повторил Дик, глядя, как встает Учитель, делая жесты приветствия и почтения,
как изумрудный змей свивает кольца у его колен, как, медленно опускаясь, плывут
в воздухе бурые ниточки травы.
равно как и спустившийся с небес, считается гостем и первым слушает песнь
хозяина, даже если прибыл он в свой собственный дом, в свою семью и к своим
женам. Это являлось мудрой традицией тайят - делать праздник из каждой встречи;
ведь никто не мог сказать, удастся ли свидеться вновь.
годы назад, улыбнулся, подумав: бежит время... Тогда он был глух и нем и видел
не Учителя Чочингу, а сказочного исполина или демона, владыку змей... И такими
же загадочно-непонятными были Чия и Чиззи, Цор и Цоха-ни, пинь-ча и
ало-золотистая птица-певун, что сидела у Цора на плече... Но время все
расставило по своим местам: Учитель был теперь Учителем, Чия - задушевным
другом, Цор - соперником. Может, врагом.
все эти слова обрели для него вес и смысл, значение и цель. Он мог бы сам
продолжить песню с любой строфы, как если бы вдруг обратился в пожилого
воина-тай, Наставника клана Теней Ветра. Он больше не был чужаком.
стал бы поминать свои несчастья и радости, но пустился в перечисление побед,
убитых врагов, отрубленных пальцев и отрезанных ушей, украшавших его Шнур
Доблести. А под занавес он непременно спел бы о том, что его уши и пальцы целы
и что за сорок лет сражений и поединков он не потерял ни ногтя, ни волоска. Но
такую Песню Вызова поют перед боем, дабы устрашить врагов, а сейчас Чочинга
встречал друга.
они уселись меж обрамлявших вход в пещеру резных деревянных колонн и начали
делиться новостями. Дик висел вниз головой, посматривая то на валявшуюся в
траве секиру, то на застывший посреди поляны вертолет, то на веранду с креслами
и столом, где серебрился плоский квадрат его учебного компьютера. Отец
прилетел, и все вдруг переменилось: хижина больше не выглядела темной и пустой,
сухая ветвь на самом солнцепеке уже не была мрачным напоминанием о завтрашних
муках, а яйца с кобыльим молоком казались вполне приемлемой пищей. Да что там
яйца! В эти мгновения Дик готов был простить даже глупого пинь-ча, по чьей вине
уронил секиру.
слишком интересовали. Наставник же пустился в долгие перечисления, кто из
воинов и какого клана посетил Чимару, у кого прибавилось украшений в Шнуре
Доблести, а у кого убавилось пальцев либо ушей и кто, по достоверным слухам,
отправился в Погребальные Пещеры. Огласив весь перечень, Чочинга сообщил, что
ученик его здоров и бодр, ест за троих, спит как медведь в сухой сезон, и хотя
клинки его еще не окрасились кровью, но этот торжественный день не за горами.
Нет, не за горами! Ибо в учебных схватках - разумеется, с оружием, но без
ритуала членовредительства - Две Руки одолел Хенни умма Хадаши, Сохо умма
Сотанис и Цигу умма Цат. С Хенни он бился секирой и длинным клинком, с Сохо -
двумя клинками, а Цигу поверг ударами копья и щита, наставив ему синяков от
печени до загривка. Славный был поединок! Из тех, что греют сердца Наставников
и отцов!
считалось в равной мере делом полезным. Хвалы, как и ругань, побуждают усердие;
усердие - источник ошибок и достижений, а те, в свою очередь, служат поводом
для порицаний и похвал. Так замыкался кольцом педагогический метод Чочинги,
исполненный глубокой мудрости, - ведь во все эпохи и во всех мирах кнут и
пряник весьма способствовали ученью. Что Дик и познал на собственном опыте.
произнес:
снимешь моего сына с ветки?
покачал головой. - Время вроде бы вышло, однако топор он уронил. Неуклюжий
парень! И слишком нетерпеливый. Удивляюсь, как он справился с Хенни, Сохо и
Цигой!
груди, живота и бедер. Подобный массаж тоже являлся одним из умений, коими ему
полагалось владеть. Раньше, повисев минут двадцать, он чувствовал, как кровь
приливает к затылку, но теперь научился справляться с этим ощущением. Сердце
его стучало ровно, дыхание не сбивалось, и без тяжелой ичегары он мог бы висеть
на дереве шой с рассвета до заката.
поднялась и с гулким шлепком рухнула на колено. По этому знаку Дик сложился в
поясе, вытянул руки, подтянулся и, оседлав ветвь, вступил в поединок с
хитроумными узлами. Ему понадобилось целых три минуты, чтоб выиграть эту
схватку; затем он спрыгнул вниз и с торжествующим воплем бросился к отцу.
удивительной медлительностью, плелось неспешно и нехотя, и день казался
длинным, точно изумрудное туловище питона Каа, а всякое дело - будь то еда или
сон, тренировки или поединки, занятия с компьютером или прогулка с Чией -
представлялось будто бы погружением в вечность. Иногда время ускоряло ход и
даже неслось галопом, так что те же самые события, уроки и трапезы, поход за
водопады или танец на раскаленных углях и головоломные • прыжки в песчаной яме
делались соразмерными с тем внутренним отсчетом часов, минут и секунд, который
Дик инстинктивно вел про себя. Но бывало так, что время словно проваливалось
куда-то, уподобляясь водным потокам, грохочущим на окраинах Чимары. Вот струя
ударила о верхний уступ; миг - и она уже на нижнем, но в это неуловимое
мгновение вместился целый месяц или целый год... И лишь взирая на два уступа,
меж коих был совершен стремительный прыжок, сообразишь: вот - прошлое, вот
утро, когда возвратился отец, а вот - настоящее, вот нынешний день, не
отмеченный ничем значительным и серьезным. Но куда же девалось все остальное?
Все, чему полагалось быть между "сегодня" и "вчера"? Или, если обратиться к
событиям глобальным, между текущей эпохой и Эпохой Исхода?
лекцию по сравнительной истории медиевальных времен и современной эпохи. Перед
ним на плоском экране сменялись карты, схемы и чертежи, сопровождаемые текстом;
иногда "Демокрит" снисходил до устных объяснений, и его негромкий бас звучал
внушительно и уверенно, как и положено голосу педагога, знающего все обо всем -
или хотя бы многое о многом. Дик устроился на веранде, прямо на полу,
наслаждаясь вечерней прохладой, а рядом с ним сидела Чия, склонившаяся над
кучкой прутьев и сухой травы. Пальцы ее порхали розовыми мотыльками, что-то
перевязывали, сплетали, закрепляли, но окончательный замысел оставался пока
неясным - то ли кувшин, то ли высокая корзинка с ручкой, приделанной сбоку.
комментировать очередную схему. На ней была представлена многоцветная карта
Земли с обозначением стран и Спорных Территорий - последние были закрашены в
полоску, обычно в два, но кое-где в три и даже в четыре оттенка. Судя по тому,
что треть материков пестрела полосками, спорить на Старой Земле любили и делали
это с размахом, так что конфликт охватывал целые государства и длился веками.
Взять, к примеру, Соединенные Штаты: вся страна была Спорной Территорией между
неграми и белыми, а кое-где в их противоборство вмешивались индейцы и лати-нос.
В восточном полушарии картина выглядела еще печальней, и Дик, обозрев ее, в
немом изумлении уставился на полуостров Крым, отмеченный полосками четырех
цветов. Ткнув в него пальцем, он запросил пояснений, и "Демокрит" начал
негромко перечислять те основания, какие имелись у греков, татар, украинцев и
русских, чтоб считать эту землю своей, и только своей; а значит, все прочее
население - захватчиками, агрессорами и узурпаторами.
он нажатием клавиши вернул урок в нормальное русло. Теперь карта окрасилась в
цвета Большой Десятки, а под ней зажглись названия и параметры планет,
избранных для основного потока эмиграции. Все эти миры были землеподобными;
гравитация колебалась в пределах трех-пяти процентов от стандартной, состав
атмосфер, климат, энергетический баланс и соотношение воды и тверди тоже почти
не отличались от земных. Что же касается названий, то и они большей частью были
земными, привычными. Мир, где доминировала Россия, Россией и назывался, хотя
имелось в нем еще с десяток стран - Монголия и Болгария, Индия и Армения,
Балтия, Казахстан, Белоруссия и даже Эфиопия. ИСУ, индекс социальной
устойчивости, для России не опускался ниже восьми единиц, и значит, весь этот
зоопарк жил в добром согласии - в отличие, например, от Аллах Акбара,
заселенного арабами, где Ирак до сих пор не мог поделить дары Всевышнего с
Саудовской Аравией, Сирией, Палестиной и Ливаном.
лидером; фактически тот же порядок был принят в Мусульманских Мирах Сельджукии
и Уль-Ислама, где главенствовали Турция и Иран. Южмерика пребывала под мощным
прессингом бразильцев и аргентинцев, миры Европы и Колумбии исповедовали
демократические идеалы (не мешавшие, впрочем, сохранить все конституционные
монархии), а в Черной Африке и Латмерике царил изрядный разброд, отражением
коего являлись локальные беспорядки - правда, не столь сокрушительные, как на
Земле, ибо в новых мирах места хватало всем. К тому же Конвенцией Разъединения
запрещались внешние войны, и данный закон не являлся пустым звуком. На этот
случай Совет Безопасности ООН располагал множеством средств, тайных и явных,
вроде разведки с широкой агентурной сетью и дивизий Карательного Корпуса.