увидел себя со стороны, таким, как выгляжу в его глазах, - примитивный
воришка, зеленоглазый уличный юнец, который морочил всем голову. Мрачно
взглянув на Зибелинга, я готов был выпалить такое, о чем бы потом пожалел.
Но тут живительный приток энергии со стороны Джули охладил нам головы, она
излучала нечто вроде несмелого, но очевидного триумфа, и это чувство эхом
начало передаваться мне.
заметила того, что назревало между нами. Ее сейчас занимала ироническая
мысль о том, что ее семья вспомнила о ней лишь тогда, когда у нее все
налаживалось. Ее серые глаза, живые и блестящие, говорили:
стало таким же очевидным, как и ее радость.
мне.
высвободилась.
мое художество на экране. Она подмигнула мне, как будто мы достигли общей
победы, и я вновь почувствовал наполняющую меня гордость. Зибелинг обнял
Джули, впервые при мне, и теперь она последовала за ним.
последовательности, как учила меня Джули. Проделав это еще несколько раз и
добившись полного автоматизма, я затем принялся опять писать свое имя. Я
подумал, что завтра попрошу Джули показать несколько новых слов или принести
учебную кассету.
предложить Джули что-то более привлекательное, чем тратить время на меня.
Без ее поддержки образ примитивного уличного юнца в моей самооценке вытеснил
другие представления, и меня перестало интересовать то, чему еще я мог бы
обучиться.
себя псионом и работать с себе подобными все еще было для меня в новинку.
Если даже кто-то считал меня "ментальным клептоманом", нам все равно
удавалось работать в связке. Потому что мы чувствовали, что похожи, и ничто
другое во внимание не принималось. Если мои пси-способности причиняли мне
неудобство, я знал, что большинство моих товарищей разделяют это ощущение, с
той лишь разницей, что они жили с этим и ненавидели его гораздо дольше меня.
Я знал также, что мне повезло, потому что почти всю жизнь псион был
похоронен во мне и теперь я легче переносил его пробуждение.
которые происходили с нами. Некоторые, по-видимому, даже прониклись ко мне
симпатией - например, Дир Кортелью. И, конечно, Джули. В Старом городе мои
редкие сближения с другими людьми оставались чисто внешними и чаще всего
были вынужденными - когда приходилось делить с кем-то комнату. Я никогда не
примыкал ни к каким группировкам. И вот впервые в жизни я стал частью
какого-то общего процесса и не подозревал, что меня захватит это чувство.
Наконец у меня появилось то, чего я боялся лишиться. Иногда мне казалось,
что я слишком часто щиплю себя и что уже давно проснулся.
Глава 4
"жонглированием", это была свободная занимательная игра. Каждый использовал
все свои способности, чтобы застать другого врасплох или, наоборот,
предупредить.
напрягая интеллект, развивая контроль, учась отвечать не теряя концентрации
или защиты.
на секунду, и стул, стоявший в другом конце комнаты, материализовался прямо
за мной. Я сделал шаг назад, прежде чем смог остановиться, оступился и
приземлился на тяжелый ребристый узор кафельного пола. Это вновь была работа
Зибелинга. Он хорошо постарался на этот раз, просто классно. Я валялся на
полу и передавал ему такие мысли, которые никогда не рискнул бы облечь в
словесную форму, но его сознание было крепко защищено, и он не читал моих
пожеланий.
то от моего гнева, не то от боли, которую причинило мне падение. Я
почувствовал себя виноватым и решил сдерживаться, чтобы не ранить Джули.
Остальные стояли, переминаясь с ноги на ногу. Меня взяла злость на их вялые
мысли и чувства.
бы, какое удовольствие ему доставляет картина моего унижения. - Вставай, ты
выбиваешься из ритма...
меня?
спокойным тоном.
себя.
обладал достаточным опытом, ты бы не упал. Кончай пререкаться.
посмотрел на меня тем взглядом, который я уже успел хорошо изучить, взглядом
чернее ночи, в глубине которой шевелилось нечто, что невозможно постичь. Как
будто он сам спрашивал себя, почему один только мой вид вызывал у него
смертельную ненависть. Затем он поглядел на Джули, и его напряжение как
рукой сняло. Зибелинг опустил глаза, пожал плечами и произнес:
всеобщее внимание.
заставляешь Кота поверить в его неполноценность...
тем, что хотел видеть Зибелинг. Едва я достиг двери, меня вдруг настигло
головокружительное видение: мысленным зрением я увидел себя, подобно зеркалу
отражая образ, запечатленный в сознании другого псиона. Но видение пришло
откуда-то извне, не от находившихся в зале людей. Я остановился, обхватив
голову руками. Кто-то наблюдал за нами, ожидая в холле. Но холл был пуст. Я
вызвал лифт и нажал на кнопку. Никто не следовал за мной.
института. В изрезанной, как торос, структуре здания были десятки подобных
комнат отдыха. Это помещение обычно пустовало, поскольку из него нельзя было
увидеть океан. Сегодня покрытое облаками небо плакало дождем, завернув башни
Куарро в грязно-серую вуаль. Комната была пуста. Это вполне устроило меня. Я
удобно устроился на бесформенном мягком сиденье посреди комнаты, развернул
камфорную таблетку и, откинувшись в кресле, стал смотреть на ливень,
хлеставший по прозрачной стеклянной крыше башни. До этого я видел дождь
всего один раз - на площади Божественного Дома. Дождь был теплым и бурым.
Мне показалось, что Куарро мочится на меня, и мне это не понравилось. Я
вспомнил, что всю жизнь не знал, что такое небо.
силы мои иссякли. Я очень устал. Мое сознание было полностью открытым, серым
и пустым, как небо. Я закрыл глаза, слушая шум дождя и стук капель, но
пустоту сразу заполнили картины Старого города. Они подступили как слезы, и
я вновь открыл глаза.
происходящее не сон.
смущенный шепот ее телепатической речи. Я не слышал, как приехал лифт, но
она могла обойтись и без лифта. Она стояла передо мной с полуулыбкой, в
одежде, напоминающей темный саван, с черной тяжелой косой до поясницы. В
комнате сразу стало теплее и светлее, когда появилась она.
здесь, когда в последний раз посмотрела на тебя.
объяснила, сродни передающейся мысли, она придает образам материальное
воплощение. Иногда Джули прибегала к поэтической речи как к особому виду
иронии, и к этому все привыкли. Я не обращал на это внимания. Джули подошла
и села рядом, но на некотором расстоянии. Иногда она напоминала тень, что-то
слишком невесомое для того, чтобы вторгаться в чужое сознание. Ей всегда
удавалось с точностью определять, что происходит в моей душе, зачастую
лучше, чем мне самому; она всегда знала также, уйти ей или побыть со мной.
Шломо Вульф
Прозоров Александр
Орлов Алекс
Курылев Олег
Апраксина Татьяна
Орловский Гай Юлий