Чтение 13–й страницы книги ~Немой учитель~

Наступившие дни растаяли в суматохе дел, сопутствующих похоронам и
коронации. Сначала одно, потом - с двухсуточным перерывом - другое.
Фактически же Эллильсар уже правил страной и, к удивлению и облегчению
многих, правил мудро. Ему удалось кое-как разобраться с нахлынувшими делами,
он даже нашел свободное время, чтобы поговорить с Моррелом.

Прежде чем войти, немой учитель постучался. Принц самолично открыл
дверь и впустил в кабинет этого высокого поседевшего человека, который,
казалось, совсем не изменился с тех пор, как впервые появился в жизни
страны.

- Кем бы ты хотел видеть себя в будущем? - спросил Эллильсар,
присаживаясь за стол, покрытый толстым слоем бумаг. - Говори, для тебя нет
ничего невозможного. Я обязан тебе многим.

"Все, что я пожелаю?" - уточнил Моррел.

- Да, - спокойно подтвердил Эллильсар. - Все, что ты пожелаешь.

"Я должен принять решение".

- Хорошо, - сказал принц. - Но...

"Что-то не так?"

- Просто я хотел спросить, - Эллильсар помолчал. - Нет, ничего. Когда
ты решишь?

"После коронации".

Принц рассеянно кивнул, и Моррел вышел, тихонько притворив за собой
дверь. Он начал бояться, что и в этот раз ничего не получится. Как всегда.

x x x

Коронация проходила в старой церкви, все было торжественно и строго,
народ ликовал, насколько он был в состоянии ликовать в такие нелегкие
времена, высокие господа держались настороженно, но благосклонно. Готарк
Насу-Эльгад смотрел на окружающее задумчиво и отстраненно, его разум был
занят совсем другими делами, далекими от происходящего.

Когда все закончилось, процессия отправилась в замок.

Моррела не был в церкви, он ждал у ворот, одетый по-дорожному. Таллиб
держал в поводу коня, на сей раз - одного.

x x x

Глава матери Очистительницы удивленно вздрогнул, когда на его плечо
легла чья-то рука. Он посмотрел туда и снова вздрогнул, узнавая перстень на
безымянном пальце. С почти суеверным страхом он поднял взгляд наверх, к лицу
подошедшего. Нет, это был не воскресший Король, - всего лишь немой учитель.

Моррел протянул ему пергамент.

"Где Эллильсар?"

- Да, странно как-то все получилось, - растерянно произнес Готарк
Насу-Эльгад. - Мальчик сказал, что у него дела в Зенхарде, мол, нужно
подумать, отсалютовал нам мечом - тем, что вы ему подарили на
совершеннолетие, - и умчался, взяв с собой только двух солдат. А меня
оставил наместником. Безумие, сплошное безумие, и я, кажется, тоже схожу с
ума. Откуда у вас этот перстень? Что вообще происходит?

Но Моррел уже был в седле, он дал коню шпор и вылетел раненой птицей в
проем закрывающихся ворот. Копыта прогремели по подъемному мосту и крупной
галькой рассыпали удаляющийся звук.

Готарк Насу-Эльгад посмотрел на сомкнувшиеся створки, на то место, где
только что стоял Таллиб; сокрушенно покачал головой.

Смуглокожий тем временем, не торопясь, сходил к конюшням и вывел еще
одного коня. Направился к воротам и, сквозь открытую специально по его
просьбе, гонцовую калитку, уехал прочь, в наползающий сумрак вялой осенней
ночи.

"Старею", - отстраненно подумал Готарк Насу-Эльгад. "А такому старому
человеку, как я, слишком поздно менять взгляды на мироустройство. Слишком
поздно..."

Он поднял голову, встретился взглядом с высокой госпожой Кэ-Фниру и
медленно побрел к лестнице, что вела наверх, в его комнаты.

Близилась ночь. Многоглазый Тха-Гаят не решался раскрыть свои глаза, -
ему, наверное, тоже было страшно. Или грустно.

Эпилог

На самой верхушке башни Зенхарда дул сварливый осенний ветер, сбивая в
клочья длинные рыжые волосы человека, застывшего здесь, у парапета, с
древним мечом в руках.

Светало. Опаленное солнце выбиралось из-за горизонта, ненавидяще
обжигая землю смертоносными лучами. Тха-Гаят закрыл свои глаза, чтобы не
видеть неотвратимого. Человек у парапета этого сделать не мог.

Поэтому, когда позади раздались шаги, он не стал медлить, не стал
оборачиваться, просто произнес:

- Так что же было дальше в том апокрифе, учитель?

За его спиной зашелестел разворачиваемый листок пергамента, но
пришедший не стал ничего писать. Все было уже написано, оставалось прочесть,
и Эллильсар стал читать.

"Змий согласился с предложением Бога, но не смирился со своей
участью. Когда оказалось, что его язык лжив, он приказал себе замолчать
навеки, но это было больно - не общаться с другими. Тогда Змий придумал
письменность и язык жестов, которым теперь пользуются увечные люди.

Раз в сто лет он пытался умереть, но неизменно терпел поражение, ибо
убийца его должен был встретить не покорную жертву, но мастера боевого
искусства, а более великого, чем Дьявол, во владении оружием не было на всей
земле. И тогда он решил найти и вырастить ученика, который превзойдет его в
этом. Мешало одно - предмет, в котором сосредоточено мировое зло, предмет,
от которого невозможно избавиться. Но оказалось возможным на время передать
предмет другому - и Дьявол сделал это. У него было мало времени - предмет
рано или поздно сводит с ума обладателя, если этот обладатель обыкновенный
человек; только Змий способен долгое время выдерживать соседство с оной
вещью. Он торопился..."

Фраза была оборвана, и Эллильсар понял - один из них допишет сегодня
эту рукопись до конца. Те несколько дней, в течение которых он добирался до
Зенхарда, принц - теперь уже Король - много думал о всем происходящем. О
том, например, что если из мира вдруг исчезнет Дьявол, как олицетворение
Зла, то, не исключено, не станет и Бога, который по своей воле стал
олицетворением Добра - ведь белое становится белым только тогда, когда
существует черное. В противном случае пропадает само понятие белого... И еще
думал о Таллибе - странном спутнике своего немого учителя, существе, которое
так и останется непонятым. Человек ли он? Демон? Или земное олицетворение
Тха-Гаята, младшего брата Змия, о котором так мало сказано в Священной Книге
Распятого? И что же написано на клинке, который подарил ему учитель в день
совершеннолетия?

Видимо, последнюю фразу Эллильсар сказал вслух. Высокий человек с
проседью в черных волосах, протянул ему еще один лист.

"Тот, кто освободит".

Принц откинул со лба слипшуюся прядь и повернулся наконец лицом к тому,
кого сейчас должен был убить. Надел шлем.

Два клинка рассекли холодный сонный воздух и столкнулись, звеня.

Где-то в серой вышине рассветного неба появилась черная точка и стала
кружить над ними, ожидая исхода. Ворон в любом случае останется в выигрыше.

x x x

Это был способный ученик. Достойный своего учителя - своего мертвого
учителя.

Эллильсар сидел, прислонившись окоченевшей спиной к парапету и смотрел
на тело седеющего

/седевшего/

человека: голова запрокинута, мертвые глаза торжествующе смотрят в
печальное небо. Две руки раскинулись - так обычно падают в мягкую постель:
"хорошо-то как!"

Из ран медленно вытекала кровь, с каким-то жалостно-хлюпающим звуком
плескалась на булыжник площадки. "Хорошо-то как!"

Ворон, все еще опасаясь подвоха, тихонько опустился на камни и прыжками
подобрался к мертвому телу. Утро, которое намеревалось выдохнуть на мир
очередную порцию жары, внезапно почернело, словно наступила ночь; потом
вспыхнула ломаная ветка молнии и первые капли дождя стали падать на
пересохшие камни.

"Какие-то они мутные. Словно кровь умирающего Бога".

Он скомкал в руке пергамент, отшвырнул его в сторону. Рывком снял с
головы шлем и с каким-то мальчишечьим азартом перевернул его, подставляя
падающей воде. "Я напьюсь допьяна твоей крови, мой Бог, ты умрешь, а я
свечку поставлю - вот так! Это небо свободнее станет. Порог перейдешь, ты -
не вечен. И кровь твою стану глотать. Буду дерзко смотреть на церквей купола
и смеяться по-детски, не веря глазам. Научусь не грешить, а греша -
забывать, научусь создавать на земле чудеса! Ты умрешь - мы не станем
чураться крестов, просто выметем пол и откроем окно. В мире стал ощущаться
нездешний простор. Слышишь, Бог?.. Но тебе, о мертвец, все равно!"

Хотелось петь что-то небывалое, хотелось летать птицей; он плакал и
пил, пил, пил эту холодную свежую воду, захлебываясь то ли он восторга, то
ли он собственной смелости и свободы...

- Карр! - сказал ворон.

- Карр! - и нахохлившись, клюнул мертвое тело.

Шлем внезапно выпал из рук, покатился, расплескивая содержимое.

Нынешний Король страны завороженно глядел на руку учителя с перстнем,

/"Он смотрит, смотрит, смотрит, этот глаз, этот проклятый глаз!" - так,