понять невозможно.
плакали, просили пустить. Кое-кого ратные по приказу Андрея заволакивали
внутрь двора. Но и от них нельзя было добиться, что же все-таки происходит
в городе. Передавали, что грабят купцов, жгут базар, что разграбили многие
дворцы вельмож ордынских.
толпы ополоумевшей оборуженной татарвы, с воплями и руганью подступавшей к
русскому подворью. Трясущиеся беглецы, женки в долгих ордынских рубахах,
прижимающие к себе чумазых детей, какие-то старухи с овцами на веревочном
поводу... То сказывали, что убит Хызр-хан, то, напротив, что убили
Темир-Ходжу.
несколько богато одетых татар в оружии и с вооружейной свитой. Им
разгородили ворота. Главный татарин спешился, увидав великого князя,
приложил руки к сердцу:
Николаев Андрей
Мацумото Сэйте
Грабб Джеф
Прозоров Александр
Конан-Дойль Артур
Пехов Алексей