ринда - при всем своем тщеславии она ведь совсем не плохая девушка - по-
терпела фиаско перед знатоком музыки, я от всей души пожалела бы ее и
разделила с ней ее горе. А сегодня я ловлю себя на том, что могла бы по-
радоваться ее провалу. Борьба, зависть, стремление погубить друг дру-
га... И все из-за кого? Из-за человека, которого не только не любишь, но
даже не знаешь! Как это грустно, любимый мой! И мне кажется, что я оди-
наково боюсь и успеха и провала. Мне кажется, что пришел конец нашему с
тобой счастью и что завтра, каков бы ни был исход испытания, я вернусь в
эту убогую комнату совсем иной, чем жила в ней до сих пор.
неют глаза, распухнут веки! А твои глаза, Консуэло... Смотри не порти их
- они самое красивое, что у тебя есть.
слезы. - Оказывается, когда отдаешь себя сцене, то не имеешь права даже
плакать.
дня. А вечером, оставшись одна, она стряхнула пудру со своих прекрасных,
черных как смоль волос, пригладила их, примерила еще не старое черное
шелковое платьице, которое обычно надевала по воскресеньям, и, увидав
себя в зеркале такой, какой привыкла себя видеть, успокоилась. Затем,
пламенно помолившись, стала думать о своей матери, растрогалась и засну-
ла в слезах. Когда Андзолето на следующее утро зашел за ней, чтобы вмес-
те идти в церковь, он застал ее у спинета, одетую и причесанную, как
обычно по воскресеньям, - она репетировала арию, которую должна была ис-
полнять.
Консуэло?
виде, - сказала она решительным тоном. - Все эти красивые платья совсем
мне не к лицу. Мои черные волосы тебе больше нравятся, чем напудренные.
Этот лиф не мешает мне дышать. Пожалуйста, не противоречь: это дело ре-
шенное. Я просила бога вдохновить меня, а матушку наставить, как мне се-
бя вести. И вот господь внушил мне быть скромной и простой. А матушка
сказала мне во сне то, что говорила всегда: "Постарайся хорошо спеть, а
все остальное в руках божьих". Я видела, как она взяла мое красивое
платье, мои кружева, ленты и спрятала их в шкаф, а мое черное платьице и
белую кисейную косынку положила на стул у моей кровати. Проснувшись, я
спрятала свои наряды в шкаф, как сделала это она во сне, надела свое
черное платьице, косынку, и вот я готова. И чувствую себя куда храбрее с
тех пор, как стала опять сама собой. Послушай лучше мой голос, - все за-
висит от него.
глухо, и глаза совсем красные. Ты, наверно, вчера вечером плакала! Хоро-
ша, нечего сказать! Повторяю тебе: мы погибли! Ты просто с ума сошла!
Облечься в траур в праздничный день! Это и несчастье приносит и делает
тебя гораздо хуже, чем ты есть. Скорей, скорей переодевайся, а я пока
сбегаю за румянами. Ты бледна, как мертвец.
груб. Бедная девушка опять огорчилась и расплакалась. Это еще более вы-
вело из себя Андзолето, и спор был в полном разгаре, когда на часах про-
било без четверти два: оставалось ровно столько времени, чтобы, запыхав-
шись, добежать до церкви. Андзолето разразился проклятиями. Консуэло,
бледнее утренней звезды, глядящей в воду лагун, в последний раз посмот-
релась в свое разбитое зеркальце и порывисто бросилась в объятия Андзо-
лето.
поцелуй меня покрепче, чтобы разрумянить мои побелевшие щеки. Пусть твой
поцелуй будет жертвенным огнем на устах Исайи; и пусть господь не пока-
рает нас за то, что мы усомнились в его помощи.
собой растерявшегося возлюбленного, побежала с ним к церкви Мендиканти.
Церковь была уже битком набита поклонниками прекрасной музыки Порпоры.
Андзолето ни жив ни мертв направился к графу, который заранее условился
встретиться с ним здесь, а Консуэло поднялась на хоры. Хористки уже сто-
яли в боевой готовности, а профессор ждал у пюпитра. Консуэло и не по-
дозревала, что с того места, где сидел граф, прекрасно виден хор и что
он, не спуская глаз, следит за каждым ее движением.
колени и, закрыв лицо руками, начала горячо молиться. "Господи, - шепта-
ла она, - ты знаешь, что я прошу возвысить меня, не стремясь при этом
унизить моих соперниц. Ты знаешь также, что, посвящая себя миру и светс-
кому искусству, я не хочу забыть тебя, не хочу вести порочной жизни. Те-
бе известно, что в душе моей нет тщеславия, и я молю поддержать меня,
облагородить звук моего голоса и придать ему проникновенность, когда я
буду петь хвалу тебе, лишь ради того, чтобы соединиться с тем, кого мне
позволила любить моя мать, чтобы никогда не расставаться с ним, дать ему
радость и счастье".
свое место, она медленно поднялась с колен, косынка ее сползла на плечи,
- тут граф и Андзолето, полные нетерпения и беспокойства, наконец смогли
увидеть ее. Но что за чудесное превращение свершилось с этой юной девуш-
кой, еще за минуту перед тем такой бледной, подавленной, усталой, испу-
ганной! Вокруг ее высокого лба, казалось, реяло небесное сияние; нежная
истома была разлита по благородному, спокойному и ясному лицу. В ее без-
мятежном взгляде не видно было жажды успеха. Во всем ее существе
чувствовалось что-то серьезное, глубокое, таинственное, что трогало и
внушало уважение.
творение великого композитора в его присутствии; он здесь и будет слу-
шать тебя.
кладет на пюпитр псалмы Марчелло.
прекрасно.
своей жизни, приехал проститься с родной Венецией, которую он трижды
прославил - и как композитор, и как писатель, и как государственный дея-
тель. Он выказал много внимания Порпоре, который и попросил именитого
гостя прослушать его учениц. Профессор, желая сделать сюрприз маститому
композитору, поставил первым номером его великолепный псалом "I cieli
immensi narrano", который Консуэло исполняла в совершенстве. Ни одно
произведение не могло более гармонировать с религиозным экстазом, кото-
рым была полна в эту минуту благородная душа девушки. Как только Консуэ-
ло пробежала глазами первую строчку этого широкого, захватывающего пес-
нопения, она перенеслась в другой мир. Позабыв о графе, о злобствующих
соперницах, о самом Андзолето, она помнила только о боге и о Марчелло. В
композиторе она видела посредника между собою и этими сияющими небесами,
славу которых она готовилась воспеть. Мог ли сюжет быть прекраснее, мог-
ла ли быть возвышеннее идея!
больших черных глазах, и под сводами церкви раздался ее неподражаемый
голос, чистый, могучий, величественный, - голос, который мог исходить
только от существа, обладающего исключительным умом и большим сердцем.
После нескольких тактов сладостные слезы хлынули из глаз Марчелло. Граф,
не будучи в силах совладать с волнением, воскликнул:
Тереза, святая Консуэло! Это олицетворение поэзии, музыки, веры!
решетку возвышения, пока наконец, задыхаясь, близкий к обмороку, не
опустился на стул, опьяненный радостью и гордостью.
толпу, наполнявшую церковь, от бурных аплодисментов, уместных в театре.
У графа не хватило терпения дождаться конца службы, и он поднялся на хо-
ры, чтобы выразить свой восторг Порпоре и Консуэло. Еще во время богос-
лужения, пока духовенство читало молитвы, Консуэло попросили подняться
на возвышение, где сидели граф и Марчелло. Композитор пожелал поблагода-
рить ее и выразить ей свои чувства. Он был еще так взволнован, что едва
мог говорить.
благословение умирающего. Ты в один миг заставила меня забыть целые годы
смертельных мук. Когда я слушал тебя, мне казалось, что со мной случи-
лось чудо и непрестанно терзающая меня жестокая боль исчезла навсегда.
Если ангелы на небесах поют, как ты, я жажду покинуть землю, чтобы вку-
сить вечное наслаждение, которое я познал благодаря тебе. Благословляю
тебя, дитя мое! Будь счастлива в этом мире, как ты этого заслуживаешь. Я
слышал Фаустину, Романину, Куццони, всех самых великих певиц мира; они
не стоят твоего мизинца. Тебе суждено дать людям то, чего они еще никог-
да не слыхали, тебе суждено заставить их почувствовать то, чего до сих
пор не чувствовал еще ни один человек!
Березин Федор
Корнев Павел
Флинт Эрик
Прозоров Александр
Глуховский Дмитрий
Сертаков Виталий