read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



Детишки, доставшиеся Семёну как бы в наследство от сгинувшего стрельца, мигом привязались к доброму дядьке, да и самому Семёну мальцы пришлись по душе. Мишатку он баловал, давал саблю подержать и немецкую пистолю, что умудрился добыть у татар. Вечерами рассказывал про арабов и турок, про соляной поход, уверяя, будто пистоля та самая, что Васька Герасимов проворонил. Говорил и сам порой тому верил. Анюта слушала байки с улыбкой - мало ли что мужики болтают... языком чесать они все бывалые. Главное, что в других домах не постояльцы, а непригожий табор, а у неё всё как при покойном муже.
Зимовка казакам выпала спокойная Холода пришли большие, море покрылось льдом, отрезав сотника Ивана Логинова, посланного вслед за Разиным, на Четырёх буграх. А по берегу и тем более никто в Яицкий городок забежать не мог. Стрельцы Лопатина и
Северова зимовали в Астрахани и Красноярском городе на Бузан-реке. За всё время к казакам лишь несколько раз являлись незваные гости, да и то не с оружием, а с царскими грамотами.
Первыми прибыло посольство домовитых казаков с войсковым есаулом Левонтием Терентьевым во главе. Узнав о посольстве, Разин немедля собрал круг. Послы зачитали царскую грамоту и войсковой наказ: гулящим людям от воровства отстать, вины свои государю принести, а самим, не мешкая, идти к городу Саратову и там ждать решения своей участи. Разин царскую грамоту прилюдно целовал и в воровстве винился, но тут же объявил, что грамота, по всему видать, подложная, и как будет в Яицкий город другое посольство, тогда казаки и покорятся. С тем Левонтий и отъехал на Дон.
Недели через четыре объявились послы, привезшие вторую грамоту, Эту грамоту Разин, не читая, объявил подложной и велел сотника Микиту Сивцова посадить в воду. Сивцову напихали в Порты каменной крошки, вместо кушака подвязали огрузневшую одёжу веревкой и сбросили сотника в реку у причала. Кто был рядом в то время, рассказывали, что Сивцов до последнего не верил, что его так-то казнят, и кричал, не о пощаде умоляя, а доказывал, что грамота подлинная.
Уже в марте воевода Хилков третий раз пытался усовестить бунтовщиков. На этот раз присланные стрелецкие головы Янов и Нелюбов были безо всяких затей повешены. И то сказать, времени на прехитрую казнь не оставалось, реки вскрылись, и пора было готовить челны к выходу в море.
Последняя ночь Семёну выпала бессонная. Анюта неугомонно ласкалась к нему, словно надышаться перед смертью хотела. Наконец не выдержала, сказала, о чём сердце болит:
- Сём, может, тебе не ехать вовсе? Домом бы зажили. Ну что тебе в той Персии взыскалось, только греха наберёшься, а то и вовсе пропадёшь...
Ох, как напоминали эти просьбы причитания невольницы Дуняши! И теперь, когда жизнь под уклон пошла, совсем иначе склонялся слух к жалобным бабьим словам" Жаль, судьба не велит успокаиваться грешной душе.
- Это я здесь пропаду, - глухо произнёс Семён. - Казаки завтра отойдут, потом власти вернутся и первым делом меня на воротах повесят, за общие вины и потому как других достать руки коротки.
Анюта всхлипывала покорно.
- Думаешь, мне не охота остаться? - успокаивал Семён. - Душу рвёт, как охота. Прикипел я к тебе - водой не отлить. Но ты не бойся, вернёмся из Персии, царю повинимся, прощение купим, тут я к тебе и вернусь. Ты только жди меня крепко. Я там на рожон лезть не буду, всё равно всех денег в мошну не ссыпешь. Вот только повидаюсь кой с кем из старых знакомцев, поквитаюсь за прошлые дела - и домой.
- Ты что, там вправду бывал? - вдруг спросила Анюта.
- Да ты сдурела никак? - Семён даже обиделся. - Я ж при тебе Мишатке о Турции рассказывал.
- А я думала - так, казацкие байки. Мой тоже любил балясы точить, какие, мол, прежде бои суровые случались. А сам в первой же стычке голову сложил.
- Так и я не воевал почти, - успокоил Семён, - а в неволе был у купца одного.
- А-а!
- Но ты смотри, я ведь серьёзно сказал: жди меня крепко, к осени ворочусь, поженимся. Нечего грехом полати протирать.
Семён и сам удивлялся, что его потянуло на такие речи. Целую зиму жил, ни о чём не потужил, до самого вчерашнего вчера, когда начал собираться к отъезду.
Первым к нему Мишатка подлез. Показал деревянную саблю, что сам отстругал, и потребовал непреклонно:
- Ты бы меня с собой взял, я б тебе пособил пер-сюков рубить.
- Дело хорошее, - покивал Семён, затягивая теля-тинной ремень на мешке. - Только сначала тебе подрасти надо, а то как ты персюкам головы рубить станешь? - тебе ж не дотянуться.
- Во как! - раскричался Мишатка, подпрыгивая и размахивая струганой деревяшечкой.
А потом, когда Мишатка угомонился, подошла Дарёнка и шепнула в ухо:
- Дядя Сёма, останься, а? Я бы тебя тятей кликала...
Тут Семёна и перевернуло всего как есть. А что делать? Правильно он Анюте сказал: нельзя ему здесь оставаться. Старый долг и новый грех в две руки тянут. Как ни крути - с утра в море уходить надо. О плавающих, путешествующих, недугующих, страждущих, пленённых, и о спасении их, господу помолимся...


* * *

Наутро Яицкий городок был разбужен набатом. Жители как оглашенные выскакивали из домов, ухватив кто багор или ведро, кто охапку рухляди и укладку с деньгами. Лишь на улице всполошённые убеждались, что всё с божьей помощью смирно, а просто гулящие казаки снимаются с места, собираясь в море.
Струги, причаленные частью к деревянной пристани, а в большинстве и просто к берегу, быстро заполнялись народом. Яицких жителей тоже собралась немалая толпа. Одни пришли проводить постояльцев, с которыми судьба свела по-хорошему, другие, таких было куда больше, просто припёрли поглазеть, а некоторые явились порадоваться, что наконец-то незваные гости убираются в море, где, дает бог, отправятся на корм рыбам.
Разин в богатом охабне и собольей шапке возвышался на головном струге. Рядом, потупив глаза, стояла татарская девка, дочь князя Алея, отнятая во время прошлогоднего набега на едисанских татар. На девке было красное свадебное платье, смарагдовый венец и монисты чуть не в пуд весом. Разин неукоснительно требовал, чтобы полюбовница ежедневно одевалась невестой, хотя весь Яицк знал, что недавно татарка родила от Разина байстрючёнка, которого атаман, отняв от материнской груди, отправил с посыльными в Астрахань к архиепископу, прося воспитать младенца в христианской вере и приложив для того ровным счётом тысячу рублей.
- Хе! - прошептал Игнашка Заворуй, нагнувшись к Семёнову уху. - Атаман-то, гля, бабёшку с собой берёт, а нам велел голым и босым отправляться. Этак-то и я нашёл бы, кого с собой прихватить.
Семён ничего не сказал, но и он подумал об Анюте. Конечно, куда её в море, а всё расставаться жаль. К новому идёшь - старое всегда держит.
- Все собрались? - прогремел Разин, поднявшись на нос струга.
- Все здесь, - разноголосо ответили казаки.
- И я туточки... - подпел Игнашка Заворуй.
- Ну так с богом, хлопцы! Умрём за общее дело! Довольно мы бедовали - шилом из горшка патоки не натаскаешь, пора браться за ложку. Все видали, какие по нашенской Волге-реке персидские расшивы плавают. Так чего мы ждём? Нечего одним персюкам в золоте купаться, господь делиться велел! Только я так скажу: захотел новой жизни испробовать - на старое неча оглядываться. Потерявши голову, по волосам не плачут. Кто старые рухляди да барахлишки жалеть станет, тот нового не наживёт. Кто за мной вдти вздумал, у того ни дома, ни семьи, ни нажитков быть не должно. Совсем ничего, кроме сабли в руке и креста на груди. В этом я, ваш атаман, буду вам первым примером... - Разин повернулся к нарядной татарке, положил широченные ладони ей на плечи, - вот, дивитесь, люди, нет мне ничего любезней этой девки. Красавица, невеста! Век бы с ней вековал. Повязала ты молодца по рукам и ногам... Да только я не таковский, чтобы повязанным быть.
Татарка, привыкшая за последний год торчать на виду, словно пугало на огороде, но так и не выучившая русского языка, стояла, заученно улыбаясь, и, кажется, ничего не понимала. Лишь когда атаман, обхватив не успевшую потончать после недавних родов талию, поднял женщину над головой, она негромко и испуганно вскрикнула.
- Э-эх! - громко выдохнул Разин и швырнул женщину в тёмную воду.
Такого не ждал никто; крик полонянки был заглушён плеском воды и испуганным гомоном сотенной толпы. Тяжеленный груз серебряных монет мгновенно увлёк жертву на дно. Глубина у пристани была больше четырёх саженей - не всякий пловец донырнёт... да никто и не пытался броситься на выручку.
Такого поступка люди не ожидали. После первого вскрика на толпу пала оторопелая тишина, которую неожиданно и нелепо нарушил Игнашка Заворуй.
- А!.. - заорал он. - Где наша не пропадала!.. - и метнул за борт торбу с пожитками и собранными в дорогу харчами.
- Правильно! - громовой голос атамана перекрыл нарождающийся гул народа. - Кто не баба - айда за мной!
Толпа не успевших загрузиться казаков хлынула на струги. Один за другим корабли отваливали от бревенчатых причалов и, поймав речную струю, поворачивали к морю. Люди на берегу молчали и часто крестились.


* * *

Первую ночь в море провели на небольшом островке, с которого хорошо был виден астраханский берег. Располагались под вольным небом, у костров. По разрядам никто не бился, сидели вольницей, кому с кем веселее. Семён пристал возле того же костра, что и Игнаха, - всё знакомая душа. А так народ у огня подобрался пёстрый, со всячиной. Звончее прочих выдавался Орефа - мужик из-под Нижнего, слывший колдуном и чуть ли не волхвом. Сам Орефа о том распространялся больше всех, пугая близким знакомством с богородицей и со стародавним богом Гориновичем, что в реке Яик живёт и может по своему хотению послать вольному люду удачи и всякого богатства, а может и отдать в руки властей, а то и просто потопить в полуаршине от берега вместе со стругом и всем добром. Припомнив утренние события, Орефа принялся было врать, будто Степан Тимофеевич по его, Орефиной, указке отдал девку в жертву Гориновичу. Никто Орефы не поддержал, неладная история смутила всех. Пошедшие с Разиным люди готовы теперь были идти за ним хоть в преисподнюю, но всё же первая невинно загубленная душа, скрепившая воровское братство, смутила очень многих.
Не услыхав одобрения, Орефа немедленно озаботился другими делами.
- Будь моя воля, - привычно кипятился он, люто посверкивая серыми глазёнками, - я бы их всех собственной рукой порешил!
- Кого? - сонно спросил один из казаков, поворачиваясь к огню озябшим боком.
- Да инородцев, погань пришлую! Всю Россию осели, по кускам разворовывают? Куда ни плюнь - всюду чужаки, родного, святоотеческого в заводе не осталось. Кровь со"сут, что упыри ночные... да мне богородица сама жалилась, что упыри они и есть. Кровь в них нерусская, вот они на Русь и злобствуют. А царь им збмли даёт да чины.
- Чего ж тогда даёт? - спросил из темноты тот же ленивый голос.
- Да уж я-то знаю, кто царю глаза отвёл! Знаю, кому вера православная поперёк глотки стала! Господь терпит до поры, а они и пользуются. Понасело на нашу шею инородцев, татарове поганые да калмыки: Аксаковы, Корсаковы, Карамзины, Бекетовы, Тургеневы - всё инородцы, позор и поношение Русской земли! Ещё немного, так наши умники из-за моря примутся арапов черномазых привозить и русскими обзывать.
- Патриарх бывый, Никон, тоже, говорят, не русский, - подсказал расстриженный поп, которого казаки уважительно звали попище Иванище.
- Из каких он? - заинтересовался Орефа, боевито встопорщив клочковатую бороду.
- А бес его знает... Меря, никак, или черемис.
- А-а... - протянул Орефа, отчего-то сразу потеряв к опальному патриарху интерес. - Это что, а вот теперь немцев понаехало на нашу голову да ляхов, прах их раздери! Достоевские, Лермонтовы, Мусоргские...
- Мусоргские, они татаре, - поправил Иванище. - В Польше тоже довольно татар осело.
- Один шайтан, Русской земле от них никакой пользы. Перебить бы их всех или назад погнать, откуда пришли, вот тогда Русь святая с колен подымется и славой воссияет! А то ведь ещё жиды есть, а от них самый вред происходит христианской вере.
- Христос жидом был, - не удержался Семён.
- Чево?! - Орефа подпрыгнул от негодования. - Да какой же он жид, если он сын божий? Христос - русский! Уж я-то знаю, мне сама богородица говорила.
- Чо она тебе говорила? - радостно вскинулся Игнашка, мигом учуявший, что рядом запахло сварой.
- То и говорила, что Христа она родила от русского.
- Ты, Орефа, не греши, - возвысил голос Иванище. - Богоматерь Христа родила от духа святого.
- А дух, что, не русский?
- От тебя дух не русский, а вонючий! - Тот казак, что цедил слова лёжа и как бы сквозь сон, резко сел и, глядя на Орефову безумную харю, с расстановкой произнёс: - Дурак ты, Орефа, вот что я тебе скажу по секрету, чтобы все соседи слышали. И волком на меня не смотри, я на твой дурной глаз плевал с высокой каланчи. Кузнеца не сглазишь. Я и не такие ковы, как твои, походя расковывал.
- Это с чего же я дурак? - нездорово ощерился Орефа. - Ты же, Онфирий, сам говорил, что бояре Россию вразнос продают.
- Ну и говорил. Только беда не в том, что понаехало на наши головы иноземцев, а в другом вовсе. Вот я - кузнец и знаю, что говорю. Сам посуди, железо мы варим и в неметчину продаём. А как? Крицами и поковками - в штабиках. А что обратно покупаем? Гвозди, скобы, топоры, иглы - всё из нашего железа! А деньга за работу утекает ганноверским мастерам. Ты мне дай, я не хуже гвоздь скую, или пусть немец сюда приедет, здесь в казну налог платит, а я с ним поревную, и ежели что, поучусь, убогий, у него, у разумника. Так нет, такого лакомства они мужику не позволят, лучше переплатят втрое. Тут бояре все одинаковы. Меня воевода Хрущёв по миру пустил, а в нём, никак, ни татарских, ни польских кровей не замечено. Ты лучше погляди, что персы делают? Шелками торгуют какими? - крашеными! Сырец шах за кордон возить не велел, приказал кумач дома варить, а дорогу и набойку катать тоже у себя.
- Вот и славно, - встрял Заворуй. - Нам сразу крашенное достанется.
- А мы чем торгуем? - Онфирий гремел в голос, не слыша Игнашкиных глупостей. - Смолой, дёгтем, мылом, пеньковой куделью, льном непряденым, воском, мягкой рухлядью. Их делать - работа копеечная, грубая. Вот где Россия иноземцам утекает! Лес сведём, руду покопаем - с чем останемся?
- Да у них же назад отнимем, - подсказал Игнашка. - Вот как теперя.
- Эх! - Кузнец сплюнул в костёр и повалился на налёженное место. - Что с вами говорить... Спать давайте. Батька велел с утра в поход быть готову.


* * *

На второй день плавания разбойная флотилия встретила струги Серёжки Кривого, который утёк с Четырёх Бугров от головы Авксентьева. С Серёжкой шли семь сотен казаков, отсидевших зиму на приволжских островах. Корабли сошлись бок о бок, встречу отметили дружным оранием, потом атаманы прямо средь моря устроили совет. Серёжка, мужик смолёный и просоленный, битый людьми и ветрами, казалось, не имел ни званья, ни возраста. Лицом был тёмен, скулами косоват. Чёрная повязка скрывала вытекший глаз. Наряжен второй атаман был ещё пестрей Разина. Расшитый кафтан толстого немецкого сукна, что зовётся брю-киш, шапка на седом бобре, шёлковые шальвары с дегтярным пятном на правом колене, да шамшевые сапожки, в каких ни ходить, ни ездить, а только на пиру красоваться.
Серёжкшш люди были наряжены под стать атаману, но и лицом, и телом казались поплоше разинцев - зимовка на море никого не красит.
Разницы угостили товарищей пивом, погуторили обо всём и дружно решили поворачивать в сторону Дербента. Прежде этот город никто не тревожил, значит, обыватель жирком оброс и подошло время проверить дербентские подвалы, благо что людей стало довольно, да и моряна силу набирает - за день шустрые кораблики смогут прибежать в дербентский присуд.
Вновь замаячили перед Семёном притопленные дербентские башни, но на этот раз вместо рогатки на шее была пищаль в руках и сабля на поясе. Тогда Сёмка был говорящим товаром, а ныне собирался выйти на базар набольшим хозяином.
В городе вовремя заметили полосатые паруса. Когда корабли пристали к берегу, их встретили запертые ворота и охрана на стенах. Медные пушки Нарынкалы гамкнули в сторону незваных гостей, и хотя никого не побили, но заставили призадуматься. Призадумавшись, казаки решили дуром на стены не лезть и, пограбивши окрестные посады, вернулись на лодки.
Семён в этих делах замешан не был, у него нашлись свои заботы - поважнее. С небольшим отрядом, отгонявшим для воинского пропитания овечьи стада, Семён поднялся недалеко в горы, где обреталось знакомое имение обнищавшего Фархада сына Нариманова.
За прошедшие годы хозяйский дом, казавшийся когда-то бог весть какой хороминой, похилился и впал в ничтожество. Краска на стенах облезла, сад задичал. Но всё же усадьба стояла на холме, видная отовсюду, и не могла не привлечь опасного внимания рассыпавшихся по округе лихоимцев.
Семёну повезло: зная, куда идти, он оказался возле Фархадова дома прежде всех своих приятелей. Дом казался пустым, ворота плотно замкнуты, но опытный глаз приметил на задворках какое-то шевеление, и, ни минуты не сомневаясь, Семён принялся барабанить в запертые ворота. Ему долго не отпирали, так что Семён уже собрался сигать через ограду, но тут на дорожке послышались шаркающие шаги, засов с грохотом упал, и перед Семёном предстал Фархад Нариман-оглы.
Не ожидай Семён увидеть старого хозяина, ни за что не признал бы его. За двадцать с лишним лет Фархад не просто состарился. От прежнего сала-узденя не осталось, почитай что, ничего. Лицо сморщилось и посерело, остатки волос клочьями ваты пушились за ушами, некогда дородная фигура усохла. Бывший господин более всего напоминал привратника в собственной усадьбе. И тем не менее природная гордость не покинула старика. Выпрямившись, сколь позволяли годы, он смотрел поверх головы явившегося разбойника, хотя не мог не понимать, что тот единым щелчком способен прекратить течение его жизни.
- Что нужно тебе на моей земле и в моём доме? - гневно потребовал старик.
- Напомни мне, хозяин, что говорил мудрейший Газали о ненужной жестокости.
- Не мучайте тварей Аллаха... - растерянно произнёс уздень, опуская полуослепший взор на лицо страшного гостя.
- Здравствуй, Фархад-ага, - улыбнулся Семён. - Я тоже не забыл этих слов и пришёл с миром. Не узнаёшь?
Семён проговорил с Фархадом-агой дотемна. Узнал историю узденева разоренья и возвышения Васаят-паши. Играя желваками на сжатых челюстях, выслушал, как забирали из дома невольницу Динару. От знакомых купцов старый Фархад знал даже, что его любимица была вскоре перепродана и сгинула где-то в
Кундузе. Семён слушал, кивал, морщился, обкусывая усы.
Лишь единожды мирная беседа была грубо прервана. На улице раздался шум, какие-то крики и дружное баранье меканье. В комнаты без стука влетел парнишка в мохнатой шапке и знакомым пастушьим посохом в руках.
- Хозяин! - закричал он. - Разбойники овец переняли, на корабли уводят!
Фархад-ага лишь усмехнулся безнадёжно, но Семён резво вскочил и через резную калитку пустился на улицу. Четверо казаков, нещадно ругаясь, гнали к берегу небольшую отару. Сразу было видно, как изрядно поубавилось у Фархада скота. По счастью, среди грабителей оказалось двое знакомых: попище Иванище, так и не сменивший подрясника на более подходящую к промыслу одежду, и лютый поповский недруг колдун Орефа. К ним и устремился Семён.
- Мужики! - крикнул он. - Не замай! Это моего приятеля овцы, не забирайте последнее. Фархадка хоть и бусурманин, а человек душевный.
- Не суйся под горячую руку! - предупредил Орефа, замахиваясь древком пики не то на Семёна, не то на слишком шуструю овцу, вздумавшую ломануться в распахнутые ворота.
Но зато Иванище сразу принял Семёнову сторону.
- Остынь! - осадил он поделыцика. - Грех одно-конечно человека зорить. Что тебе, других стад мало? Загоняй скотину во двор!
Орефа нещадно матерился под дружный гогот двух незнакомых Семёну казаков, а Семён и попище Ива-нище тем временем загнали отару в огороженный садик, где ей вовсе не место было, и затворили ворота. На прощание поп широким знамением благословил выползшего наружу Фархада и получил взамен благословение во имя Аллаха.
Семён задержался у Фархада дотемна, когда было уже опасно уходить, поскольку, дождавшись темноты, обиженные бусурмане могли взяться за ножи и показать беспечным налётчикам, кто на самом деле хозяин в этих местах. Перед уходом Семён оставил бывшему хозяину свою шапку и велел:
- Если снова появятся недобрые люди, покажешь шапку и скажешь, что ты мой кунак. А я предупрежу на стругах, чтобы к тебе в дом не вламывались.
- Эх, Шамон, - вздохнул бывший хозяин. - Видно, не слишком уютно жилось тебе в христианском отечестве, что ступил ты на этот путь.
- Разбойников везде хватает, - не то согласился, не то возразил Семён.
И уже совсем уходя, оглянулся на обнищавшую усадьбу, и вдруг почудилось, что сейчае из женской половины дома выбежит конопатая Дунька, звонко крикнет что-то... Почему-то Дунька представлялась по-прежнему пятнадцатилетней, какой была когда-то, полжизни назад.
Семён не смог сдержать вздоха. Вот она, жизнь... Хотел как лучше, а не принёс девке ничего, кроме беды. Теперь он вдовый, и тоже через своё бессердечие, а появись здесь Дуняша, что тогда? Ведь знал, куда едет, а Анюте обещал вернуться. Не помнилось тогда о нечаянной мусульманской жене. Мечтая о Дербенте, думал про месть, а о хороших людях, которых, даже будучи рабом, встречал немало, - запамятовал.


* * *

Разграбивши Дербентский присуд, Разин повернул на Ширван. До столицы Ширван-шаха города Шемахи было не достать, город оказался хорошо укреплён и удалён от берега. Зато тем горше пришлось прибрежному торговому городишке Баке. Стремительным налётом город был разорён напрочь. На струги стаскивали отнятые пожитки богатых горожан, купеческие товары, волокли пленных татар. Свой первый выход Семён вместе с полусотней товарищей провёл в невольничьи ряды, откуда привёл целую толпу народа. Всех, кто был выставлен на продажу, казаки освободили, посбивав цепи, колодки и ошейники. Пленные русичи немедля хлынули на ватажные корабли, понимая, что только там можно быть в безопасности. Туда же приволокли и похватанных купчин, требуя за них выкупа золотом и русскими рабами. Обрадованная татарская голытьба, как уже и на Волге бывало, и не думала давать отпора пришельцам, а кинулась грабить своих богатеев. Ещё целую неделю после ухода казаков город горел.
На базаре Семён пристально расспрашивал прибылых купцов о Мусе и даже отыскал нескольких, Мусу знававших. А что толку с тех рассказов? Лишь один тезик сказал, что видел Мусу этой весной в Бейруте. Значит, выжил ыспаганец и ждёт встречи с бывшим рабом... значит, стоит искать встречи.
В Баке казаки перехватили и русское посольство, отправленное тишайшим царём к Аббас-шахову величеству. Послы везли грамоту, в которой много говорилось о бездельных казаках, шатнувшихся на простор Каспийского моря. Грамоту прочли на кругу:
- ...посланы на них нашего царского величества ратные люди, велено тех воровских людей побивать и разорить. И ныне после бою и разоренья достальные воровские люди от устья Волги реки на Хвалынское море побежали, избывая своей смерти, где бы от наших ратных людей укрыться. А наши царского величества ратные люди за ними вслед неотступно промысл чинят, и чтоб тех воров искоренить и нигде б их не было. А вам бы, брату нашему Аббас-шахову величеству, своей персидской области околь моря Хвалынского велеть остереганье учинить, и таким воровским людям пристани бы никто не давал и с ними не дружился, а побивали бы их везде и смертью уморяли без пощады. И для извычайного промыслу над теми ворами, от чего они будут с вашие стороны страшны, при сём же нашем посланном поехал к вам верные службы годного и хвального рыцерства полковник рыцарь Пальмар, который может от злых людей славно и честно государство ваше оборонять.
Рыцарь Пальмар стоял здесь же, трясясь краще овечьего хвоста и ожидая себе всяческой смертной муки. Однако случилось так, что на атаманов напала добродушная минута, и царское посольство, лишённое даров и грамот, было всего лишь выдрано плетьми и отпущено восвояси.
Вечером атаманские мысли переменились, Разин напился пьян, во гневе рвался порубить успевших скрыться послов, злобно грозил воеводам и самому царю. Ночью в городе заполыхали новые пожары, а утром огрузневшая флотилия снялась и, бросив истерзанную Баку, шатнулась на юг.
Месяц грабёжники бесчинствовали посредь моря, налетая на прибрежные деревеньки, грабя рыболовов и побивая беспечных купцов, высунувшихся на простор со своим товаришком. Среди челнов и стругов всё больше становилось купеческих бус и плоскодонных морских лодок. Клич "нечай!" гремел от Апшерона до Мангышлака. По реке Куре ватага поднялась в Грузинский уезд, показав, что не только узбекам и персам, но и старым знакомцам - туркам, которым принадлежит Грузинская земля, не стоит забывать о казацкой вольнице.
Всё это время Семён был как в угаре. Жизнь развернулась и пошла по второму кругу, раздавая долги и сводя счёты. Особенно сильно нахлынуло это чувство,
когда ему повстречался обоз бааб-аги, привычно собиравший среди грузин отроков для султанской службы. Семён, не колеблясь, объяснил сотоварищам, кого им довелось поймать, и народ рассвирепел. Янычары, идущие с бааб-агой, были немедля порублены, а сам ага повешен. Тех рекрутов, что постарше, казаки отпустили восвояси, малышей отвели к дому грузинского священника и препоручили заботам батюшки, велев переправить детишек по домам.
Возвращались к реке гордые добрым делом, а Семён вдруг вспомнил, как сучил ногами, дёргаясь в неумолимой петле, седобородый бааб-ага, и на сердце стало прескверно. Вроде бы поделом досталось злокозненному are, а радость куда-то пропала. Сторицей воздаёт господь старым обидчикам, и от этого мщения новый круг жизни улит кровью сторицей против первого.
Всё дальше на юг отплывали челны, отмечая свой путь насильством и пожарами, и вскоре перед стругами заголубел гилянский берег, мелководный Энзели-кальи, холмы, покрытые знаменитыми гилянскими дубравами, а за ними дразняще замаячил прохладный город Ряш, любимый персидскими толстосумами.
Казацкие струги безбоязненно вошли в тесную горловину залива, но не успели пристать к берегу, как обнаружили, что попали в заботливо расставленную ловушку. Вместо жирных купцов и беззащитных летних усадеб на берегу сурово замаячили ряды персидского войска. Добрались-таки царёвы посылыцики до шах Аббасова величества, а быть может, великая наглость ширванских грабежей подсказала Будан-хану - наместнику шаха в Гилянских землях, что налётчики не насытятся взятым добром и решат высадиться в Гиляни.
Первой мыслью казаков было повернуть вспять, но и там дорога оказалась заперта: поперёк узкого пролива уже была натянута великанская цепь, выкованная, как врёт предание, ещё во времена Александра. А за железной преградой неустанно кружили каики и бусы, на которых также ожидали шах-еевены.
Войско шах-севенов сродни турецким янычарам, хотя и набирается среди правоверных. Но учат будущих солдат так же старательно. К тому же появилось новое персидское войско совсем недавно - при отце нынешнего шаха - и потому ещё не успел" избаловаться и службу помнило. Неудивительно, что даже бывалых казаков пробрала жуть.
Разин приказал поспешно волоком тащить челны через неширокий перешеек, стремясь уйти из неудобного места. Но, очевидно, и персы понимали, где именно могут утечь гяуры, и позаботились заблаговременно перекрыть и этот путь. Два войска сошлись на узкой песчаной косе.
Впервые со времён незабвенного маскатского сидения Семён участвовал не в налёте на дурно вооружённых степняков или мирные татарские становища, а в настоящем бою против обученных воинов. Преимущество в ружейном огне помогло казакам отбиться, но провести корабли в море не удалось. К тому же чуть не четыре сотни казаков остались лежать на песчаной косе. И неважно, что персов погибло чуть не вдвое больше, у Будан-хана войск не занимать.
Ночью в казацком лагере царило беспокойство. Впервые казаки призадумались, что даже великое войско бывает побито, ежели схватится с величайшим. Знатоки припомнили, что уже бывало такое: лет с пятьдесят тому ушёл с Яика в бухары тысячный казацкий отряд, а домой не вернулся ни единый человек. Сказывали, что дед нынешнего хивинского хана объявил газават и казаков, сунувшихся в Хорезм, побили всех до последнего.
Атаманы тоже понимали, что дело худо и приходится думать не о добыче, а о собственных головах. На следующий день с утра трое казацких есаулов отправились в ханскую ставку на переговоры. Результат превзошёл все ожидания: Будан-хан предложил своим вчерашним врагам поступить к нему на службу. Казакам было обещано прощение, жалованье и земли из рук шах-ин-шаха, всё награбленное оставалось в их владении, а кроме того, Будан-хан от имени своего господина торжественно обещал, что христианские наёмники никогда не будут посланы воевать против своих единоверцев, а лишь против турок и бухар.
В такую великую удачу никто поверить не мог, в стане упорно говорили, что просто Будан-хан побоялся нового боя и теперь всего лишь усыпляет бдительность казаков сладкими обещаниями, а сам намерен подтянуть войска и перерезать ненадёжных союзников. Всякий, кто знает нравы Востока, согласится с таким мнением. Тем не менее на следующий день к Будан-хану отправился уже сам Разин в сопровождении войсковой старшины и людей, умеющих разбирать персидскую речь. Толмачи Разину были не нужны - атаман бегло говорил на нескольких языках, в том числе и по-персидски, но давно известно - чем больше ушей в посольстве, тем больше они смогут услыхать.
Казакам предложили занять земли по Кызыл-узеню на восток от города Ряша. Судя по подслушанным разговорам, земли там были плодородные, да и близость реки говорила сама за себя. Разин, однако, на такое предложение не согласился, прося у шаха мест пусть не столь обильных, но крепких и безопасных.
- Земля там, может, и благодатная, - сказал он ближним людям, - а челны проведём ли по реке - бог весть.
Покладистый везир склонил слух к казацкой просьбе и, посоветовавшись с окружением, подарил пришельцам для поселения остров Миян-Кале, а на прокормление отдал изрядный клин прилежащей земли.
Разин к тому времени уже выделял Семёна среди других бойцов, отмечая знание языков и чужеплеменных обычаев, поэтому, когда выборные люди осматривали жалованное место, Разин подошёл к Семёну и спросил вполголоса:
- Ну, как тебе именице? Улыбнулось?
- Именице-то славное, - ответил Семён, - вот только надо ли мне было из янычар бежать, чтобы в шах-севены податься? Велика ли разница, какому бусурману служить?
- Не горюй! - Разин сильно хлопнул Семёна по плечу. - Не на век продался. Перезимуем, а там и поглядим, откуда ветер подует. Зато здесь зимовать будет сытно, а на острову нас сам чёрт не возьмёт.
Миян-Кале был островом лишь по названию, на деле соединяясь с метёрой землёй длинной и узкой косой. От "кале", что значит - крепость, тоже было лишь одно название - остатки оплывшего вала и какие-то развалины в центре. Атамана это, однако, не смутило, и вскоре вал был насыпан заново, причём не только вокруг лагеря, но и поперёк песчаного перешейка, соединявшего остров с землей.
Угодьев возле Миян-Кале оказалось куда как меньше, чем по Кызыл-узеню, впрочем, бывшие пленники, освобождённые казаками в Ширване и знающие, как возделывать каменистую иранскую землю, сказали, что и здесь место пристойное; постараешься - урожай снимешь, не чета российскому. Русским мужикам, впервые попавшим в чужую землю, такое показалось странным.
- И это они землёй называют? - горестно восклицал Тимошка Акимов - сменщик Семёна по вёсельной работе. - Ежели это земля, то как её орать? Тут же одно каменье! Ничо не вырастет.
- Потом польёшь - вырастет, - успокаивал Семён. - Хочешь, давай исполу делянку расчистим?
- Казаки шепчут, что мы здесь только перезимуем, а по весне домой двинем.
- Так до весны времени сколько угодно. Тут края тёплые, зимы почитай что и не бывает.
- А то давай! - вдруг загорелся Тимошка. - Чо сажать-то станем?
- А хоть редьку. Здешняя редька спорая, на Николу Вешнего вытаскаем.
Вдвоём Семён и Тимошка вручную вскопали клинышек земли, выкладывая на меже низенький дувал из собранных камней, а затем Семён засеял делянку маргеланом - зелёной редькой, что прежде всех овощей созревает на восточных огородах.
Другие казаки посмеивались над землекопами, но и присматривались к их работе. На насмешки Семён отвечал просто:
- Персы за нами тоже присматривают. Пусть видят, что мы надолго устраиваемся. Нам же спокойней будет.



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 [ 13 ] 14 15 16 17 18 19 20
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.