– А кого имели, Храповицкого?
– Нет-с, и не его, – сочувственно переглянулись офицеры, прямолинейно тыча пальцами в узкую спину бесштанного подполковника.
– Ах вон вы что… Не забывайте, господа гусары, он – дворянин, помещик и он здесь на своей земле. Отпустим с миром, а ночью явимся как снег об голову и возьмём с поличным! Есть тут одна стратегическая мыслишка на этот счёт… но мне понадобится ваша помощь.
Отправив Масленникова домой под охраной двух донцов и увязавшегося майора, я собрал всю партию свою и раскрыл карты. Не скрывая слёз гордости, скажу: все шесть с лишним сотен молодцов в единодушном порыве поклялись вернуть миру моё доброе имя! Вот об этом-то, я думаю, прапрапрапрадедушка меня и предупреждал.
Нет, ну в самом деле, мы там воюем, живота не щадя, а тут появляются какие-то мелкопоместные проходимцы и нашей славой прикрывают свои тёмные делишки! Разбой за спиной гусара?! Ну так изменщик сегодня же на собственной шкуре познает, что такое месть поэта-партизана! «Я прижгу ему курдюк раскалённой эпиграммой!»
Пока же, призвав на помощь всю свою фантазию, мы всей партией изобрели сложнейшую и хитроумнейшую интригу, коея обязана была завлечь мерзавца в надёжнейший капкан. А для начала дождался я возвращения Храповицкого и небрежно начал прощупывать подходящие пути:
– А что, друг мой, так ли уж пострадала усадьба Масленниковых?
– Да нет вроде… но зачем же ему было бы врать? – недовольно задрал нос наш знаменитый «путеводитель».
Талалаев шёпотом доложил, что его донцы при разведке отметили полную неприкосновенность барского дома: все окна целы, ограда начищена, везде уют и процветание. А вот ближние сёла – и впрямь хоть шаром покати…
– Ах полно, никто и не думает подозревать друга твоего в несчастии. От беды да от сумы в военное время не зарекаются… Но, как знать, быть может, там найдётся комнатка с ванной? Уж больно не хочется в чёрной деревенской бане с солдатнёй париться… – притворно вздохнул я, зная его слабость: он у нас известный чистюля, за компанию и в туалет не сходит.
– Мм… думаю… как знать, может быть, и…
– О, не омрачай чела думами, – заботливо прервал я. – Уж вечер близится, а меня самого он вряд ли примет. Провинциальные помещики порою отличаются излишней осмотрительностью (доходящей до чванства) – без протекции и на порог не пустят!
– Это только справедливо – мало ли какой народишко из себя благородных изображает, а потом вилок серебряных недосчитаешься!
– Разумеется, разумеется, а есть и такие, которые тайком дочкам хозяйским под столом фигуры неприличные показывают! – вспомнив собственные шалости, поддержал я.
Храповицкий упоённо повыделывался ещё минут десять и «милостиво» согласился сопроводить меня в усадьбу на мытьё под свою «личную ответственность». Первый шаг сделан, остальное дожмём на месте…
Уже потом, с высоты прожитых лет, неоднократно спрашивал себя я: зачем непременно надо было так всё усложнять? Не проще ли свести указанного помещика с пленёнными италийцами, кто-нибудь из них точно бы выдал злодея. Нет, не под пытками, а совершенно добровольно, достаточно было лишь пригрозить отпустить всех на свободу, дескать, уютный Юхнов вам не светит. Ведь в единый миг бы всё выложили, слово чести! Так чего ради на пустом месте из опилок ёлку строить?! Не логично-с…
Однако же так и хочется спросить доморощенных стратегов наших: а где в том интрига? Кто сказал, кто поверил, будто бы на войне нет места веселию, озорству, шутке? Многие важные вещи должно делать из целесообразности и практичности, но тогда бы мы перестали быть русскими!
Ибо в самых непредвиденных сюжетах исхитряется душа наша изобразить великое в смешном, а смешное – углядеть во всём великом. Потому мы и не немцы, не англичане, не шведы, что есть у нас удивительная черта – не умеем мы жить скучно! И сию загадочность иноземцам никак не понять, потому боятся они нас и… восхищаются нами.
* * *
Храповицкий слово сдержал и не далее как на закате важно сопроводил «мою светлость» в заветное сельцо. Собственно, села-то там как такового и не было, так – усадьба с барским домом да три-четыре избы для прислуги. Хозяин визиту нашему показался весьма рад и с готовностью провёл к себе в кабинет, дабы продемонстрировать всю разруху.
Мы прошли чистенькими коридорами по благородным коврам, любуясь картинами в дорогих рамах и коллекционным охотничьим оружием, развешанным по стенам, прямо в малюсенькую полутёмную комнатку. Вот тут, должен признать, мы дружно вздрогнули: внутри действительно царили разор и запустение!
До потолка поднималась ломаная мебель, свисали полосы изорванных обоев, белели перья из перины, виднелись осколки битой посуды, и всё это покрывал столетний слой затхлой пыли. Если здесь действительно хозяйничали французы, то сделали они это ещё до рождения дедушки бывшего подполковника… Наивный Храповицкий возмущённо поцокал языком, я тоже счёл долгом сказать нечто утешительное:
– Увы, господа, эти неприятельские мародёры порой так бесцеремонны, что просто жуть!
– Не поверите ли, – радостно завёлся хозяин дома, – а ближайшие сёла злодеи изограбили ещё обильнее! Уж я и так, и эдак помогаю, чем могу, обездоленным, скоро самому придётся по миру идти. Так не дадите ли мне расписку?
– В чём? – не понял я.
– В том, что, видя бедственное положение моё, сим подтверждаете факт полного уничтожения захватчиками всякого имущества помещика Масленникова! Дельце-то несложное, а после войны мне с таковою бумагою и пред очи государевы предстать не зазорно. Небось казна восполнит – не кем-нибудь подписано, самим Денисом Давыдовым!
От восхитительнейшего хамства этого скользкого субъекта у меня онемел язык. В единый миг я был готов застрелить пройдоху, но вовремя вспомнил, какие у меня «пистолеты». Нет-с, надобно доиграть комедию до финиты…
– Что ж, если водички горячей для банного дня одолжите да с мокрой головой на мороз не выгоните – тогда с утречка, за кофием и составим требуемый рапорт.
– Оставайтесь, оставайтесь, господа! Со всем моим удовольствием! – упоённо захлопотал изменник и, проведя нас на кухню, скрылся по делам своим.
– Как-то не так всё это…
– Неужто, друг мой?
– Да я про то, что составление рапортов сиих специальной формулировки требует, – нехотя призадумался майор. – А тут на первый взгляд явных признаков разбоя и не заметно так уж…
– Стыдитесь, ваш друг дал слово дворянина!
– Стыжусь, а всё одно не так как-то…
Я мысленно перекрестился, благодаря небеса за скорое прозрение Храповицкого. Мало ли что могло пойти не по плану, вдруг вдвоём отбиваться придётся? Теперь-то уж точно ясно: раз сомнения зародились – значит, в бою будет на моей стороне.
Мы только-только выудили из печи три ещё тёплые картофелины, как подоспел хозяин:
– Попрошу в спальню откушать чем бог послал.
– В смысле тем, что французы не доели? – невинно пошутил я.
Увы, остроумность шутки моей выстрелила вхолостую, Масленников лишь тяжко вздохнул, смахивая старательно выжатые слёзы. Храповицкий тайком сунул одну картофелину в карман, остальные мне пришлось тащить к общему столу.
В довольно ухоженной комнате нас ожидала изысканная венская мебель, стулья с изогнутыми ножками, на лакированном столике чёрный хлеб, луковица и в довершение ужаса там же стояли гранёные стопки и запотевший графинчик с… топлёным молоком.
Застольный разговор вёлся в соответственной манере – «Жомини да Жомини! А об водке ни полслова»… В тоске и утомлении я на минуточку прикрыл глаза и сам не заметил, как провалился в сон. Хорошо хоть на этот раз он был предельно короткий и сумбурный.
Тёмная комната, плетёные коврики на полу, маленький коптящий огонёк в глиняной плошке и узкоглазый человек в просторных восточных одеждах со смешной шапочкой на голове:
– Мир тебе и мир в тебе, сын мой!
– Папа?! – не поверив, уточнил я. Отец давно умер, но мало ли в каком воплощении возвращаются души мёртвых?
Человек склонил ко мне ухо, подумал и поправил:
– Я имел в виду родство духовное, более высокое, на уровне единства помыслов и слияния устремлений.
– А-а… значит, мы с вами думаем об одном и том же?
– Нет, – после очередной заминки решил собеседник, – ты думаешь о выпивке, а я о вечном.
– Тогда вы кто?
Мысли о вечном в мою голову приходили исключительно после выпивки, но этот тип, видимо, умел расслабляться иначе.
– Имя моё Конфуций, я древний мудрец, основатель популярного в Китае конфуцианского учения.
– Угу… вас тоже прапрапрапрадедушка прислал?
– Он просил наставить тебя на путь Истины! Но мне кажется, твою душу терзают сейчас другие страсти, слишком сильные и губительные для духовного поиска.
– Ну… может быть… Мы тут вообще-то с одним мерзавцем разбираемся, – равнодушно поморщился я.
– Мне надлежит дать тебе ценный совет по этому делу.
– Только не это! Мы с ребятами уже обо всём договорились.
– Но ты избрал неверную дорогу, быть может, моя мудрость поможет увидеть свет и отделить его от сумерек, блуждания в которых…
– Ну не надо, а?! Мы его просто арестуем.
– Никого нельзя лишать свободы! Ибо сказано: отнявший час да потеряет вечность. Чистый источник ищут только люди с незамутнённой душой! Главное, чтобы наличие постоянных добродетелей с каждым поступком возрастало, и тогда жизненный цикл Вселенной выдвинет тебя на единый уровень с восприятием гармонии циклов, как…
Прекратить подобное издевательство над психикой поэта-партизана можно было лишь одним проверенным способом: я изо всех сил ущипнул себя за ляжку и… проснулся!
* * *
– Ещё луковку?
– О нет, благодарю покорно! Боюсь, что мы в лесах лучше питаемся, – продирая глаза, сообщил я. Тьфу, чёрт! А к чему, интересно, китайцы снятся? Не к выпивке? Похоже, что нет…
– Вот видите, до чего меня французы довели! – Мошенник с ненавистью догрыз горбушку и закашлялся. – Бывший офицер, заслуженный человек постоянно подвергается нападкам завоевателей, а вы медлите мне решпект об утере имущества выписать. Это с вашим-то слогом и любовью к литературе…
– Полно, вам-то куда спешить? – деланно зевнул я. – Уж ночь на дворе, в баньку пора, да и на отдых. А как вот будем с утра в лагерь возвращаться, так и напишем.
– Да уж лучше бы сейчас…
– Но отчего же?
– Да так, сейчас бы уж лучше.
– Помилуйте, но с чего же?!
– Сей же час – пишите! – вдруг резко вскрикнул двуличный хозяин наш, и блёклые глаза его исказились злобой. О, в тот миг глянул на нас не запуганный сельский обыватель, а человек больших страстей, рисковый и отчаянный игрок, умеющий самою жизнь вовремя поставить на карту, дабы сорвать-таки банк! Но в то же мгновение вернулось к нему самообладание. – Прошу простить… второй день не в себе-с!
– Молоко в голову ударило? – участливо спросил я, а голодный Храповицкий, ворча, попросил указать ему место для сна.
– Вот здесь все и уляжемся. – Масленников указал на широкую кровать в углу комнаты. – Не пугайтесь её примятого виду, служанок нынче нет. Печь топить и то самому приходится. Однако что ж, ложитесь, господа!
– Благодарю, вот только мне, как партизану, привычней спать на полу. А ещё лучше во дворе, в сугробе, на свежем воздухе. Да и в баню что-то перехотелось…
– Ах, но какое же я тогда смогу оказать вам гостеприимство?! Нет-с, попрошу-с именно на кровать! – вежливо, но с нажимом пристал злодей.
На миг показалось мне, что за окном слышно конское ржание – пора бы нашим быть.
Василенко Иван
Курылев Олег
Посняков Андрей
Афанасьев Роман
Маккарти Кормак
Суворов Виктор