жест.
и замычал во все горло, как корова.
превратилась в гримасу.
изобразить нечто более впечатляющее.
Секуловский. - Это лишь маленькое доказательство. Давайте же расширять
наши возможности не только в пределах нормы, давайте искать выходы из
положений, выходы, которых никто не замечает.
Стефан.
формой умирания. А как бы вы, доктор, поступили в подобной ситуации?
соскальзывали с языка, теперь, показалось ему, язык отяжелел от пустоты. А
так как Тшинецкий очень боялся оконфузиться, он и в самом деле языком не
мог шевельнуть. И надолго умолк. И не скоро снова обрел дар речи. - Мне
кажется, мы вообще находимся на отшибе. Да вообще эта лечебница - явление
нетипичное. Типичная нетипичность, - сказал Стефан; этот придуманный им
оборот даже немного его ободрил. - Немцы, война, поражение - все это
воспринимается тут как-то очень уж приглушенно, в лучшем случае как
далекое эхо...
- проговорил Секуловский и вдруг уставился в потолок. - Вы же, господа,
пытаетесь поправить Творца, который испортил не одну бессмертную душу...
настраивая голос.
_продеменструировать_? - спросил поэт, остановившись посреди комнаты и
скрестив на груди руки. Лицо его неожиданно просветлело. - Грядет, -
прошептал он. Чуть наклонился и так напряженно стал вглядываться во что-то
поверх голов врачей, что они, будто настигнутые этим странным ожиданием
чего-то, тоже не могли пошевелиться. Когда напряженная тишина стала уже
совсем невыносимой, поэт начал декламировать:
гостей.
на полный ход. Тебе больше хотелось доказать свою правоту, чем выслушать
его.
ненормальности таится подчас в гении и наоборот.
словно его это касалось кровно.
дверей собственной комнаты. Стал шарить в ящике стола, нет ли там
пирамидона. Виски разламывались, словно сжатые свинцовым обручем.
блондинки. Она вцепилась в него. Пришлось отвести ее в кабинет
Носилевской.
пальцы. - Меня схватили за то, что я везла свиное сало. Ну, я и
притворилась сумасшедшей, испугалась, что отправят в концлагерь. А тут
хуже лагеря. Я боюсь этих психов.
служит окно? Что делают в костеле?
действительно вполне нормальна.
кое-что повидала, наслушалась... будто разговариваю с кем-то, кого нет, а
я его вроде бы вижу, ну и еще всякие штучки.
понаблюдать за вами.
умоляю вас. Мой муж сумеет вас отблагодарить.
возмущением. Он уже нащупал нужный тон. - Переведем вас в другую палату,
там тихие. А теперь идите.
как бы самой не спятить.
"вслепую", с помощью нескольких расхожих штампов, благо так поступали
почти все. Быстрей всего он раскусил Ригера: человек, несомненно,
образованный, но ум его что японский садик - вроде бы и мостики, и
дорожки, и вообще все красиво, но очень уж крохотное и бесполезное. Мысль
его катилась по наезженным колеям. Познания его словно были сложены из
разрозненных, но плотно слипшихся плиток, и он распоряжался ими совершенно
по-школярски.
неприятного впечатления. "В сущности, несчастные женщины", - думал он,
хотя некоторые, особенно маньячки, хвастались общением со святыми отнюдь
не в духе религиозных догм.
свежеотглаженном халате и с аккуратно расчесанными влажными сосульками
своей реденькой бородки. Глаза его, похожие на глаза одряхлевшей птицы,
одобрительно помаргивали за стеклами очков, когда шизофреничка из
отделения выздоравливающих декламировала стишок. Потом пела алкоголичка, а
в завершение выступил хор психопатов, но потом программа торжества была
внезапно скомкана: все бросились к старику, и он взлетел над лесом рук под
потолок. Гам, пыхтение - нашлась даже женщина-чайник, почти по Эдгару По.
Старика с трудом вырвали из рук больных. Врачи выстроились в процессию -
несколько на монастырский лад: во главе настоятель, за ним братия - и
направились в мужские палаты, где ипохондрик, вообразивший, что болен
раком, начал декламировать, но его прервали трое паралитиков, затянув
хором: "Умер бедняга в больнице тюремной" - их никак не удавалось
остановить. Потом было скромное пиршество во врачебном корпусе, в
завершение которого Пайпак попытался сказать патриотическую речь, но у
него ничего не вышло: крохотный старикашка с подергивающейся, словно все
отрицающей головой прослезился над рюмкой тминной, пролил водку на стол и,
наконец, к всеобщему удовлетворению, сел на место.
DOCTOR ANGELICUS
ждали неловкого шага дебютанта. Кто-то старался выжить Паенчковского,
распускал слухи о скорой смене руководства, радовался каждому сбою в
работе, но Стефан, наблюдавший, как сквозь стекло аквариума, за
выкрутасами ущербной психики, был слишком поглощен этим зрелищем, чтобы
вникать в мирские дела.
Стефана раздражало, что поэт чувствует себя как рыба в воде в пучине
кошмаров, на которую сам себя обрек, а Секуловский видел в молодом
человеке только спарринг-партнера, полагая, что его собственный разум -
мерило всего и вся.
учреждении гетто, но, профильтрованные сквозь больничные стены, они
казались какими-то туманными и неправдоподобными. Многие бывшие солдаты,
участники сентябрьской кампании, которых война выбила из душевного
равновесия, покидали больницу. Благодаря этому сделалось попросторнее; до
последнего времени в некоторых отделениях одна койка приходилась на двух,
а то и трех больных.
раздумий Пайпак составил и издал инструкцию, обязывающую к строжайшей
экономии. Скополамин, морфин, барбитураты, даже бром оказались под ключом.
Инсулин, предназначенный для шоковой терапии, заменяли кардиазолом, а тот,
что еще оставался, выдавали скупо и осмотрительно. Больничная статистика
захромала; из еще не устоявшихся цифр пока нельзя было выстроить новую
Эриксон Стивен
Корнев Павел
Маккарти Кормак
Орловский Гай Юлий
Акунин Борис
Посняков Андрей