однако в малом количестве: овощи выменивали у кибуцников, а зерно, пшеницу и
маис привозили с севера и юга.
крошку Коляна-Никколо. Конечно, будущее - туман и мрак, но если миссия его
завершится успехом, то лет через двадцать парень, вполне возможно, очутится
совсем в иных краях. Скажем, в мире России, Европы или Колумбии, или в любом из
сотен других миров, доступных человеку... А может, Колян останется здесь, но
главное будет при нем: право выбора и возможность постранствовать среди звезд.
И если он решит странствовать и попадет в нормальный мир, ему понадобится не
кличка, а настоящая фамилия. Фамилии, как Саймон уже знал со слов
Мигеля-Майкла, имелись в основном у городских, а в Семибратовке такая
привилегия была лишь у старосты, поскольку он являлся местным паханито - иными
словами, главарем. Всем остальным мужчинам давали имена и клички - Проказа,
Филин, Полторак, Ушастый; женщинам - только имена. Традиция двойных имен в селе
и в городе немного различалась: у городских первым называли португальское или
испанское имя, у сельских - русское. Имена да немногие слова - вот и все, что
унаследовал язык пришельцев от прежних Бразилии и Аргентины, Боливии и Перу...
Саймона это не удивляло: колонисты раз в двадцать превосходили числом остатки
местного населения.
фризера по-прежнему таится за широким поясом, и наскоро побрился - с помощью
древней, но острой бритвы, зеркальца и теплой воды. Эта процедура стала для
него привычной за две недели в Семибратовке; тут не было ни паст для снятия
волос, ни убиравших щетину вибраторов. Всматриваясь в зеркало, он отметил, что
выглядит посвежевшим: на лоб, широковатые скулы и подбородок легла плотная
вуаль загара, и зрачки на смуглом лице казались двумя ярко-синими сапфирами. В
Семибратовке было полдюжины девиц на выданье, и все они заглядывались на
Саймона: ведь всякий поп когда-нибудь обзаведется попадьей, став из
брата-батюшки Рикардо отцом Рикардо. Но Саймон не спешил в отцы.
шестью бородачами, владельцами фазенд. Их усадьбы и загоны для скота
выстроились вдоль широкой улицы, а дальше стояли общинный амбар, сложенный из
желтых и бурых кирпичей, церковь и кабак. Кабак держал Петр-Педро Ушастый,
пронырливый мужичонка смешанных кровей, а церковь по утрам служила школой, где
учительствовал Гилмор, сорокалетний темнокожий холостяк, изгой из Рио. Саймон
уже понимал разницу между изгоем и отморозком-извергом: изгой - тот, кого
изгнали и отправили в кибуц, а отморозок - извергнутый, отмерзший от своих. От
своего бандеро, то есть клана. Тут тоже были кланы, как на Тайяхате, но
назывались они не столь поэтично, как у тайят: "штыки", "плащи", "клинки",
"торпеды", "крокодильеры", дерибасовские... Еще были смоленские, и это казалось
Саймону странным: Смоленск, в отличие от Одессы или, к примеру, крымских
городов, не был связан с последними событиями на Земле. Такими же странными и
непонятными казались и отношения кланов-бандеро с властью; семибратовские не
видели между ними различий, и, по словам Мигеля, их действительно не имелось.
приходилось наперстками - и преимущественно во хмелю. По вполне понятным
причинам брат Рикардо, окончивший семинарию в Рио, прямых вопросов задавать не
мог, да и ответы старался давать невнятные и уклончивые. К несчастью, Мигель
был человеком любопытным, а после стаканчика пульки - весьма разговорчивым. За
эти-то разговоры и был он бит кнутом, а после отправлен в кибуц, в
сельскохозяйственное поселение, где вышибали дурь из слишком умных и болтливых.
Староста Семибратов выменял его на трех бычков и произвел в учителя, но в Рио
Мигель занимался иным: служил при Государственном Архиве, а между делом
пописывал стихи. Не те стихи, что одобрялись властью; впрочем, здешняя власть
никаких стихов не одобряла.
стукнул о стол рукоятью мачете. Саймон благословил и сел напротив старосты,
рядом с Мигелем- Майклом, высматривая Проказу; потом припомнил, что Шашка,
вместе с дружбаном своим Филином нынче стоит в дозоре. Последние пять-шесть
дней выдались тревожными: один из огибаловских бугров спалил фазенду в
Чапарале, другой повеселился в Дурасе - накачал отца Якова пивом и привязал к
могильному кресту; поп терпел-терпел и, наконец, обмочился. Произошли и другие
события, все - неприятного свойства: чей-то конь добрел домой без всадника,
где-то умыкнули девушку, где-то перебили скот, а в Волосатый Локоть заявился
сам Огибалов с требованием выкупа: двести песо, бочку пульки и возок говяжьих
туш. Саймону чудилось, что всякие беды так и бродят вокруг Семибратовки,
готовые навалиться в любой момент не с запада, так с востока, не с севера, так
с юга. Староста, по его подсказке, начал отправлять дозорных на холмы, но это
не гарантировало от неприятностей: двадцать шесть семибратовских мужиков с
тремя трофейными карабинами и четырьмя винтовками не могли оборонить поселок.
Саймон. Тут, в Пустоши, жили люди родного ему языка; пасли скот, растили детей,
платили что положено властям, однако власть не собиралась их защищать от
вымогателей и убийц. Возможно, сама эта власть являлась первым вымогателем и
убийцей - с чем предстояло еще разобраться; но власть была далеко, в Рио, в
Харка-дель-Каса, в Дона-Пу-эрте, Харбохе и других больших городах. Власть была
далеко, а огибаловские - близко, и Ричард Саймон, помня о главной своей миссии,
не забывал о мелочах.
мелочью: он убил бы их там, где нашел, и нанизал бы их пальцы на Шнур Доблести.
Но Ричард Саймон, агент ЦРУ, серый ангел с далеких звезд, давно усвоил простую
истину: карать легче, чем защищать. Это была человеческая мудрость, но все
равно она имела связь с Поучениями Наставника. Он говорил: "Наступит день, и ты
пройдешь тропою из тех троп, что ведут к Искрам Небесного Света; ты вернешься в
свой мир и будешь жить со своими людьми, сражаться в своих лесах - так, как
сражается твой народ, не различающий земли войны и мира. Это плохо, - говорил
Чочинга, - но так заведено у вас, людей; и в ваших лесах, я думаю, иной обычай;
там легче отрезать чужие уши, чем сохранить свои".
жили женщины и дети, а значит, эта земля не подходила для битв. Точно так же,
как и деревня на Латмерике, у гор Сьерра Дьяблос, выжженная головорезами
Сантаньи... Временами, вспоминая о самом первом своем задании, он видел, как
подымаются столбы с изуродованными телами; безглазые лица следили за ним, и
девушка, прижимая ладонь к распоротому животу, беззвучно шевелила губами, будто
спрашивая: что же ты меня не защитил?.. Отчего опоздал?.. Где задержался?..
один дар Чочинги, не позволял забыть о них. Он был прагматиком - по собственной
духовной конституции и потому, что вырос среди тайят, не признававших
иррационального; и, как прагматик, понимал, что Огибалов и Сантанья - горошины
из одного стручка. Были трупы в той деревне на Латмерике, будут трупы здесь;
там развешивали на столбах, тут привяжут к лошадям и пустят в степь. И разница
заключалась лишь в том, что на Латмерике он опоздал, а тут явился вовремя.
провозглашенный старостой, Саймон приглядывался к соседям. Женщины не слишком
веселились, да и мужчины были настороже: у каждого - мачете за поясом, а у
пятерых, самых метких стрелков, - ружья. Только у пятерых... Еще - у Пашки и
Филина, а в огибаловской шайке - сто двадцать головорезов и карабины...
отменные карабины! Ракеты и лазеры тут делать разучились, чего не скажешь о
вещах попроще...
хлебную корку. Дожевав, повернулся, жарко дыхнув соседу в ухо. Под градусом
учитель, автоматически отметил Саймон, может, удастся разведать что-нибудь
новенькое. В подпитии Мигель любил поговорить.
не о Харка-дель-Каса, а про Харьков, настоящий Харьков, что в Европе... в
бывшей Европе... столица ПЕРУ...
род наш - смоленский, а в Харьков переселился мой предок в двадцатом колене.
Еще в те времена, когда Россия была не Россией, а... - Он сощурился,
припоминая. - Кажется, ее называли союзом? Славянским? Нет, советским! Точно,
советским. От слова "советовать".
- Впрочем, не буду спорить -, о тех временах так мало известно! Когда я служил
в Архиве при департаменте дона Грегорио... - Учитель вдруг помрачнел и надолго
присосался к кружке; кажется, эти воспоминания не относились к числу приятных.
Пулька, однако, его подбодрила; не прошло и минуты, как он, придвинувшись к
Саймону и понизив голос, произнес: - Кстати, о доне Грегорио Сильвестрове... о
Черном Сильвере, как его прозывают. Знаешь, брат Рикардо, Сильвестровы тоже
родом из Смоленска! А потому, - Мигель перешел на шепот, - их бандеросы
именуются смоленскими. Так сказать, дань памяти предков... Может, они у вас
общие с доном Грегорио? Не по мужской, так по женской линии?
по деревне ходили истории о схватке с Хрящом, и число убитых - в Пашкином
пересказе - уже перевалило за дюжину, хоть карабинов взяли только три. Особенно
впечатляло, что брат Рикардо расправился с огибаловскими без оружия, без
винтаря или мачете и даже без палки - прихлопнул их ладонью, как надоедливых
навозных мух. Конечно, возникал вопрос, где брат-батюшка научился таким
смертоубийственным приемам - не в столичной же семинарии! Выходит, довелось ему
погулять в бандеросах, в смоленских или еще в каких... А может, в крокодильерах
или гаучо? Те тоже считались мастерами кровь пускать без пули и клинка.
были уверены, что поп-драчун надежней попа-пьяницы, такого, как батюшка Яков, и
даже пьяный поп намного лучше, чем полное отсутствие попа. Однако Гилмор был
иным, замешанным из теста, идущего на выпечку интеллигентов, а этот сорт людей
всегда страдал двумя пороками: излишним любопытством и болтливостью. Благодаря
чему кибуцы в ФРБ не пустовали - как, впрочем, и Каторжные Планеты в
Разъединенных Мирах.
Мигеля-Майкла. Потом, подняв глаза к небу и озирая крест над церковной
звонницей, задумчиво произнес:
Лондон Джек
Конан-Дойль Артур
Сертаков Виталий
Соломатина Татьяна
Русанов Владислав
Шилова Юлия