борту "Зари". Барон Толь торжествовал. Но напрасно! Коломейцев вернулся на
яхту только потому, что забыл... иголки к примусу! В течение нескольких
часов он отдыхал, после чего опять вместе с казаком отправился в далекий
путь. На этот раз оба благополучно достигли Гальчихи.
всего он требовал от своих подчиненных знания морского дела, умелого
обращения с механизмами, меткости минной и артиллерийской стрельбы и
четкости в исполнении его распоряжении. Боевая подготовка на его миноносце
всегда стояла на должной высоте.
перед высшими чинами. За это-то его и не выносил командующий эскадрой.
Рожественского. Приказы отдавались в таком духе: "Как всегда, миноносец
"Буйный" выделялся своим буйным видом и портил колонну..." Во время стоянки
на Мадагаскаре Коломейцев внезапно заболел желтой лихорадкой. Он сдал
командование своему помощнику и отправился на госпитальный корабль, так как
на миноносце не было ни врача, ни лазарета.
приказ адмирала, в котором говорилось:
дезертировал с миноносца, бросив его на произвол судьбы..." Между тем
Коломейцев лежал больной с сорокаградусной температурой.
бутафория, случай как бы нарочно сопоставил этих двух командиров-Баранова и
Коломейцева.
нему. Броненосец скоро утонул. На месте его гибели этот миноносец оказался
раньше всех. Он остановился среди гущи людей, барахтающихся в волнах.
лишней суеты, работа. Кругом, в волнах, под обстрелом неприятеля, гибли
многие жизни. На миноносец доносились вопли о спасении. За борт то и дело
выбрасывались концы, за которые судорожно хватались руки утопающих. А
дальних ослябцев подбирал единственный вельбот с двумя гребцами, ловко
управляемый мичманом Храбро-Василевским.
стекала вода. Спасенные жались друг к другу, дрожа и пугливо озираясь,
словно не веря, что попали на другое судно. Среди них было несколько
строевых офицеров и флагманский штурман, подполковник Осипов, раненный в
голову.
приближаясь, открыли жестокий огонь по спасающим
задерживаться здесь нельзя было. Командир Коломейцев, приложив рупор к
губам, громко крикнул:
среди плавающих обломков, изуродовал себе правый винт. На левый же винт
намотался стальной трос и, подтянув кусок ослябского грот-рея к днищу,
застопорил машину. Инженер-механик, поручик Даниленко,
акробата выскочил из машины на корму и, заглянув за борт, сразу понял, в чем
дело. Нужно было иметь очень крепкие нервы, чтобы не содрогнуться при этом и
не потерять разума: миноносец как бы очутился в кандалах и обрекался на
уничтожение со всем своим населением. Размышлять было некогда. По приказанию
механика машина дала несколько оборотов назад. Трос ослаб, матросы зацепили
его крючком и, вытащив на палубу, перерубили.
некогда-пришлось с ним расстаться.
вдогонку за эскадрой. За кормой его слышались отчаянные крики четырех
человек, которых не успели подобрать. Но он не мог больше рисковать собою и
спасенными людьми. Их было на борту уже двести четыре человека.
Но при опрокидывании броненосца гроб всплыл на поверхность моря. За него
некоторое время, спасаясь от смерти, держался какой-то матрос. Он был
подобран миноносцем. А гроб с мертвецом продолжал плавать, одиноко качаясь
на волнах, будто покойный адмирал решил до конца лично присутствовать при
разгроме нашей эскадры.
правом крамболе, далеко от эскадры, показался какой-то горящий броненосец.
Он был без труб, без мачт, но, по-видимому, еще двигался, держа направление
на зюйд. При юго-западном ветре дым от пожара, разлохмачиваясь, загнулся
громадной черной гривой на левый борт и корму.
направились неприятельские броненосные крейсеры.
опаснейшее испытание.
развалине своего прежнего флагманского корабля. И, только подойдя ближе,
понял, что перед ним "Суворов". Мысль, что там, на одиноком корабле, уже
покинутом эскадрой, среди пламени, груды стальных обломков и трупов, еще
находится командующий эскадрой,
опасностью, полным ходом и на виду открывших огонь неприятельских крейсеров
"Буйный" понесся к этому броневому остову, стараясь его бортом прикрыться от
неприятеля. Уже можно было различить сохранившуюся шестидюймовую башню на
правом срезе корабля. Из-за башни появилась человеческая фигура и начала
семафорить руками: "Примите адмирала".
стальной корпус сохранил свою прежнюю форму, а все остальное
проломами, бугрилось рваным железом. Краска на борту обгорела. Кормовая
двенадцатидюймовая башня была взорвана, и броневая крыша с нее сброшена на
ют. Остальные башни, заклиненные и поврежденные, безмолвствовали. Из них под
разными углами возвышения торчали орудия с оторванными стволами.
"Суворове" буйствовал огонь, разрушая уцелевшие остатки корабля.
переговариваться голосом. Прапорщик
шестидюймовой башни, кричал, обращаясь к командиру миноносца:
ослябскую команду! Придется пристать к броненосцу вплотную!
зыби, но зато здесь из отверстий и проломов корабля, как из окон пылающего
здания, вырывались языки огня и густые клубы дыма. Кроме того, этот левый
борт обстреливался неприятелем. Пристать здесь было немыслимо. Пришлось
выбрать для этого наветренный правый борт.
Коломейцева:
к его борту. Однако не обошлось без аварии: суворовский "выстрел", за
который на стоянках обыкновенно привязывают шлюпки, немного откинувшись,
задел за 47-миллиметровую пушку на миноносце и свернул тумбу. Этот "выстрел"
немедленно обрубили.
протащить грузное тело адмирала. Бились с ним долго, занося его то головою
вперед, то ногами, ворочая с боку на бок и склоняя над ним потные лица. За
ноги его держал машинист Александр Колотушкин, за плечи-штабной писарь
Матизен, и за спину поддерживали двое комендоров. Нижние чины теперь
обращались с ним самым бесцеремонным образом, словно это был тюк с дешевым
товаром, а не командующий эскадрой. Он тяжко стонал:
опасности. Он сильно качался на зыби, рискуя разбить свой тонкий корпус о
тяжелый борт броненосца. Поблизости падали снаряды и. взрываясь, поднимали
столбы воды. Командир Коломейцев ясно понимал, что, решившись спасти
адмирала со штабом, он взял на себя страшную ответственность. Каждое:
со всем экипажем и с ослябской командой, уже побывавшей в море и хватившей
соленой воды. В поднимающихся волнах моря, в пожаре флагманского корабля, в
громовом грохоте неприятельской артиллерии и во взрывах снарядов дышала сама
смерть. Пронизываемый сталью воздух колебался и гулко вибрировал, словно в
нем протянулись толстые, туго натянутые струны. При каждом полете снаряда
ослябцы, находившиеся на верхней палубе миноносца, приседали, прикрывали
голову руками, дрожали. Бледные