Чтение 13–й страницы книги ~Алтарь василиска~

его белокурой кудрявой головы и серых, пушистых, как одуванчики, голов
монтарвов.

Поначалу все они казались Шемме на одно лицо, но вскоре он
пригляделся и стал различать мужчин и женщин, стариков и молодых, даже
красивых и некрасивых. Общей для местных жителей была спокойная,
неторопливая манера держаться и говорить. Дверные занавески не были
преградой для звуков, но табунщику ни разу не довелось услышать ни
криков, ни шума ссоры, ни громкой речи. Видимо, длительная жизнь в
ограниченном пространстве наложила отпечаток на поведение подземных
жителей.

Особенно Шемму удивляло необыкновенно точное чувство времени,
присущее обитателям подземного города. Когда наступало предзакатное
время, называемое здесь утром, весь город поднимался, как по неслышному
сигналу, и принимался за ежедневные дела. Другой чертой, не столько
удивившей, сколько восхитившей Шемму, было беспримерное трудолюбие
монтарвов. Каждый знал и помнил свое дело, и каждый принимался за это
дело без понукания, выполняя его так же естественно и неторопливо, как
двигался и дышал.

Огромное внимание здесь уделяли поддержанию чистоты в городе.

Каждое утро начиналось с протирания как жилых помещений, так и
коридоров. В городские туннели выходили группы от каждой общины, чистили
их до блеска и ухаживали за светящимися растениями и мхами. Когда Шемма
спросил об этом Пантура, тот ответил, что каменная пыль вызывает
массовые болезни.

- Пока мы не понимали этого, в Луре постоянно возникали эпидемии
грудной гнили, - пояснил он. - Мы усовершенствовали вентиляцию и следим
за чистотой, поэтому в настоящее время болезни редки.

Действительно, воздух Лура был чистым и сухим, здесь легко дышалось,
несмотря на то что город располагался глубоко под землей. Монтарвы
выдалбливали свои жилища в массивах из цельного гранита, куда более
безопасных, чем крошащиеся, потрескавшиеся участки горных пород.
Население города увеличивалось медленно, и так же медленно, изо дня в
день, местные каменотесы долбили в граните новые комнаты и коридоры.
Застройки проводились по плану, созданному учеными Первой общины,
отклонение от которого не допускалось, потому что малейшая неточность
могла привести к обвалу или затоплению части города.

Зрение монтарвов не выносило открытого огня, но они использовали
огонь для хозяйственных и ремесленных нужд. В каждой общине имелась
печь, называемая очагом. Печь горела круглые сутки, потому что
разжигание огня было трудным, доступным далеко не каждому искусством. У
очага располагались комнаты Для мытья и стирки, а также кухня, где
готовилась еда Для всей общины. Трижды в день жители общины, Повинуясь
неслышному сигналу времени, приходили кухню, где в больших котлах стояла
горячая пища.

Кухня монтарвов оказалась просторным помещением с широкой плитой, где
стояли вместительные котлы, со столами для разделки продуктов и полками
для посуды. Вдоль боковой стены проходил желоб с проточной водой,
струйкой падавшей в него из отверстия в стене и уходившей в отверстие на
противоположном конце.

Плита была каменной с чугунным верхом, без единой щели, в которую мог
бы просочиться отблеск огня. У ее стенок грелись несколько обычных здесь
черных и темно-серых кошек.

Шемма удивился, не найдя у плиты привычной дверки, но Пантур объяснил
ему, что сама топка не здесь, а внизу. После еды ученый провел Шемму
вниз по лестнице и показал комнату, где находилась топка. Часть комнаты
занимало хранилище для черного блестящего камня, который Пантур назвал
горючим камнем. В дальнюю стену была встроена чугунная дверь топки, у
которой, опираясь на лопаты, стояли двое работников в наглухо
прилегающих к лицам очках с рубиновыми стеклами. Шемма узнал от Пантура,
что, кроме очагов, в трех общинах есть еще и кузницы, и понял, откуда в
подземном городе столько металлической утвари.

Пантур почти не оставлял Шемму в одиночестве. С первых же дней он
засыпал табунщика вопросами о жизни наверху. Первым, что заинтересовало
Пан-тура, была жизнь лоанцев и их история. По истории Шемма не дал
толкового ответа: "Ну что сказать - жили и жили, так всегда и жили..." -
зато он с увлечением пускался в воспоминания о своих сельчанах, их
привычках и занятиях.

- Вон Тумма, кузнец, - здоровый парень, как я... - Шемма сгибал руки
в локтях и с удовольствием озирал свою грудь и плечи. - Как неженатый
был, так целый день мог в кузне простоять, а вечером еще и на танцах
первый! И теперь здоровяк... Жена у него в год по ребенку приносит. А
Денри, мельник?

Богатый мужик, все у него в доме есть, четырех коней держит... А
дочка-то у него какая, дочка! - Табунщик замолкал и вздыхал от избытка
чувств.

- Конь - это животное? - поинтересовался Пантур, когда Шемма упомянул
незнакомое слово.

Пораженный табунщик вмиг позабыл о мельниковой дочке. По простоте
душевной ему и в голову не приходило, что подземные жители знать не
знают ни о каких конях.

- Конь?! Конь - это... - воскликнул он и задохнулся, не находя слов.
- Это... сказка это, и только, чего там говорить! Ну вот что ты без
коня?! Идешь по земле и идешь, как дурак. А на коне... сидишь высоко,
все видишь... а трава-то внизу - летит! А деревья-то мимо - плывут! А
он-то, конь-то - послушный-то какой, умница-то какой! Эх, был у меня
Буцек, вот это был конь... Я ведь табунщиком был, коней пас. - Шемма
шумно вздохнул. - Выведешь их на луг, лошадок-то, и под кустик...
лежишь, солнце греет, травка шелестит, а воздух-то какой, и небо
синее...

- Как он выглядит, этот конь? - деликатно спросил Пантур.

Шемма поскучнел. Где им было, этим подземным, понять его чувства!

- Голова у него... четыре ноги... - начал он описывать коня. -
Большой такой... а на спину ему садишься. Вот такой он конь, -
глубокомысленно завершил описание табунщик.

Красноречие Шеммы не иссякло, пока он не вспомнил чуть ли не всех
обитателей лоанского села. Табунщик скучал по дому, по привычной
обстановке и любимому делу. Пантур задавал ему множество вопросов о быте
и хозяйстве, ответы на которые казались Шемме очевидными, таких, как
изготовление хлеба или использование мяса и шерсти животных. Хвалебное
слово табунщика окорокам и колбасам было не менее прочувствованным, чем
описание коня.

- А уттаки вас не беспокоят? - спросил Пантур, заметивший, что в
многословных описаниях Шеммы нет и упоминания об уттаках.

- Чего им нас беспокоить? - изумился табунщик. - Они - вон где, а мы
- вон где. Мы в селе и не видали никогда этих уттаков.

Теперь настала очередь Пантура удивляться.

- Разве ты не убегал от уттаков, когда свалился к нам? - спросил он.

- Было дело, - сразу опечалился Шемма. - Так село-то мое - вон где, а
я - вон где! Я ведь уехал из села по просьбе колдуна.

Слово за слово Пантур вытянул из Шеммы подлинное представление о
наземном населении Келады. Уттаки, оказывается, давным-давно не
господствовали на острове, вытесненные на север пришельцами с моря.
Помимо этого ученый понял, что в настоящее время наверху творится что-то
неладное, сорвавшее деревенского парня с места на приключения и
опасности.

Рассказы Шеммы изобиловали эмоциями и рассуждениями в той же мере, в
какой страдали отсутствием ясности и последовательности, поэтому Пантур
приложил немало усилий, чтобы воссоздать полную картину путешествия
табунщика.

Получив представление о той или иной подробности жизни наверху,
ученый заглядывал на полку, где лежала стопка бумаги собственного
изготовления, брал лист, разводил водой подсохшие чернила, пододвигал
поближе вазу с золотисто-светящимся плющевидным растением, присаживался
за стол и аккуратно записывал услышанное.

Шемма скучал рядом - ходил по комнате, зевал, садился и вновь
вставал, разглядывая через плечо Пантура ложащиеся на бумагу крючочки и
закорючки. По его просьбе Пантур показал ему, как выглядят и как
объединяются в числа монтарвские цифры. Табунщик на время позабыл скуку,
представляя в уме, как могут выглядеть надписи "Третий кольцевой",
"Шестой радиальный", а Пантур записывал и записывал, и на серую
монтарвскую бумагу ложились незнакомые прежде слова - "Цитион",
"Босхан", "Келанга"... "магия".

Слово "магия", постоянно встречавшееся в рассказах Шеммы, неизменно
повергало лурского ученого в недоумение. Он вновь и вновь задавал
вопросы о магии, но получал лишь невразумительные ответы, дополняемые
жестикуляцией и пожиманием плечами. Наконец терпение Шеммы иссякло
раньше терпения Пантура. Табунщик вытащил магические поделки, купленные
на Оранжевом алтаре, и заявил:

- Вот! Это - магия.

Пантур, щурясь, рассматривал светлячок Саламандры, огниво и бусы.

- Без магии это просто камни и больше ничего, - сказал табунщик. -
Внутрь камня кладут магию, - объяснил он в меру своего понимания. - Это
делают на алтарях, а пользуются везде.

Пантур медленно кивнул.

- У вас в селе испортился такой алтарь? - начал понимать он.

- Он самый! - Шемма обрадовался, что его наконец поняли. - Наш алтарь
вызывал дожди, а теперь не может. Вот мы и поехали... - И он вновь начал
рассказывать уже известную Пантуру историю.

- А почему вы поехали именно сюда? - перебил ученый Шемму.

- На здешнем алтаре есть сильные маги, - ответил тот. - Вдруг они