Чтение 13–й страницы книги ~Уши в трубочку~

Я сдвинул плечами:

- По-моему, одиночество - это когда вы не получаете по почте ничего, кроме списка рассылки.

Оба переглянулись, переспросили в один голос:

- А что это?

- Полное одиночество, - пояснил я, - когда с Новым годом тебя не поздравляют даже спаммеры... Ах да, вы же не признаете Интернета, пишете только гусиными перьями! Тогда такое определение: одиночество - это тогда, когда всю ночь разговариваешь сам с собой и тебя не понимают.

Оба заулыбались, хорошее определение, выражающее глубину их интеллигентной бездны, а торкесса поинтересовалась у них вежливо:

- Скажите, пожалуйста, Малая Урюпинка скоро?

Один задумался, второй оказался менее интеллигентным, потому более смышленее:

- Через две остановки на третью!.. А там совсем немного через поле пешком по тропке...

Я посмотрел на проход, постепенно заполняется дачниками, сказал торкессе на ушко:

- Поднимайся, иначе не протолкаемся к выходу.

На наши места с облегчением ломанулось с полсотни человек, мы кое-как выбрались в проход, а оттуда вынесло людским потоком на перрон.

Спускаясь по ступенькам, я поинтересовался:

- А над Малой Урюпинкой какое-нибудь свечение зришь?

Она покачала головой.

- Нет, конечно!

- Но как же тот пришелец из другой вселенной?.. Он что, у него нет ауры?

Она взглянула почти с сожалением:

- А ему зачем? Мы для него как муравьи. Если и есть аура, то в другом... другом спектре. Извини, ты даже не знаешь таких слов.

Глава 12

Небо здесь, далеко за городом, огромное и необъятное, настоящий купол, под которым проплывают лиловые облака. Здесь надежно и защищенно, а по ту сторону хрустального свода пусть хоть бездны космоса, хоть ужасающие звездные миры, это все там, а здесь на плоской земле сгрудились, как овечки, белые аккуратные домики, сараи, ветряная мельница, сельпо.

С заливного луга босоногий Павлик Морозов гонит стадо коров, запад уже алеет, заливается кумачом, пастушок словоохотливо объяснил, что село у них маленькое, заброшенное, после раскулачивания почти никто сюда не приезжал, даже кина нет, молодежь уехала в город, одни старики, приезжих нет, только у бабки Маланьи поселился какой-то турист, хорошо платит, но чудаковатый, никуда не ходит, девок не щупает, только с утра до вечера вспоминают с бабкой старые времена, наверное, бывший, хочет свое имение и крепостных обратно вернуть...

Торкесса встрепенулась, я тоже ощутил азарт охотника. Домики только издали выглядят аккуратными, и то когда солнце подсвечивает их, как памятники старины, а вблизи это полуразвалившиеся избушки с красными звездами на калитках, заросшие бурьяном дворы, худые козы, предоставленные сами себе, одичавшие куры...

Домик бабы Маланьи, как водится, на отшибе, в старину так селились ведьмы, а те из них, что стали ягами, вообще перебрались в дремучие леса. Торкесса бледнела и краснела попеременно, по ее лицу ходили цветные пятна.

- Благоговение? - спросил я понимающе.

- Что? - переспросила она, не поняв.

- Говорю, - объяснил я, - чувство, испытываемое человеком к Богу и собакой к человеку. Ну, у вас богов нет, вы ж продвинутые, так у вас благоговение находит другие мишени...

Она раздраженно отмахнулась:

- Ты ничего не понимаешь!

- Ты тоже, - заметил я, - но ты ведь чуйствуешь, да? Вот всеми фибрами, всем эпителием и всеми органами, особенно спинным мозгом, только седалищный нерв молчит, молчит в тряпочку.

Огрызнуться не успела, домик приблизился, пришлось умолкнуть. Бабы Маланьи не видно, я представлял ее в виде дряхлой сморщенной старушки, а от колодца с коромыслом через плечо, раскачиваясь на ходу и выплескивая воду, двигается пошатывающейся походкой человек в старой, поношенной одежде и в растоптанных башмаках, из которых торчат пальцы. Подошва одного подвязана веревочкой, но все равно отстает и пришлепывает при каждом шаге.

- А вот и пришелец, - сказал я с неясным чувством злорадства.

Торкесса взглянула на меня с испугом.

- Почему? По ауре? Так ее не видно даже мне...

- Ведра с водой тоже надо уметь носить, - объяснил я, - да еще полные! Приноровиться к такту, соразмерить с амплитудой шагов, учесть гравитацию планеты и солнечных пятен...

Она прошептала с чувством, похожим на благоговение:

- Видимо, он в самом деле не зря...

- Да, конечно, - согласился я, а сам подумал, что хорош был бы я, если бы попытался среди дикарей добывать огонь трением. Или даже высекать из камней. - Это в самом деле Великие Знания... И - почти потерянные. Как и сложнейшее искусство изготовления хомутов... Об этом как-нибудь в другой раз. Даже обучу носить, тебе понравится.

Она все отставала, замедляла шаг, я чувствовал, как в ней дребезжит каждая косточка, каждый фибр и небр, а также карб в астрале, я же встретился с пришельцем почти у калитки, улыбнулся, видя, что половина воды расплескалось по дороге, сказал доброжелательно:

- Трудная наука носить воду? В вашей галактике такое не умеют?

Он взглянул остро, лицо слегка дрогнуло, в глазах возникло смятение. Я открыл перед ним калитку, это и я знаю, за какую веревочку дернуть, у моей бабушки тоже такая, пришелец проговорил нетвердым голосом:

- Спасибо... Как вы узнали?

Я пропустил его вперед, сам пошел следом, а когда он у крыльца начал трудное дело снимания коромысла, поддержал, чтобы не расплескал и остатки воды.

- Как продвигается дело с поисками Великой Сермяжной, - спросил я, - а также исконной и Посконной... Ах да, в этом акцепте ее искал еще Васисуалий, а вы ищете под углом Великой Истины?

Он проговорил слабым голосом:

- Присядем...

Торкесса остановилась в сторонке, пришелец лишь мазнул по ней безразличным взглядом, таких полно во Вселенной, привык, не замечает, как мы не замечаем воробьев и муравьев. Мы присели прямо на пороге, отсюда такой дивный вид на луг, на далекий лес, на застывшие над ним багровые облака.

- Вы знаете, - сказал он надтреснутым голосом, - ищу, ищу, ищу... но в последнее время такое отчаяние накатывает, что вот взял бы да разнес всю эту Галактику в пыль, вернул ее в первоначальную праматерию, это для меня раз плюнуть, ведь так обидно, что Истина так близко, так возможно, и так возможно, и даже вот так возможно, но я ее никак, ну никак, даже не пощупаю, не то чтобы овладеть...

Дилетант, понял я. Стопроцентный дилетант, то есть человек - кто готов на радость открытия, но не на его муки, однако, будучи человеком, то есть существом, которому дан язык, чтобы скрывать мысли, сказал со знающим видом:

- О, вы дилетант!.. Дилетанты - великие люди, они делают не как надо, а как хочется, что вообще-то единственно правильно.

Он ожил, сказал с просветленным лицом:

- Да-да!.. Я чувствую, чувствую, что... но это трудно выразить...

Дилетант, повторил я про себя. Это человек, испытывающий радость делать то, что не умеет, или, как называет их Лена Мельникова, слесарь от истории.

- Не будем тянуть резину за хвост в долгий ящик, - сказал я. - Иногда счастье сваливается так неожиданно, что не успеваешь отскочить. Жизнь на Земле тем и прекрасна, что далеко идущие планы имеют свойство уходить безвозвратно, а вот там, где не ожидаешь, там и... рвется. А то и вовсе лопается, если вы понимаете, о чем я. И все же мне чуется, я знаю, чем вам помочь...

Он замер, глядя на меня жадными глазами. Торкесса судорожно всхлипнула, снова застыла, как будто суслик превратился в соляной столбик.

- Но сперва один вопрос, - предупредил я, - а то знаю вас, мудрецов, сразу же уйдете в поиски, не замечая, каких прекрасных гусениц топчете.

- Говорите! - вскрикнул он. - Да говорите же скорее! Я покосился на торкессу. Она смотрела жадными глазами.

- Ну, - сказал я, - такие мелочи, как есть ли Бог и как устроена Вселенная, нас не интересуют, а также мне вовсе не нужны исходники мироздания. Что меня интересует, так это местонахождение в данный момент господина... Лилея, как его кличут?.. резидента проклятой разведки, что украла нашего резидента... ну, не совсем нашего, может быть, он из рыб и вообще коммунист, однако сейчас нам важен...

Пришелец прервал, сказав быстро:

- Он сейчас вот здесь...

В его руке возник старинный лист пергамента, в черноте пробежали искорки, превратились в галактики, звезды. Возникла и быстро увеличилась планета Земля, появилась Москва, сперва вид из космоса, тут же превратилась в абсолютно точную топографическую карту с идеальной привязкой к широтам и долготам, укрупнился район Северного Бутова, ну это понятно, в сравнении с Южным - там одни бандиты, замигал крохотный огонек.

Я всмотрелся, знаю этот микрорайон, там "Синяя птица", хороший универсам, дома улучшенной планировки, кивнул, и в тот же миг листок исчез, рассыпался на атомы, чтобы, значится, никаких следов пребывания инопланетного разума.

- Прекрасно, - ответил я, - а теперь я подскажу вам более верное направление... скажите, разве вы искали Истину именно там, где надо ее искать? Я имею в виду, в шорохе травы, в форме облаков, в этой дивной гармонии заката, что непонятно отзывается в фибрах, рождая Великое Понимание от осознания Незнания и вселенской Сопричастности на некоем уровне? Эта Великая Истина лежит, как раскрытая книга, вот прямо перед вами, а вы пытаетесь узнать ее у старухи, что сама когда-то лишь краешком соприкоснулась с нею, и это наложило печать на всю ее жизнь... Вот вся эта мудрость! Она здесь...

Я обвел широким жестом луг, порхающих бабочек, тяжелые лиловые облака над темнеющим горизонтом. Пришелец следил за моей рукой просветленным взором. На лице медленно проступало умиление, губы сложились трубочкой. Он уже не видел нас, не слышал, начиная вбирать в себя Величайшую Премудрость.

- Пойдем, - сказал я торкессе. - Он поплыл... Это займет надолго.

Она спросила тревожно:

- Насколько? Ведь мой мир тоже в этой Галактике! Правда, на другом конце. Но все равно...

- Очень надолго, - заверил я. - Тепловая смерть Вселенной наступит раньше, намного раньше. Пойдем, пока твоего резидента не перевезли в другое место. Выкуп уже запросили?.. Нет? Странно... Тогда это не чеченцы, точно. Может быть, хохлы? Ну да ладно, троянскому коню смотрят не в зубы, потом разберемся.

Сразу за околицей проголосовали, тетка на стареньком запоре подбросила до шоссе, там поймали частника и прибыли к автосалону. Чтобы купить ярко-зеленый опель, потребовалось три минуты, да семь минут регистрация, получение номеров. Я все спешил, чтобы успеть до закрытия, переплачивал, благо кредитная карточка у меня от Индельва безразмерная, а после покупки нам ласково сообщили, что работают круглые сутки, вэлкам, поскорее разбивайте это приобретение вдрабадан и приходите еще.

Через пятнадцать минут уже выехали за ворота на новеньком автомобиле. За какие-то сотню кусков в автосалоне заменили мотор на форсированный от гоночного, снятый нашими умельцами с авто самого Шумахера, я пробовал его на разные трюки, бросая на шоссе из стороны в сторону, прыгая с места на зеленый свет, был впечатлен, но торкессе сказал снисходительно:

- Жаль, недостает некоторых штучек...

- Каких?

- Ну, вот когда я на секретной службе Ее Величества ловил осьминожку и возвращался из России с любовью, мне надо было угнать за шестьдесят секунд и сорок восемь часов восьмерых женщин... гм... память подводит, вспомнить бы все, а то вертится перед глазами, как я дюк Нюкеном в кваке и анрыле через девятые врата в поисках потерянного ковчега пролил первую кровь, потом вторую... затем третью... насчет четвертой не помню, но странно, если бы не пролил, это как-то даже не по-человечески... потом девять с половиной недель, гм... про это не надо, словом, завтра не умрет никогда, а бриллианты форева! Умри, торкесса, но не сейчас, а сейчас мы снова за золотом Маккены уже в который раз, добро пожаловать в наш бойцовский клуб...

Она прошептала в благоговейном ужасе:

- Ты... ты великолепный!

- Да, - согласился я, - а как я пятый или шестой, уже не помню, элемент на шестой день добыл, а потом мы с тобой ели васаби? И еще как я здорово водопроводчика замочил?

Она отчаянно затрясла головой:

- Нет-нет, это было не со мной! У тебя было столько подвигов, что не все запомнил... в правильном порядке.

- Увы, - вздохнул я. - Это бремя белого человека - спасать мир, спасать Галактику, Вселенную, пингвинов, бомжей, оспидоносенных... гм, что-то мельчают мои деяния, человече...

Она сказала горячо:

- Ничего, начинается снова подъем.

- Твоими бы устами, - пробормотал я. Посмотрел на ее полные сочные губы, повторил: - Да, твоими бы...

Она не поняла, беспокойно задвигалась, буркнула, мол, крепче за шоферку держись, баран, достала карту, сверилась, подняла на меня непонимающий взгляд прекрасных глаз:

- Мы не туда едем!

- Туда, - ответил я.

- Но лучше было вот по этому спуску на Окружную, а там съехать на...

Я кивнул в сторону далекого здания с яркой вывеской, где переливалось множество огоньков, на огромном телеэкране раздевались толстые женщины, вспыхивали астрономические цифры.

- Видишь?

Она всмотрелась, брови приподнялись в непонимании:

- Казино?

- Совмещенное, - сказал я. Подумал, что, может, не так поняла, добавил: - Со стриптиз-баром. Даже со стриптиз-клубом.

Она повернула ко мне голову, в ясных глазах почудились печаль и сомнение.

- Я знаю, на Земле свирепствует болезнь Альцгеймера.

- Это когда и завтракать идут туда, где угостили ужином?

- Да.

- Ну, память имеет странное свойство забываться, хотя должен заметить, что на ужин напроситься нетрудно, а вот завтрак надо заслужить, ты права.

Я плавно съехал с проезжей части в сторону громадной автомобильной стоянки. Торкесса напомнила тихо, с жалостью во взоре:

- Мы уже были в стриптиз-баре. Ты просто забыл. И начинаешь повторяться.

- Это другой, - заверил я.

Она все еще смотрела в мое лицо неотрывно.

- Но... не слишком ли?.. По-моему, дважды повторяться не стоит. Это раздражает. И сбивает динамику. Как у вас говорят, драйв, экшен...

Я возразил:

- Мы не классики, чтобы соблюдать все каноны!.. Если народ жаждет вида голого мяса, так кто мы, чтобы идти против демократии? Пойдем, раз их настроили столько, то надо идти. Народ это любит.

Она сказала печально:

- А я думала, что едем туда, куда надо.

- Мы едем туда, куда надо, - отрубил я. - Да, склероз - это ReadOnly человеческой памяти. Но я могу и райтить... иногда. У вас что, перед свершением подвигов никуда не заходят? Ну, отправляясь в квесты, в крестовые походы?

Она посмотрела с некоторым удивлением:

- В церковь, естественно. Смотрим службу, нам отпускают грехи. Нельзя на великие дела идти с нечистой совестью.

Я отмахнулся:

- А вот чистая совесть - как раз признак плохой памяти! Чистая совесть прежде всего свидетельствует о начале склероза. На этой планете другой мир, не заметила? Здесь мешок денег предпочтительнее, чем два мешка совести. Теперь идеальная жизнь - это хорошие друзья, хорошие книги и дремлющая совесть!.. И вообще каждый уверен, что совесть - это прекрасно, когда она есть у других.

Я медленно вел машину, выискивая место, наконец воткнулся между двумя зачуханными мерсами прошлогоднего выпуска. Музыка доносилась даже сюда, в салон, хотя здесь из долби прет своя какофония, но, едва я открыл дверцу, меня накрыло мощной бухающей, ритмичной, остервенелой инфрамузыкой.

Торкесса оставалась в салоне, я обошел машину и открыл перед ней дверцу:

- Прошу!

Она вышла с неохотой, в глазах обида, но, к счастью, в руках пусто, утюг не покупали.

- У теоретиков чистые руки, - напомнила она тихо, - у исполнителей - чистая совесть.

- Совесть - огромное богатство, - возразил я, - а земляне - люди бедные! Не стоит мучиться угрызками совести... Пойдем вперед и с песней?

Она спросила добросовестно:

- Какой?

Я взял ее под руку, развернул ко входу:

- Будь внимательной. Тот проклятый резидент, он же тоже... демократ? Значит, тоже вот так же по стриптиз-барам. А если уже очеловечился, в смысле, вообще обобщечеловечился, то и по гей-клубам прошвырнется.

Она спросила с испугом:

- Надеюсь, хоть мы туда не пойдем?

- А сколько этот гад пробыл на Земле?

Она поколебалась, ответила с некоторой заминкой:

- По нашим данным, не больше трех месяцев.

- Надеюсь, - ответил я с облегчением, - бацилла политкорректности еще не разложила. До конца, но, пойми меня правильно, и сейчас, что ни брякни, все не так поймут.

Музыка оглушала, давила, раздевала, превращала вот прямо на месте в черт знает что, в амеб, демократов, всеядников. На входе двое могучих амбалов осмотрели нас внимательно, торкесса пробормотала тихохонько:

- Какие же оба мордобои...

Я переспросил:

- Кто-кто?

Она фыркнула при виде моего недоумевающего взгляда, пояснила:

- В смысле - мордатые парни. Господа, а где касса?

Я сказал ей громко, чтобы перекричать шум:

- Это ты у них спрашиваешь? У них наушники, не видишь?.. Чтобы не оглохнуть.

- А как же с ними общаться?

- Знаками. Только не вздумай спрашивать про Хуана. Или про Хуаниту.

Она не поняла, раскрыла хорошенький ротик, я сказал ей в ухо:

- Здесь все черным налом, а кассовый аппарат муляжный. Пойдем, уже все видят, что ты с Луны упала. В смысле, инопланетная шпионка! Ишь, платить в кассу вздумала...

Вырвавшийся из зала рев едва не отшвырнул нас как могучим взрывом на проезжую часть улицы. В зале цвета сочно-красной свежеободранной плоти толкутся сотни людей. Из-за тесноты никто не танцует, только виляют задницами, что вообще-то очень удобно для тех, кому медведь ухи оттоптал, всегда можно сослаться, что мешает не только Фаберже, но и теснота. Свет выхватывал потные и совсем уже одемократненьи лица с остановившимися пустыми глазами, спущенные с плеч бретельки, белые сиськи, многие девушки нарочито загорают в купальниках, чтобы потом вот так на дискотеках ошеломлять контрастом коричневой и белой кожи, ребята иногда вскидывали кверху руки, то ли показывали, что они ими ничего не делают там внизу в тесноте, то ли тряслись в экстазе, как хайландеры.

Торкесса приблизила лицо к моему уху, сказала в страхе:

- Зомби?..

- Сплюнь, - посоветовал я. - Это просто демократы. Термиты и демократы только в толпе чувствуют себя комфортно.

- Но почему у них такие тупые лица?..

- Потому что демократы, - объяснил я. - Их по лицам можно отличить на улице, на работе. А также по фразам, которые их органчик в черепе выдает регулярно. Ну там, что силой решить ничего нельзя, Россия - сука и ответит за все, Ковалев - совесть нации, террористы не имеют национальности... Стоп, посмотри вон туда!

Она послушно уставилась на раздевающуюся в танце толстомясую блондинку у шеста. Устроители сообразили, что фотомодели - это вместо вешалок, а для мужчин женщины должны быть с толстыми задницами и таким же выменем, так что у шеста неуклюже двигалась в танце настоящая доярка, да что там настоящая: настоящая украинская доярка! Кто понимает, тот поймет.

- И... что?

- Да не туда смотришь, - сказал я терпеливо в ее розовое ушко. - Вон там, за этой девицей, по ту сторону компания крутых парней, а спиной к нам мужик в клетчатой рубахе.