возражения, хмурился, наконец решил: - Ладно, приезжай, обсудим.
площадку высотного здания.
одинокого прохожего. Легко прошелестит удаляющаяся машина, и снова все
затихнет... Горят отблеском утренних лучей стекла в верхних этажах.
огромные седые усы, плывет по асфальту "машина чистоты"...
утро. Солнце пришло сюда гораздо раньше, чем на улицы. В Москве его лучи
сначала появляются на Ленинских горах, на золотом шпиле университета,
потом на шпилях высотных зданий, на вершине телевизионной башни, в окнах
двадцатых этажей, постепенно спускаясь вниз.
огоньками блестят звезды Кремля. От него, как лучи, разбегаются улицы...
явлением - двойного зрения. Они были вынуждены ездить по городу, чтобы не
упустить движущийся аппарат за пределы радиуса его действия. Они видели
московские улицы с разных точек зрения - из окна лаборатории Пичуева, из
окошка машины, с самой верхней площадки высотного здания - и в то же время
видели эти улицы на экране телевизора.
последовательно нагружал ее, чтобы все имущество экспедиции сразу свезти в
одно место.
его и всех ребят из научного общества, несмотря на неудавшуюся поездку в
санаторий, пребывал в состоянии какого-то радостного возбуждения, словно
перед началом больших, интересных дел.
облокотившись на барьер, смотрел вниз. Рядом примостились Гораздый и
Усиков - возились с телевизором и, как всегда, спорили, в данном случае по
поводу наивыгоднейшего направления антенны.
воротник. Здесь, на этой высоте, хотелось вздохнуть особенно глубоко.
должен был ехать студент Журавлихин для поправки своего здоровья, не
сравнится с целебным воздухом "Московских вершин".
ему совсем не хотелось встречаться с врачами, хотя они и настаивали на
этом. После недавно перенесенной болезни легких врачи из студенческой
поликлиники рекомендовали Журавлихину подлечиться в горном санатории, где
он будет находиться под наблюдением их коллег.
был уверен в крайней необходимости санаторного лечения, поэтому потерянный
аппарат явился весьма уважительным поводом к тому, чтобы возвратить
путевку. Второй причиной, почему он с радостью отказался от поездки, было
непреодолимое желание участвовать в испытаниях "Альтаира". Женя готов был
целый месяц сидеть у волжского устья или на берегу Черного моря, где
угодно, только бы доказать практическую ценность нового аппарата.
Женя плохо разбирался в ней, - какая-то подозрительная неясность. Прощаясь
по телефону с лаборанткой Колокольчиковой - а это было вчера, - он вдруг
почувствовал, что железнодорожный билет совсем не доставляет ему радости,
беспокоит его и кажется тяжелой, свинцовой плиткой в боковом кармане.
ощущение легкости.
улица. Женя по-своему воспринимал этот неожиданный калейдоскоп
впечатлений. Ему не приходилось видеть Москву столь необычным, двойным
зрением. Город раскрывается во всем своем величии и неповторимой прелести.
Еще бы! Ты видишь его огромные пространства с высоты новостройки и в то же
время рядом, на экране телевизора, видишь этот город снизу, во всех
знакомых и милых твоему сердцу деталях.
мелькающие витрины. Магазины были еще закрыты, людей нет, и только вещи,
привычные с детства, скользили по экрану.
шестиногие крабы. Будто по конвейеру, бежали консервные банки, за ними
картонные окорока, колбасы, чучела куропаток, тетеревов, промчался
поросенок, корзина с фруктами - все, что было выставлено в витринах
"Гастронома". Пытаясь определить место, где сейчас проходила машина, Женя
боялся пропустить необходимые ему детали, которые могли бы подсказать
направление движения пропавшего аппарата. Только пять минут Женя видел его
путь. Улица была незнакомой. Проплывали шляпы и шарфы в витринах, куклы
смотрели немигающими глазами. Книги и приемники, часы и велосипеды
уносились в сторону. Может быть, по вывескам узнал бы наблюдательный Женя
эту улицу, но они висели высоко, "Альтаир" не мог их показать.
набита газетами. Дворник тащит резиновый шланг. Все было обыденным, с
детства привычным, но сейчас, на экране, приобретало новое и неожиданное
значение.
шнурок своей праздничной украинской рубашки.
вокзалы видим. Вон, смотри, два высотных здания, - указал он вдаль. -
Рядом Комсомольская площадь. Там целых три вокзала. Вполне возможно, что с
одного из них отправится экспедиция.
звонка. Он был уверен, что если аппарат останется хотя бы в течение
нескольких дней в пределах Окружной железной дороги, то можно его
выручить. Зная Москву, легко догадаться, по какой улице проезжает машина.
Только бы определить район, где сейчас находится "Альтаир", а там нетрудно
и отыскать его, пользуясь направленным действием антенны.
сигнал передатчика мог прийти и с той и с другой стороны, - но это
все-таки лучше, чем ничего. В данном случае исключаются запад и восток.
домыслы грешат как против хорошо изученной им теории распространения
ультракоротких волн, так и против практики. Волны отражаются от домов,
охотно бегут по проводам, поэтому в городе иной раз довольно трудно
определить направление, откуда они приходят.
запротестовал. В спор вмешался Журавлихин.
Ведь это наука.
барьеру.
Слишком много на себя берет. Подумаешь, профессор!"
Усикова. Уж очень они разные, никакого сходства характеров. Единственно,
что объединяло их - это практическая радиотехника. Оба любили повозиться с
приемниками, вместе строили "Альтаир", не раз выезжали с телевизором в
колхозы, организовывали радиовыставку в институте. Вот, пожалуй, и все
точки соприкосновения Усикова и Митяя. Учились они в разных группах, не
очень часто встречались на общих комсомольских собраниях, жили в разных
районах, причем Митяй в общежитии, а Лева дома.
оставшись без матери, стал помогать отцу по дому, нянчился с братишкой,
готовил обед, убирал комнату, даже белье стирал. Мечтал он в то время о
велосипедном заводе, где еще до войны отец работал инструментальщиком.
Митяй учился в ремесленном, потом исполнилось его желание - поступил на
велозавод.
работать в цехе, ухаживать за больным отцом, . воспитывать озорного
братишку в страхе и повиновении, наконец подготовиться к экзаменам в
Московский радиоинститут, что было желанием отца. Он уже чувствовал себя
хорошо, мог обойтись без помощи старшего сына, пусть Митька получит
столичное образование.
он думал, что придется прощаться с заводом, где над воротами на вывеске
красовался настоящий, а не нарисованный велосипед. Но что поделаешь, коли
увлекся он - и, видимо, навсегда - куда более сложной техникой, чем
велосипед и даже автомобиль, - техникой телевидения. Это он, Митяй