Чтение 13–й страницы книги ~Слово Воина~

* * *

Испуганное конское ржание заставило Середина открыть глаза и приподняться на локтях. Рядом шевельнулась, подтянув на себя овечью шкуру, Верея, открыла глаза, и в глубине ее зрачков заплясали кроваво-красные язычки. Разумеется, это еще не значило, что ночной порой прекрасная любовница превращалась в порождение тьмы. Просто рядом с палаткой пылало сразу несколько костров; их жутковатый свет легко проходил сквозь парусину стен, наполняя помещение розовым полумраком, не дающим теней.

Лошади снова заржали, послышались тревожные крики. Олег рывком вскочил, откатился ко входу, лихорадочно натянул рубашку, штаны, опоясался саблей, сунул ноги в ботинки.

- Что происходит? - Огонь окрасил кожу усевшейся Вереи в красный цвет, отчего она стала походить на человека-саламандру.

- Никуда не ввязывайся, - потребовал Олег и выскочил наружу.

Люди поднимались от костров, выскакивали из палаток, непонимающе крутили головами. Света костров хватало только на то, чтобы дотянуться до выставленного оборонительной стеной обоза - дальше царила темнота.

- Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами, мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном, - на бегу начал читать заговор ведун, - выйду на широко поле, спущусь под круту гору, войду в темный лес. В лесу спит дед, в меха одет. Белки его укрывают, сойки его поят, кроты орешки приносят... - Середин нырнул под колеса, прокатился под телегой первого ряда, прополз под второй. - Проснись, дед, в меха одет. Дай мне хитрость лисью, силу медвежью, ловкость кунью, глаза кошачьи, уши волчьи...

Он вскочил, закрыл и открыл глаза. Впереди стали различимы человеческие фигуры, нагло седлающие его гнедую.

- Оставь лошадь! - рванул он саблю, подбегая ближе.

- Ты кто? Гнаться нужно! Не мешай! Не мешкай! - вразнобой ответило сразу несколько голосов.

- Прочь от моей гнедой! Прокляну! - Олег, подбежав, огрел кого-то рукоятью сабли. - Вон пошли!

- Ведун, там тати... Коней угнали... Табун весь...

- Понял уже! - рыкнул Олег. - Путы на ногах размотайте!

Он быстро проверил, как натянуты подпруги, поднялся в седло, встал в стременах. Последние из ростовских коней еще скрывались на дороге, подгоняемые всадниками в темных халатах, - у исходящих паром сторожевых костров, на которых виднелись только слабые угасающие огоньки, метались в растерянности ратники, лежало несколько темных тел.

- Зараза! - сплюнул Середин. - Что, вообще лошадей не осталось?!

Похоже было, оставленные накануне на ногах гнедой путы не дали умчаться с угонщиками только ей.

- У воеводы есть... - вспомнил кто-то. - Воевода велел при нем коня оседланного оставить и дозор малый. На случай...

- Вижу! - Олег хлопнул ладонью по крупу гнедой, пнул ее пятками, посылая в сторону небольшого отряда, двигающегося вдоль леса. - Ей, Валах! Поганый! Чего ждете? Гнать угонщиков надо!

- Они сторожей оглушили, ведун. Костры залили, - послышался знакомый голос. - Куда ты торопишься? Выхлестаем все глаза в лесу в темноте-то. Поутру выслеживать поскачем...

- Какое поутру?! - возмутился Середин. - Рядом они еще. За мной! Вчера слушать не стали, так хоть сейчас мне поверьте!

- Темно...

- Кто не трус, за мной! - крикнул Олег, потянул левый повод, разворачивая гнедую к дороге, и погнал ее во весь опор. Вскоре тяжелый топот позади подсказал, что ростовские ратники решились-таки последовать его призыву. - За спиной у меня держитесь! И все путем будет...

Кошачье зрение куда бледнее человеческого. И цветов никаких не разобрать, и предметы как бы не в резкости, но его вполне хватает, чтобы углядеть впереди яму или колдобину, низкую ветку или поворот тропы. Буквально через несколько минут впереди стали различимы и скачущие всадники, с посвистом подгоняющие чужих лошадей. Как ни торопились ночные тати, а кони нестись в темноте со всех ног не хотели. Они тоже берегли свои ноги и глаза.

Угонщики услышали топот, заметались - перекрывавший единственный проезжий путь табун не давал им возможности скрыться. Один из них, понадеявшись на темноту, спрыгнул с седла, шарахнулся в сторону, прижался к дереву. Середин, выдернув саблю, принял чуть вправо, на всем ходу рубанул его поперек спины и помчался дальше. В этот раз у него не дрогнуло ничего, даже в самой глубине души. Сказалась извечная ненависть честного человека к захребетникам, готовность любого нормального работяги без колебаний придавить мразь, едва только ее перестанет прикрывать теплое крыло Уголовного кодекса.

Внезапно конная масса резко замедлила ход и слегка расползлась в стороны. Несчастный конокрад жалобно взвыл, оглянулся, слепо щурясь на дорогу, потом вспрыгнул в седле на ноги, шагнул вперед, словно надеясь перебежать живое препятствие по спинам, но уже на третьем коне потерял равновесие и ухнулся под копыта.

- Тпру! ! ! - предупреждающе крикнул для ратников Середин, придержал скакуна, поднялся на стременах, вглядываясь вдаль. - Воевода, они большую часть коней бросили, а десятка два угнать пытаются, пока мы тут застряли.

- Ну, так веди, коли видишь! - скомандовал Поганый и добавил уже для своих: - Лихай, Светозар, останьтесь. Отгоните табун обратно.

- И пусть конокрада подберут, - добавил Олег. - Он где-то здесь, под лошадьми валяется.

Опричник послал гнедую вперед, и та принялась послушно проталкиваться вперед. Медленно, слишком медленно.

- Уйдут... - скрипнул зубами Середин.

- Рассвет скоро, - отозвался Валах. - Ты их токмо сейчас далеко не упусти. А как солнышко выглянет, мы их враз переловим.

Они проталкивались через табун не менее получаса - но зато потом Середин вновь перешел в стремительный галоп, прижавшись к конской шее и внимательно вглядываясь в дорогу. Не могли конокрады черной ночью так же быстро скакать! И табун, пусть небольшой, гнать - работа не самая легкая.

Внезапно что-то изменилось... Олег остановил отряд, закрутил головой.

- Ты чего, ведун? - не понял воевода.

- Предчувствие у меня нехорошее, Валах, - пробормотал Середин.

- Пока ты тут чувствуешь, конокрады уйдут!

- Опять тебе мои предчувствуя не нравятся, Поганый? - огрызнулся ведун. - Помолчи, дай разобраться...

Итак, что-то изменилось на дороге. Что-то важное, но не сильно бросающееся в глаза... Он развернул гнедую, медленно поехал назад и спустя сотню шагов увидел то, что искал:

- Смотрите: здесь трава вдоль тракта вытоптана, ветки у кустов и деревьев поломаны. А дальше - уже нет. Значит, повернули здесь тати куда-то... Ну-ка, тихо...

Коли конокрады повернули куда-то к тайному схрону, то затаиться должны были, чтобы убежище топотом и говором не выдать. Вот только не могут кони целым табуном бесшумно стоять...

- Ага... - Ведун услышал по правую сторону недовольное всхрапывание, спешился, прошел вдоль зарослей, подергивая ветки. И действительно - после одного из рывков молодая осинка повалилась на дорогу. Олег принялся торопливо расчищать поворот, замаскированный недавно срубленными деревцами, потом вернулся в седло.

- Погодь, - остановил его Валах. - Ужо светлеет небо-то. Сейчас рассветет, так сразу и вдарим.

- Тогда без меня, - покачал головой Середин. - После ночного зрения я поутру просто слепну минут на двадцать. Только мешаться стану.

- Ну и ладно, ведун, - кивнул Поганый. - Ты свое дело сделал, теперича не беспокойся. Мы тоже кое-что умеем...

Небо и вправду стало наливаться светом. Олег отъехал в сторону, закрыл глаза, дожидаясь неизбежного. Еще немного - и даже сквозь веки прямо в сердцевину мозга ударило ослепляющей болью.

- Ква, - пробормотал он, различив сквозь острую резь в голове лихой посвист, грозные крики: "Ростов! ! ! ", лязг железа, крики боли.

Пара минут - и все стихло. Середин ждал. Ждал, борясь с любопытством и слыша, как рядом стучат по дороге копыта, похваляются славными ударами ратники, как кто-то громко и жалобно плачет. Наконец, веки из просто темных стали слегка розовыми. Это означало, что глаза снова научились различать цвета, и ведун рискнул, прищурясь, оглядеться вокруг.

Дело, разумеется, было уже закончено. Пара довольных собой всадников, бодро подпрыгивая в седлах, отгоняла освобожденных коней назад по дороге; возле ведуна, тыкаясь мордой ему в коленку, топталась незнакомая оседланная лошадь, а у ближайшей сосны два других ратника деловито пытались перебросить веревку через толстый высокий сук. Плакал шкет лет пятнадцати, в драной полотняной рубахе, темно-синих шароварах, с босыми окровавленными ногами и связанными за спиной руками.

- Не буду я больше, дяденьки... Не надо... Не убили ведь мы никого... Не надо, миленькие... Именем Сварога-деда прошу...

- Деда не позорь, - огрел его плетью Валах. Мальчишка вздрогнул и заплакал еще горше.

- Чего вы собираетесь сделать? - подъехал к ратникам Олег.

- А-а, оклемался, ведун, - обрадовался Поганый. - Однако же ты молодец. Кабы не ты, хоть тридцать коней, а увели бы тати. Ты, помнится, коня заводного просил? Так ты вот этого возьми, мы у конокрадов забрали. Ну, служивые, шевелись! Надоел он мне уже.

- Не надо, дяденьки... - Мальчишка шмыгал носом, из которого текли жидкие сопли. - Я больше не буду-у-У-У- - Так чего ты сделать с ним хочешь, Валах? - Глупого щенка Середину было жалко.

- Да как обычно, - пожал плечами воевода. - Во-он, на сосне, хорошее место. Издалека видать. Его ведь, отродье кощеево, даже в неволю не продать. Враз хозяина обкрадет, а с купца спрос за обман. А коли сказать, где взяли, никто и не купит. Хоть ты кривич, хоть хазарин, хоть болгарин - а с татем плененным никто связываться не захочет.

- Я честным стану, дяденьки... Ничего чужого... Макошей клянусь, никогда.

- Это точно, никогда, - подтвердил воевода. - Потому, как честную жизнь сызмальства начинать надобно. А коли не вышло, так веревка подправит.

Ратные наконец смогли перебросить аркан, развернули на конце петлю; один из воинов деловито набросил ее конокраду на шею, другой поехал вдоль дороги, зацепив свободный конец за луку седла. В считанные секунды невезучий сопляк взмыл на высоту метров семи над дорогой, размахивая ногами, словно куда-то торопливо бежал. Конный замотал конец за толстую березу, затянул узел потуже.

- Поехали, - удовлетворенно кивнул Валах.

- А этого, - кивнул на все еще дергающегося конокрада Середин. - Может, хоть веревку забрать? Хорошая ведь.

- Пусть висит, - махнул рукой Поганый, трогая коня. - Коли тати вдоль дороги висят, так и путнику по-койнее. Видит, что догляд за путями есть. А как погниет да рассыплется - зверь лесной косточки растащит, и душа в лесу неприкаянной бродить останется, к жилью не пойдет.

- Так ведь вонять станет, - предпринял последнее усилие отдать хоть какое-то уважение казненному преступнику Олег. - Может, как помрет, снять да спалить его в сторонке?

- Как можно?! - даже возмутился воевода. - Чтобы душу его шкодливую жаворонки в царство Мары отнесли? Ужель ты предков наших так не уважаешь, что хочешь татя вместе с ними навечно поселить. Не-ет, пусть тут мается. А мы уж как-нибудь потерпим. Наш срок маленький, управимся как-нибудь.

- А почему мается? - вздохнул Середин, поняв, что дело маленького конокрада окончательно проиграно. К тому же, неспешной рысью они успели отъехать довольно далеко, и возвращаться было лениво. В конце концов, маленький тать крал по-взрослому, по-взрослому и ответил. Уж коли его растили и воспитывали как будущего вора, то уж лучше позаботиться о других. О тех, кого всего одна крепкая веревка уберегла от будущих грабежей, а может быть, и от смерти. - Чего ему маяться? Ему уже все равно...

- Как-то странно ты говоришь, ведун, - с немалым удивлением почесал железную шапку Валах. - Всем ведь известно: коли тризну достойную воину не справить, на огне душу к небесам не вознести, то в царство Мары ему не попасть, родителей и друзей никогда более не увидеть. А посему забытые в краях далеких али в землю закопанные мертвецы долго лежать не могут. Души их от одиночества и тоски звереют, даже самые добрые на людей живых, что достойно не упокоили, злобу начинают копить. А после и мстить, коли кто из роду человеческого вблизи окажется. И упаси Стрибог нас на место путников этих попасть.

- Вот оно, значит, как... - пробормотал Середин. Про такие подробности он никогда не слышал. Теперь ему становилось понятно, почему в христианской церкви умерших положено хоронить только в освященной земле и обязательно много и долго молиться за упокой их душ. Коли слова воеводы верны, достаточно чуть-чуть не доглядеть, и станут бродить по земле зловещие мертвецы, полные злобы и ненависти.

На поляне у озера вернувшихся победителей встретили приветственными криками. Юный князь даже счел возможным подойти и лично обнять сперва Валаха Поганого, а потом и Середина.

- Молодец, ведун, - похлопал Игорь Ростовский его по плечам. - Не хватает у меня в дружине таких богатырей, ох не хватает! А, Олег? Ты подумай, ведун. Я правитель пока еще юный, а потому щедрый и умею слушать советы доверенных людей... Подумай.

Князь отступил, запахнулся в байковый шерстяной плащ, взмахнул рукой:

- По коням, бояре!

Пока небольшой отряд преследовал конокрадов, слуги успели запрячь освобожденных коней, собрать лагерь, и свадебному поезду оставалось только тронуться в путь. Это означало, что расхваленные победители остались без завтрака.

- Что грустишь, Олег? - подъехала Верея, по-прежнему облаченная в татарский наряд, но ради прохлады раннего утра накинувшая на плечи подбитую мехом епанчу. - За добро свое беспокоишься? Так я велела его вместе со своим навьючить.

- Спасибо, прекраснейшая из женщин.

- Ты становишься слишком известен, Олег, - рассмеялась девушка, положив свою ладонь ему на руку. - Пожалуй, отныне я поеду с тобой рядом. Как бы не увели...

Впрочем, на протяжении всего двенадцатидневного пути более никаких неожиданностей не случилось. Если, конечно, не считать таковой двухдневную пьянку в обнесенной деревянной стеной Вологде, где осталась часть гостей, потом праздник в Ярославле - сперва перед переправой через Волгу, потом после переправы. С каждым встреченным крупным селением, с каждым наезженным перекрестком число гостей становилось все меньше, и к Ростову добралось не более половины выехавшего из Белоозера поезда. Забылся к тому времени и подвиг ведуна Олега. Во всяком случае, князь Игорь после праздника по случаю возвращения с молодой женой, тепло поблагодарив Середина и отдарившись охапкой соболей, разговора о службе более не заводил.

Впрочем, Олег от подобного пренебрежения сильно не загоревал. Он слишком привык видеть каждый вечер и каждое утро светло-светло-голубые глаза; ощущать, просыпаясь, на своей груди совсем не тяжелую голову Вереи, вдыхать можжевелово-солоноватый аромат ее волос, чувствовать перед сном прикосновение ее губ.

- Мне нужно скакать дальше, - с коварной улыбкой сказала она. - Без хозяйского догляда хозяйство - сирота. Жатва скоро, а я, почитай, месяц в отлучке... Неужели ты бросишь в одиночестве слабую женщину на наших темных дорогах?

И Середин, отложив Аскоруна на потом, снова поднялся в седло.

Семя дракона

- А странно все-таки, - усмехнулся Середин, вытянувшись на овечьих шкурах во весь рост. - Сколько я?.. Пять дней на свадьбе гулял, потом еще полмесяца катал молодых, потом у них в Ростове приезд праздновал. А невесту так ни разу и не увидел. Даже имени не знаю.

- Ну, ты дерзок, ведун... - Верея склонилась над ним, почти касаясь его груди обнаженными сосками. - Как ты смеешь при мне спрашивать о других женщинах?

- Виноват, чудесная моя, - закинул Олег руки ей за шею и с силой привлек к себе, перекатился, подмяв подругу под себя. - Тебе доказать, что я не думаю ни о ком другом?

- Да, и немедленно. - Верея прикрыла глаза и подставила губы для поцелуя...

Вот уже второй день они стояли на поляне возле дороги, чуть в стороне от небольшой деревеньки Бахтине, у излучины какой-то безымянной лесной речушки. Или, точнее, вторую ночь - поскольку день прошел пока еще только один. Пятеро ратников и две девицы, составлявшие свиту боярыни, сносили ее каприз безропотно, наливая вино, готовя еду, разводя по ночам горячие костры. На Верею словно нашел приступ ненасытности, она почти не давала Олегу спать ночью и не выпускала из палатки днем. И в этот раз тоже, едва Середин расслабился, доказав еще раз свои чувства, едва провалился в сон - как нежные поцелуи снова вернули его обратно в этот земной, но необычайно приятный мир, побудили унестись вместе с Вереей в сказочный рай. А когда он попытался укрыться в царство шишиморы - хозяйки беспокойных снов и всяких постельных странностей - его снова вытянули назад и снова потребовали доказательств.

- Откуда ты такой взялся? - спросила она, когда стенок палатки коснулись первые утренние лучи.

- Ты не поверишь, - закинул Олег руки за голову, - но я сам толком не понял.

- Как же хорошо с тобой... - покачала Верея головой. - Удивительно хорошо. Одеваться не хочется, вставать, куда-то ехать... Так бы всю жизнь в твоих объятиях и провела...

Она уселась, громко хлопнула в ладоши:

- Павла! Одеваться неси! И вели мужикам, чтобы в дорогу сбирались.

- Пора, значит, - перекатился к своей одежде Олег и торопливо натянул штаны. Шастать голым перед служанками ему все-таки не нравилось.

Потом спустился к реке, ополоснулся холодной водой, избавляясь от ощущения ирреальности происходящего.

- Ква-ква три раза. Мне нужно выспаться. Выспаться хоть одну ночь.

Он встал на колени, опустил голову в воду, немного ею покрутил, потом хорошенько тряхнул, разбрызгивая воду, и поднялся обратно на берег.

Боярская свита уже успела собрать палатку. Хмурый ратник запихивал в объемную суму мятые овечьи шкуры, девки крутились вокруг Вереи, что-то поправляя в ее прическе. На этот раз девушка снова облачилась в парчу, опоясалась наборным поясом из янтаря и яшмы со свисающим с него небольшим ножом и мягкой сумкой.

Олег еще раз тряхнул головой, потом натянул рубашку, подобрал свой ремень.

- Поезжайте, - распорядилась Верея, взмахнув рукой. - Я вас догоню.

Молчаливые, как призраки, ее слуги поднялись в седла, прихватили заводных лошадей, неторопливой рысью поскакали в сторону дороги. Середин проводил их взглядом, потом посмотрел на своих лошадей. Они так и стояли неоседланными и ненавыоченными.

- Слуги совсем обленились, - усмехнулась девушка. - Помоги мне сесть.

Середин подошел в упор, положил ладони ей на пояс, чуть наклонился вперед. Их губы слегка соприкоснулись - Олег ощутил горячее дыхание. Потом он напрягся и подсадил боярыню в седло. Боком - только так она и могла сидеть в своем драгоценном наряде.

- Моя усадьба совсем рядом, Олег, - подобрала поводья Верея и легонько хлопнула своего коня по крупу, посылая его вперед. - Она в Колпи, стоит над самым родником. Очень удобно, когда оказываешься в осаде.

Скакун пошел широким шагом, но девушка легким прикосновением направила его по кругу, кружась около Середина, словно акула перед броском.

- Ты очень хорош, Олег. Даже больше чем хорош, - с легкой улыбкой сказала она. - И я очень рада буду увидеть тебя на праздниках, на которые меня будут приглашать. Даже больше, чем увидеть. Но только в усадьбе моей тебя заметить не должны. Ты сам обязан понимать, Олег. Я - боярыня, хозяйка полновластная земель многих, дочь бояр именитых, из рода Словеновского. А ты - обычный ведун, бродяга бездомный. Негоже нам вместе быть. Одно дело - на веселье побаловать по-молодому. Другое - в дом мужчину привести. И запомни, коли сын у меня родится, то не твой он будет, а мой и токмо мой, у Сварога и Дидилии вымоленный. И думать о чем-либо забудь! Прощай, Олег. Я благодарна за тебя веселому

Лелио... Но прощай. Моя усадьба называется Колпь, и даже случайно ты не должен забредать в ее окрестности. Прощай!

Она снова огрела ладонью своего коня, но на этот раз со всей силы, и стремительным галопом унеслась за излучину реки.

- Вот, зараза, - не без восхищения сказал ей вслед Олег. - Не женщина, а удав. Выдавила до капли - и даже спасибо не сказала! Нет, не хотел бы я оказаться среди ее дворни...

Пожалуй, что-то вроде обиды он все-таки испытал. Но ее внезапная выходка самодовольной боярыни чудесным образом развязала ему руки. Он обладал двумя лошадьми, небольшим припасом, деньгами для дороги. Но самое главное - не имел никаких обязательств. В этот раз болтливый язычок оказался диво как на замке.

- И все равно зараза, - так же беззлобно повторил Олег, разделся, сбежал по берегу и ухнулся в воду. Немного освежившись, он собрал в дорогу лошадей, оделся сам, поднялся верхом и повернул в противоположную от усадьбы Колпь сторону.

Для человека, привыкшего ежедневно принимать душ с утра и после работы, довольно трудно находиться в пути куда как больше полумесяца. Особенно, когда даже искупаться удается только через три дня на третий, а переодеться и вовсе невозможно. Но теперь он был свободен, как весенняя птица, и мог делать то, что заблагорассудится, не подчиняясь нуждам пути или потребностям всякого рода бояр, воевод и князей.

Миновав Бахтине на рысях, на ближайшем распутье он повернул направо и часа за два добрался до очередной деревеньки. Причем достаточно большой - дворов десять, не менее. Решив, что от усадьбы вероломной любовницы он уехал уже достаточно далеко, Середин выбрал двор побогаче - с забранными слюдой окнами, резным крыльцом, тремя сараями, с высоким, прикрытым деревянной крышкой, стогом за изгоролью и новеньким овином на огороде, - спешился, постучал, зажав кистень в кулаке, в ворота. Вскоре скрипнула дверь, на крыльцо вышел морщинистый, но еще крепкий с виду старик с тоненькой седой бородой, одетый, как и положено простому мужику, в полотняные рубаху и штаны.

- Чего надобно, калика перехожий? - с хрипотцой спросил он. - У нас ныне не до песен.

- Я калика? - изумленно приподнял брови Середин. - Ты чего, отец? Шутишь так хитро?

Старик перевел взгляд с гостя на коней за его спиной, испуганно вздрогнул:

- Ой, прости, богатырь. Годы мои не те, и глаза не те стали.

- Чего там, деда Буня? - следом за ним выглянула женщина лет тридцати, вся распаренная, в кожаном фартуке и с засученными на рубашке рукавами. Заметила Олега, кивнула: - Здрав будь, мил человек.

- И вам всего доброго, - кивнул Середин. - Что это за селение такое?

- Клюшниково соседи кличут. Никак, ищешь кого?

- Да вот хотел бы поесть сытно. Мясца жареного, хлебушка свежего. Капустки там, грибков соленых. В баньку бы сходить хотел, да чтобы тряпье мое кто-нибудь постирал. Поспать бы хотел. От души поспать, дня три.

- Тебе тут, что, мил человек, - опешила от подобной наглости женщина, - постоялый двор, что ли?

- А я думал, серебро не только на постоялых дворах любят, - усмехнулся Середин и выложил на перила крыльца приготовленную монету.

- Мало, - моментально отреагировал старик. - За три дня три деньги с тебя спрошу.

- Деда! - укоризненно воскликнула женщина.

- Ты, хозяин, - наклонился вперед Олег, - гостя-то сперва напои, накорми, баньку стопи да спать уложи. А уж потом остатки и спрашивай. И он подвинул монету к старику.

- Ты ворота-то отвори, Любава, - сказал дед Буня, сграбастывая серебро. - Коней прими у человека. В погреб сбегай да за водой для бани. Горницу освободи.

Женщина, оправив платок, спустилась с крыльца, чем-то загрохотала. Одна из створок поползла в сторону.

- Мяса я могу токмо тушеного из погреба принесть, - со вздохом сообщила она, забирая поводья. - Но есть щи, горячие, сегодняшние. В печи еще. А баня...

- Не все сразу, Любавушка, - остановил ее Олег. - Я сейчас переоденусь, одежду старую отдам, а сам на сеновал пойду. Забыл уже, когда в последний раз высыпался. Как проснусь, так об остальном и поговорим. Сеновал-то есть у вас?

- Знамо есть, мил человек, - кивнула женщина. - За домом, над хлевом мы его сделали.

- А зовут меня Олегом, - добавил Середин. - Впрочем, неважно.

Он отошел за угол, скинул грязную одежду и, развязав суму с последней чистой рубашкой, накинул ее сразу и вместо верха, и вместо низа - благо она была до колен. Снятое отдал Любаве, а потом, найдя хлев, забрался по приставной лестнице под крышу и глубоко зарылся в ароматное сено.

* * *

Проснулся ведун от плавного нагревания привязанного к запястью креста. Рука привычно скользнула к рукояти сабли - но тут что-то зашевелилось в носу, Олег чихнул и открыл глаза. Прямо перед ним стоял очень низенький, мохнатый человечек в полотняной курточке, но без штанов, с остроконечными ушами и большими круглыми глазами.

- Вставай, надоел, - сказал человечек и юркнул в сено, растворившись, как и не было.

Середин сладко потянулся, передернул плечами, выглянул наружу. Солнце, похоже, только-только перевалило зенит. По двору под лестницей бродили курицы, на натянутой к ближнему сараю веревке болталась его одежда, начиная с джинсов и заканчивая трусами. Хлопнула дверь. Любава, с подоткнутой юбкой, торопливо пересекла двор, взяла бадью с водой, повернула обратно.

- Хозяйка, - окликнул се Олег, выбираясь на лестницу. - Что-то я смотрю, и пары часов не проспал, а живот подвело - сил нет.

Женщина уронила бадью на землю и принялась хохотать. Да так заливисто, что ведун и сам невольно улыбнулся.

- Ой, уморил, мил человек, два часа... Как тебя, Олегом кличут? Ровно день и ночь ты проспал, да еще с избытком.

- Зато хорошо выспался, - суровым тоном отрезал Середин.

- И то верно, - утерла слезы хозяйка. - И одежа твоя, почитай, высохла. И баня готова. Токмо затопить осталось... Ой, уморил. Дед как в воду глядел. Погодь, говорил, не затапливай. Пущай поперва проснется. Так и не дождались, спать пошли все.

- Кормить будут? - остановил ее излияния Олег.

- А как же, гость дорогой. - Любава, окончательно успокоившись, вновь взялась за бадью. - Каша есть с кабанчиком тушеным, мясная. Репа пареная, вестимо. Щи остались. А насчет мяса жареного муж спросить велел. Можно курочку ощипать, можно баранчика зарезать. Чего лучше?

- Курицу, - стал решительно спускаться Середин. - А пиво есть?

- Мед хмельной. Сейчас, огонь в бане разведу и принесу...

Спустя четыре часа Олег, распаренный после бани, сытый и слегка пьяный, блаженно сидел на лавочке, подставляя свое розовое чистое тело вечернему солнцу. Рядом стояла кадка с жидковатым хмельным медом и плавающим внутри ковшом. Только человек двадцатого века способен понять, какое это наслаждение: протопленная березовыми дровами банька, влажный квасной пар, а потом - полный покой, чистый воздух, легкий ветерок, никаких звуков, кроме пения птиц и целое ведро пиво, которое можно черпать ковшом, как нефть из моря после аварии супертанкера.

- Эй, мил человек! - услышал он голос Любавы. - Курица твоя поспела. Ты в горницу пойдешь, али туда отнесть?

Середин, блаженно улыбнувшись, ткнул пальцем в лавку рядом с собой.

Сегодня он парился в бане один, один пил пиво и один собирался ужинать. Но и в этом, оказывается, тоже имелось свое особое удовольствие.

* * *

Новый день начался с пения петухов. На этот раз ведун не только услышал этих голосистых птиц, но и подпрыгнул от неожиданности, мгновенно растеряв сон.

- Вот ведь где нечистая сила! - пробормотал он, выбираясь с сеновала. - И почему его мой крест не чует?

Солнце еще только поднималось, а из трубы дома уже вовсю валил дым, на дворе незнакомый мужчина запрягал лошадь, из сарая опять же незнакомая девица выгоняла пухлых, как воздушные шарики, овец. Следом вышли две коровы, пара коз с целым выводком белых с черными отметинами малышей.

- А, постоялец наш, - кивнул мужчина. - А я уж думал, что и не свидимся с тобой ни разу.