Чтение 13–й страницы книги ~Заклятие предков~

- Я, что, похож на дурака - в такой колотун полмесяца меча из руки не вынимать? - огрызнулся Олег, вызвав новый взрыв хохота. - Сам попробуй погуляй.

Поняв, что расспросить защитников города толком не удастся, Середин развернулся, спустился вниз, на проулок меж дворами, и пошагал обратно в дом шорника.

Заряна с какой-то подружкой перехватила его на улице, приложила к груди какую-то бархатную тряпицу, расшитую золотой нитью, бисером и украшенную несколькими жемчужинами.

- Вот, сокол мой, смотри, как хорошо ложится. Сюда пришьем, красиво смотреться будет. А то все черное и черное.

- Нет! - категорически выступил на защиту косухи Середин. - Никаких вошв, никаких заплаток! Я бродяга, а не купчишка какой-то, мне все эти украшательства ни к чему.

- Ну, нехорошо ведь, родненький, - засеменила рядом девушка. - Прямо волхв, а не воин... Ой, соколик, совсем запамятовала... Млада, миленушка моя, подруга. С деревни Рябинницкой в град наш зашла и застряла...

- Ну и что? - не понял Олег, какое это имеет к нему отношение, но шаг замедлил.

- Молодец у нее есть в деревне, зазнобушка. Рядом живет, да нос воротит. Ты ведь дело-то колдовское знаешь, милый мой. Помог бы девахе...

- Не могу я без миленочка, - всхлипнула, протискиваясь вперед, пухлая розовощекая девица в темном платье, снизу обремененном несколькими юбками, а сверху утепленном душегрейкой без рукавов. Волосы закрывал серый шерстяной платок с зеленым набивным рисунком. - Как вспомню - сердце щемит, места не нахожу. Прям хоть руки накладывай. А как в дом родимый вертаюсь, милого вижу - так еще больнее. Ходит рядом да нос воротит, как и нет меня вовсе...

Девица с ходу попыталась всучить Олегу корзинку, в которой лежал гусь с завернутой под крыло головой и несколько яиц под хвостом. Ведун спрятал руки за спину, но тут опять подала голос Заряна:

- Помоги, желанный мой, подруженьке. Разве тебе труда стоит? Спаси от слез глазки ее ясные. Который год мается, места не находит.

- Ладно, - сломался Середин. - Пусть собственноручно сыто приготовит да после первых сумерек приходит. Приворожу ее хахаля, пусть любятся.

- Угу, Млада, давай. - Заряна хозяйственно прибрала у подружки корзину и заторопилась вслед за ведуном. - Милый мой, может, пояс тебе знатный справим? Как ты все с потертым ходишь? Нехорошо...

Спорить ведун не стал в связи с полной бесполезностью этого занятия. Просто ускорил шаг, возвращаясь к дому шорника, поднялся в комнату на втором этаже, отведенную ему хозяевами, и старательно прикрыл за собой дверь.

Значит, арийская нежить появилась здесь около месяца назад и с тех пор никуда не исчезала. Похоже, "зов" и его хозяин находятся где-то здесь. Вот только где? И чего добиваются?

- Ладно, найду - у самого спрошу... - Олег открыл переметную суму, достал сверток с подарком хранителя, развернул. Кинул на пол светелки свой налатник, лег на него спиной, положил крылатого человечка себе на лоб, развернул лист с заклинанием, начал тихонько читать: - Ра амарна нотанохэ, кушаниба ханнуасас богазхем миру, ра пери каган нор висмем. Михерривев имтепхо химеун мару неврида. Аис, нибиру, Кром!

В ноздри ударил едкий запах вареного мяса, конского навоза, старых, подгнивших потников, прогорклого жира и болотных газов. Льющийся из окна свет стал серым, стены и потолок - черными. Слева на тело накатывались горячие призывные волны - манящие, возбуж дающие, зовущие. И необходимость вырываться из вековечного покоя, подниматься, двигаться порождала в глубине души неутолимую ненависть...

"Вставать. Идти", - нестерпимой болью запульсировало в мозгу... и Олег почувствовал, как ударился лбом о стену, тряхнул головой, сгоняя наваждение. По телу пробежала щекотная волна, отпустила.

Ведун тряхнул головой еще раз, оглянулся. Пайцза сиротливо валялась на полу рядом с налатником, широко раскинув крылья. Олег мысленно провел прямую линию от нее к точке на стене, в которую уперся лбом, прикинул, как это должно наложиться на общую картину дома, распахнул дверь, сбежал вниз, в узкий - от силы две телеги рядом встанут - скорняцкий двор.

- Что с тобой, желанный мой? - встрепенулась Заряна, ощипывавшая на скамейке у хлева курицу.

- Какой желанный? - пожал плечами Середин. - Как там твой Троян? Женился или ждет?

- Ну его! Что за парень? Мямля трусливая. Вот ты - мужчина. И мечом владеешь, и колдовства не боишься, и женщину в беде не бросишь... - Девушка отложила курицу, подошла сзади, крепко обняла, прижимаясь к спине. - Ты послан мне богами. Разве я могу противиться их воле?

- Да уж, спокойной жизни боги мне не дают, - согласился Олег, оглядываясь на дом, определяя стену, в которую уткнулся, провел от нее взглядом прямую линию и тихо присвистнул: заданное направление пересекало весь город аккурат через детинец. И в каком именно месте на этой прямой может скрываться крохотный "зов", нанесенный маленькими буковками на клочок бумаги?

- Ладно, - кивнул ведун. - "Зов" - это колдовство. Значит, мой крест его должен учуять. Но это - если он в каком-то доме. А вдруг его в боярский детинец заныкали? Кто меня туда пустит?

- Что молвишь, миленок мой?

- Прогуляться мне нужно ненадолго. Дельце одно имеется.

- Обожди. Маменька уж снедь на стол носит. Юрика позвать велела, младшего моего, отец со Жданом после мастерской отмываются. Кушать сейчас будем. Я вот курицу ощипаю, и тоже пойдем... - Девушка разжала объятия и вернулась к работе.

Середин, после короткого колебания, решил отложить свой поход на потом - не на голодное же брюхо бродить? А то хозяйка делами займется - будешь до ужина с пустым желудком бегать.

Уже не раз останавливаясь у чужих людей, Олег успел твердо усвоить, что мужчина в доме хозяином являлся, если можно так выразиться, юридическим. Владел, зарабатывал, ремонтировал. Расходной же частью командовала всегда женщина, и самый суровый и властный хозяин, коли жена отлучалась по какой надобности, сидел не жрамши, но в амбар или погреб за едой не лез: то дело женское - как припасы распределить, что на какой день и час для еды назначить, что на праздники или просто на "как-нибудь опосля" отложить. Потому можно пренебречь приглашением к столу со стороны мужа, но коли позвала хозяйка - лучше не выпендриваться.

Скрипнула калитка, внутрь заглянула бледная с лица и совершенно седая бабка в засаленном тулупчике поверх длинного коричневого, грубо вывязанного свитера. Прокашлялась, опираясь на кривую клюку:

- Здрава будь, Зарянушка, счастливица наша. С возвращением тебя, красавица.

- Спасибо, баба Люба, - кивнула с лавки девушка. - Как твое-то здоровье?

- Ох, плохо, деточка, - вошла во двор гостья. - Ноженьки болят, хожу еле-еле.

- Так ты садись, баб Люб, - подвинулась Заряна. - Что же ты бродишь тогда, коли болят?

- Дык, милая, сказывали, колдуна ты с собой болгарского привела, веры не нашенской. Могет, такое... - гостья отерла губу морщинистой рукой, - могет, у него снадобье какое найдется, зелье целительное? Мне бы до Мары-то, хозяйки, на своих добрести-то, а?

Заряна перевела взгляд на Олега. Тот вздохнул:

- А что болит-то у тебя, бабуля? Колени, ступни, просто ноги?

- Ох, милай, колени совсем не гнутся, - опираясь на клюку, закивала старуха. - Уж пять годков, почитай, слушаться не хотят.

- Перец молотый у тебя есть, Заряна?

- Да, суженый мой. - И бывшая невольница, не обратив внимания, как передернуло от этих слов ведуна, забежала в дом.

- Ты, бабуля, как я перец наговорю, ступай домой, с жиром его хорошенько перемешай. Лучше всего барсучий для этого подходит, но на худой конец и свиной сойдет. Будешь колени на ночь мазать или перед тем, как куда идти соберешься. Поняла?

- Поняла, отчего же не понять? Из ума-то, чай, не выжила еще... - Старуха, подойдя ближе к Олегу, попыталась сунуть ему в руку пару серебряных монет.

- Не нужно, бабушка, не нищий. Я для прокорма иным делом занимаюсь.

Вышла Заряна, отирая руку о подол юбки, протянула Олегу связанную узлом тряпицу. Ведун принюхался, ощутил, как защипало глаза, чихнул, положил тряпицу на ладонь, прикрыл другой рукой, поднял лицо к небу, мысленно впитывая солнечный свет и переправляя его в узелок:

- На море-океане, на острове Буяне, упыри оживали, волос-волосатик на людей пускали. Вышел волос в колос, начал суставы ломати, жилы прожигати, кости просверляти, Любаву иссушати. Я тебя, волос-волосатик, заклинаю, словом крепким наставляю: иди ты, волос-волосатик, к острову Буяну, к Алатырь-камню, где люди не ходят, живые не бродят; сядь на свое место - к упырям лихим в чресло... Вот, - Олег разжал руки и протянул заговоренное снадобье гостье, - вот, забирай, бабуля, на доброе здоровье.

- Благодарствую, милай, благодарствую... А ты, Заряна, вот, прими за приправу-то... - Баба Люба всучила серебро девке и неказисто засеменила к калитке.

Девушка поспешно сжала кулачок, но, поймав недовольный взгляд Олега, согнала улыбку с губ:

- Маменьке отдам. Она перцу насыпала. За стол пойдем, милый. Собрались уж все. Токмо тебя ждут.

На обед у шорника Гордея были пряженцы с грибами, расстегаи с рыбой - обычной, не белорыбицей, - каша с салом и мелко порезанной курятиной, кислая капуста с морковью и клюквой.

- Спасибо, хозяюшка, - поклонился ведун, плотно подкрепившись и запив все сладковатым сытом. - Отлучусь до сумерек, хочу задумку одну исполнить.

Однако, выйдя во двор, он увидел женщину лет тридцати в высоком, шитом жемчугом кокошнике и завязанном поверх него платке, в длинной малиновой шубе, опушенной белоснежным соболем. Гостья вскочила, поклонилась в пояс, махнув рукой над самой землей:

- Не ты ли тот колдун, мил человек, что Заряну гордеевскую от злой неволи отговорил?

- Ну, почти, - неохотно признал ведун. - А что?

- Спаси меня, батюшка, от напасти страшной спаси, - поклонилась гостья снова. - Спаси, отблагодарю, чем скажешь. Недобрый дух в доме моем завелся, как муж с товаром о прошлом лете в немецкую сторону ушел. Не вижу его, но чую - рядом бродит, касается ко мне. То как человек тенью скользнет, то кошкой по полу просочится. По ночам сколько раз глаза внезапно открывала - но уворачивается дух чужой, только хихикает. А последний месяц я и с открытыми глазами лежу, а он мимо ходит. Шаги слышу, не вижу ничего...

- Рохля! - с ходу угадал Олег. - Знаю я его норов. Тварь-то нестрашная. На змею серую похожа, толстая и короткая, по подполью обычно таится, на свет не показывается. Разве только мужиков в доме никого нет... Ужели нет, красавица?

- Муж за честь опасается, - зарделась гостья. - Попрогонял всех с хозяйства.

- А-а, - усмехнулся ведун, - он так доопасается, что рохля к супружнице под одеяло влезет. Хоть бы сыновей сперва завел, а потом порядки семейные наводил. Нет ведь сыновей-то? Я так и думал... Ладно, сейчас придумаем, как проныру твоего осадить. Табака они боятся страшно, махорки... Да вот нету ничего такого здесь... Разве опять перец с гвоздикой заговорить? Подожди...

Пока он разбирался с рохлей, появилась еще тетка, желавшая заговорить детей от беды - что, учитывая творящееся вокруг города, было весьма резонно. Потом Середину пришлось делать наговор на "рассорку" на амбарного жука, чтобы милый на сторону не бегал, затем снимать порчу с трех подряд теток и детей и, наконец, заговаривать на верность свежеоткованный меч совсем юному, годов четырнадцати, пацану. И только когда во дворе возникла розовощекая подружка Заряны с объемистым кувшином, ведун понял, что день закончился и сегодня он уже никуда пойти не успеет.

- Ишь, размахнулась! - кивнул Олег на кувшин. - Тут же на десятерых хватит.

- Ну, мне же меда не жаль... - непонимающе пожала плечами девка.

- Наговоренный напиток милый до последней капли выпить должен, иначе колдовство не подействует, - вздохнул Середин. - Как же ты его заставишь столько выхлебать? Нож, что ли, к горлу приставишь? Так тогда и привороты не нужны. Петлю на шею надевай да с собой тащи.

- Ага, - кивнула девка. - Я у Заряны кружку сей момент возьму, отолью маленько. Подождешь?

- Да уж куда мне теперь деваться? Обожду. В комнате... В светелке буду. Заряна знает...

Ведун поднялся на второй этаж, зашел к себе, расстегнул пояс, кинул под окно на лавку, снял косуху, стянул сапоги. Упал на топчан, поверх которого лежал набитый сеном матрац, укрытый тонким шерстяным одеялом, и закрыл глаза, пытаясь понять, как правильно выполнить наказ оставшегося далеко хранителя. Пожалуй даже - заказ. Найти и уничтожить колдуна, пробуждающего силы земли и напускающего их на людей. Правда... Правда, он не мог понять - зачем колдун созывает монголов и керносов сюда, к Гороховцу? Хочет захватить город? Но тогда он уже давно мог отвести глаза страже и открыть нежити ворота. Все-таки уже месяц осада длится. Или не хочет, просто пугает? Но зачем?..

Из дремы его вырвали осторожные шаги. Олег рывком сел в постели, увидел Заряну с подружкой, облегченно перевел дух - расслабился он что-то за последнее время, дверь не запирает, оружие дальше вытянутой руки кладет.

- Вот, перелили... - Подружка протянула полупустой бурдючок размером с карман косухи, заткнутый деревянной пробкой с вырезанной на ней рогатой мордой.

- Зовут тебя как?

- Младой.

- А его?

- Рогдаем.

- Хорошо. - Олег открыл бурдюк, легонько дунул в него, зашептал: - Пойду в рощу зелену, ясна сокола схвачу. Пусть летит к духу неведомому, духу вещему. Пусть несет духа до дома, где живет миленой Рогдай, нашепчет ему в ухо и наговорит в сердце, пусть любовь в нем ко мне, Младе девице, ярким пламенем зажжет. Пусть он наяву и во сне думает только обо мне, бредит мною ночной порою, и гложет его без меня тоска, как змея гремучая, как болезнь смертная. Пусть он не знает ни дня, ни ночи, и видит мои ясные очи, и примчится ко мне из места отдаленного легче ветра полуденного, быстрее молнии огнистой, легче чайки серебристой. Пусть для него другие девицы будут страшны, как львицы, как огненные геенны, морские сирены, как совы полосатые, как ведьмы мохнатые! А я для него, красна девица Млада, кажусь жар-птицей, морской царицей, зорькой красной, звездочкой ясной, весной благодатной, фиалкой ароматной, легкой пушинкой, белой снежинкой, ночкой майской, птичкой райской. Пусть он без меня ночь и день бродит, как тень, скучает, убивается, как ковыль по чис-ту полю шатается. Пусть ему без меня нет радости ни средь темной ночи, ни средь бела дня.

На этом Ведун заткнул бурдючок, протянул девице:

- Только выпить должен сразу. И до капельки. Не то зря старались.

- Выпьет, - кровожадно улыбнулась Млада. - Ведаю, как сие сотворить...

Гостья вышла наружу, а Заряна присела рядом, с неожиданной силой опрокинула Середина на спину:

- Притомился, желанный мой... Замучился. Позволь, укрою тебя одеялом теплым, делом жарким... - Девушка принялась стаскивать с него штаны.

- Что ты делаешь, Заряна? - попытался остановить ее Олег. - Ты же больше не рабыня! Ты вольная женщина. У тебя вроде и жених имеется.

- Тебя послали мне боги, единственный мой. Соединила нас их воля, судьба земная, милость Сварога, дар Дидилии...

Заряна развязала пояс на сарафане, через голову стянула его вместе с рубахой, откинула край одеяла, забралась туда.

И что ее после этого - за косу выволакивать?

Вместо завтрака Олег выпил полкрынки шипучего холодного кваса, закусил пряженцем с капустой и яйцом, после чего осторожно выглянул во двор. Здесь пока еще никто не появился, и ведун, облегченно вздохнув, сбежал по ступенькам низкого крыльца, отодвинул деревянный засов калитки, толкнул створку, выскочил на улицу и... Оказался перед высоким, закутанным в коричневый балахон, мужчиной с полированным посохом, украшенным маленьким медным трезубцем. Продолговатое лицо со впалыми щеками тонуло в глубоко надвинутом капюшоне. Привязанный к запястью серебряный крест заметно нагрелся, предупреждая о магической силе гостя, но ведун уже и сам понял, что перед ним стоит волхв.

- Ты ли есть тот колдун болгарский, что врачует людей русских словом нечестивым, Чернобоговым? - Волхв вскинул посох, и если бы Олег не увернулся, то получил бы тяжелый удар по плечу.

- Но-но, без оскорблений! - рыкнул Олег, горько сожалея, что не прихватил с собой щита. - Ни Христом, ни Аллахом я себя не замарал! Чту богов русских, исконных - Сварога, Хорса, Стрибога, Макошь великую. Их именем дела свои и творю.

- Как смеешь ты, бродяга, - снова воздел посох волхв, - без моего дозволения именем богов в сем городе распоряжаться! Как язык твой поганый посмел имена их произносить!

- Много вас, разрешалыциков... - Ведун вполне демонстративно опустил кисть на рукоять сабли. - А почто сам ты света дневного опасаешься, под колпаками прячешься? Уж не сожжет ли тебя Ярило за тайные грехи, едва лик твой узреет?

- Да отсохнет язык нечестивца, слова такие на служителя богов кидающего! - громогласным, хорошо поставленным голосом изрек волхв, однако капюшон откинул.

Олег усмехнулся, увидев похожую на сморщенное яблоко, безволосую голову, что привело гостя в еще большую ярость:

- Как смеешь ты, охальник, в городе сем решать, кто милости достоин, а кто нет?! - Вперившись в Середина совершенно белыми, бесцветными глазами, волхв вытянул тонкий палец с длинным ногтем и ткнул им едва ли не в самый нос ведуна. - Ты! Именами богов богатства и милосердия, чести и покоя творишь зло с дуростью безмерной без разбора, ласкаешь грешниц и караешь праведников...

- Но-но, полегче, старый, пока я имени твоего не спросил, - расправил плечи Олег. - Боги милостивы ко всем. Они же только, а не ты, и всеведущи. Я помогаю всем, кто приходит ко мне, и в том, о чем меня просят. И пусть боги решат, радовать смертных исполнением желаний или наказывать их тем же.

- В словах твоих яд лжи, а в деяниях семена зла...

- Только без демагогии, коллега, - перебил его ведун. - Врать я и сам умею. Нет просто зла, и нет просто добра. От любого деяния кому-то становится лучше, кому-то хуже. Поэтому я никогда не стану ковыряться в абстракциях. Я просто помогаю тем, кто просит о помощи. Если что - обращайся.

Олег аккуратно сдвинул волхва в сторону и пошел мимо него по улице, потирая запястье. Если местный жрец не увяжется следом, то точно так же, теплом, крест должен отреагировать и на "зов".

Внезапно от городской стены послышались тревожные крики, звон железа, какие-то шлепки, восторженные вопли. Малость поколебавшись, ведун свернул с намеченного пути и побежал на шум. Увы, освоить планировку города он пока не успел, а потому со всех ног влетел в тупик. Вернулся, кинулся но другому проулку - и опять уткнулся в чей-то забор.

Ругаясь в голос, Олег припустил в сторону детинца, вспоминая, как в самый первый раз Заряна вела его именно той дорогой, и вскоре оказался на улице, чуть более широкой, чем предыдущие, пробежал по ней, выскочил на совсем просторную "магистраль", идущую от ворот городища к детинцу, свернул налево и...

Прямо на него скакала, гордо выпрямившись в седле серой в яблоках кобылки, девушка со светло-светло-голубыми глазами, острым носиком, тонкими губами и чуть выступающим вперед подбородком с темной ямочкой посередине. Красавицу защищала от невзгод судьбы тонкая кольчуга медного плетения, на плечах лежал, свисая по сторонам седла, подбитый горностаем длинный плащ с собольим воротником, на голове, заменяя шапку, белела полоска серебристого выхухолевого меха.

- Верея?.. - с изумлением пробормотал Олег.

- Ведун?.. - с не меньшим удивлением натянула поводья боярыня. Но уже секунду спустя она гордо вскинула подбородок: - Я же запретила тебе попадаться мне на пути! Лесавич, а ну, захвати ослушника с собой. Я ему выволочку-то устрою!

Верея огрела лошадь плетью, пуская вскачь, а рядом с Серединым остановился угрюмый ратник в островерхом шлеме с бармицей и в длинном тулупе. Освободил стремя:

- Садись за спину. Садись, не то шестопером дам по голове да через седло перекину. Не слышал, чего хозяйка велела?

- Вот... Электрическая сила... - Олег поставил ногу в стремя, толкнулся свободной ногой и запрыгнул на круп горячего боевого коня. Ратник отпустил поводья, и они понеслись к распахнутым воротам детинца.

Изнутри деревянная крепость мало отличалась от каменных цитаделей, на которые ведун уже успел насмотреться в разных краях обширной Руси. Вот только если в княжеских детинцах широкие надежные стены одновременно являлись и амбарами, и конюшнями, и жилыми комнатами, то здесь дом стоял отдельно, и от него, охватывая двор, тянулись стены, сколоченные из поставленных вертикально пятиметровых бревен. Изнутри стены поддерживались косыми упорами, вдоль верхнего края шла узкая площадка для воинов - но все равно это был всего лишь очень высокий частокол.

- Где боярин? - требовательно поинтересовалась Верея, спешиваясь у центральных дверей дома.

- Руслан Вечеславович со стен покамест не вернулся, - с поклоном ответил толстяк, поперек лица которого шел глубокий шрам, едва не задевающий глаза. Одет он был в обычную, до колен, полотняную рубаху, по нижнему краю которой краснела вышитая полоса. Между тем, на веревочном поясе скромного боярского слуги болталась тяжелая связка, показывающая, что должность он занимает немалую - ключника.

Во двор тем временем один за другим въезжали всадники - с рогатинами в руках, в стальных шлемах, в толстых овчинных тулупах, в обитых железными бляхами сапогах, опоясанные мечами.

- Покои мне прежние отведешь, али побогаче завелись? - хмыкнула боярыня, любуясь своим воинством.

- Откуда, матушка? Что ни лето, одни напасти идут. Ни прибытка, ни радости.

- Ясно, - кивнула Верея. - Ну, стало быть, пока хозяина нет... - Она подошла ко все еще сидящему в седле воину. - Тащи его ко мне в покои, Лесавич. Поговорю с бродяжкой надоедливым.

- Слазь, - оглянулся через плечо ратник.

Олег послушался, отошел к дому, словно невзначай повернувшись спиной к стене и положив ладонь на рукоять сабли. Поймал на себе презрительный взгляд женщины, передернул плечами, закинул руки за спину и двинулся следом за ней.

Они поднялись на третий этаж, вошли в просторную комнату, стены и пол которой были сплошь укрыты коврами. Правда, в отличие от болгарских и вогульских жилищ, здесь имелись и широкая высокая кровать, и похожее на трибуну бюро с торчащими из стаканчика короткими гусиными перьями, и гладко оструганный и выморенный стол, пара сундуков.

- Ступай, Лесавич. - Верея царственным жестом расстегнула ворот и откинула плащ на стоящую у двери лавку. - Сама управлюсь.

Ратник послушно кивнул, отступил за дверь, прикрыл двойные створки.

- Ты что себе позволяешь?! - тут же громко отчеканила боярыня. - Как ты смеешь?! Я запретила тебе приближаться ко мне на три дневных перехода!

- На тебе радиомаячка нет, - усмехнулся Олег, расстегивая косуху. - Как я узнаю, где ты находишься?

- Чего нет? - непонимающе наморщила лобик женщина. - Рано...

- А ты стала еще прекраснее.

- Ты... - вскинула она украшенный печаткой указательный палец. - Ты... Тебя же могут узнать. Вспомнить. Про меня же слухи пойдут. А мне... Мне... Мне этого не нужно!

- Я уеду. - Олег кинул косуху поверх плаща, стал надвигаться на боярыню, оставшуюся в драгоценном бархатном полукафтане с самоцветами и бархатных же шароварах. - Завтра же. И даже на глаза тебе не попадусь... Больше... Совсем...

- Ну, так уезжай... - попятилась Верея. - Немедля уезжай.

- Немедля и уеду... - совсем тихо прошептал ведун.

- Уез... жай... - Отступать дальше оказалось некуда - женщина уперлась спиной в стену.

Олег сделал еще шаг, коснувшись своей грудью ее, наклонился к губам. Верея зажмурилась, закинула руки елгу за шею. Ее губы оказались чуть сладковатыми и пахли свежей сиренью. Ведун впился в них с неожиданной жадностью, он даже не представлял, как соскучился по такой почти невинной вещи, как искренний поцелуй. Он ощутил, как язык женщины чуть коснулся кончика его языка.

Верея чуть отстранилась и прошептала:

- Только не раздевай... Не успеем.

Ведун подхватил ее на руки, отнес на кровать, запустил руку ей под полукафтан, нащупал завязки, дернул кончики веревки. Ладонь жадно скользнула к самому сокровенному достоянию правительницы Колпи. Женщина застонала, не то возмущаясь, не то запрещая останавливаться. Пальцы коснулись горячей влаги.

- Потом... - прошептала она. - Нет... Не здесь. Не сей... сейчас.

Но Олег уже не мог справиться с навалившимся на него желанием. Он сдернул с боярыни шаровары до колен, повернул ее на бок, торопливо приспустил свои меховые штаны и, благо постель находилась как раз на уровне его пояса, прямо стоя проник в лоно женщины. Та очень тихо пискнула, соскребла пальцами укрывающую постель атласную ткань, прикусила губу. Ведун тоже старался не издавать лишних звуков, хотя отдельных стонов сдержать не мог. Комната наполнилась шелестом, поскрипыванием дерева, писком, тяжелым дыханием, словно два мышонка занимались классической борьбой. Толчок, еще толчок - и Олег понял, что взорвался. Волна счастья наполнила его до самой глубины, до кончиков волос, до подушечек пальцев. Дыхание перехватило, и даже сердце замерло, забыв, что нужно стучать без всяких перерывов.

И тут волна схлынула, забрав с собой все силы. Олег отступил, безвольно сел на пол. Верея тоже размякла, как спящая на хозяйской постели кошка. Но через несколько минут перевернулась на спину, спустила ноги на пол. Глубоко вздохнула, поднялась. Натянула шаровары:

- Ты чего валяешься? Вставай скорее! Мы тут уже сколько вдвоем наедине. Что люди подумать могут? Вставай же, вставай... - Пока Олег подтягивал штаны, она добежала до лавки, сгребла косуху, кинула в ведуна: - Я тебе что говорила?! Еще раз попадешься - на цепь посажу!

От громкого голоса Середин вздрогнул, накинул косуху, подобрал и застегнул ремень с саблей - он и не заметил, когда успел скинуть поясной набор.

- Чтобы ноги твоей в моих землях не было! - Боярыня распахнула двери. - Чтобы сегодня же из Гороховца убрался! Уметайся отсюда, бродяга безродный!

Отвечать ей у Олега сил не оставалось, а потому он опустил голову и, словно побитая собачонка, потрусил по коридору к лестнице, сошел вниз и только на улице остановился, несколько раз глубоко вздохнул.

- Ну как, досталось на орехи? - сочувственно поинтересовался воин, занявший пост у двери с рогатиной в руке. - Боярыня у нас строгая, не забалуешь.

- А я-то тут причем? - Запахнул косуху Олег. - Я вроде тутошний, не ваш.

- Это пока. Глядишь, в этот раз Верея Руслана-то пообломает, присягнет он ей с городком вместе.

- А разве уже ломала?

- Откуда ты такой взялся? - изумленно повернулся к нему ратник. - Ужель не слыхал, коли тутошний.

- С Печоры я приехал, - пожал плечами Олег. - Давно здесь не был.

- А-а, - кивнул воин, похлопывая по плечам тулупа, чтобы снег свалился. - Тоды ясно. Они аккурат по лету вроде сошлись. Мыслили все, к свадьбе дело, да боярыня поссорилась отчего-то. Ну, а как Покров случился, по первому снегу нечисть эта земляная появилась. Боярыня людей собрала, выручать примчалась. Выручила. Да за-место женихания - возьми да и спроси с Руслана меч на послушание целовать. Тот отказался, откупился серебром за помощь, за хлопоты. Верея обиделась, возвернула нас к Курлевкам. Тама тоже нечисть бродила, но боярыня вывела всю, как Святомысл руку ее признал. А здесь, сам видишь, опять подмогать пришлось. Присягнет Верее Руслан, обломает она его. Серебром уж не отделается. Окромя ее от нечисти этой лесной на Руси защиты нет.

- Этак она и Суздаль под себя подгребет... - задумчиво кивнул Олег.

- Не сумневайся, усе подгребет. Станем все в десятниках, а то и в сотниках над суздальцами да рязанцами ходить, сметаной одной укушиваться, бархат да атлас носить.

- Верея... - задумчиво произнес Олег, словно пробуя напевное имя на вкус. Потом решительно тряхнул головой: нет, не может она быть тайным колдуном. Крест! Крест на любую нехристианскую магию реагирует - а рядом с боярыней он оставался холодным.

- Ты прежде шелка кольчугу себе хорошую справь, - хлопнул он ратника по плечу, - да еще с куяком для надежности. А я, пожалуй, пойду, покуда опять Верее на глаза не попался.

- Боишься? - расплылся в довольной улыбке ратник. - Бойтесь, бойтесь. Знатная у нас хозяйка.

Ведун, застегивая на ходу косуху, направился к воротам - и едва не столкнулся в очередной раз с безволосым волхвом.

- И здесь ты, заморский колдун... - злобно прошипел старик, откидывая капюшон.

- Заречный, - походя отмахнулся Олег. - Морей между нами нет. Рад был познакомиться...

Останавливаться он не стал. Говорить тут больше было не с кем и не о чем. С приходом ратных сотен из Колпи нежить волшебным образом рассосалась - вон, и ворота в городской стене не заперты. А коли так - пора собираться и ехать дальше в надежде поймать арийского колдуна где-то в другом месте. Тем паче, что и Верея просила не показываться знакомым людям вблизи ее земель. Почему не выручить хорошую женщину?

Войдя во двор, ставший за пару дней почти родным, Олег потрепал по плечу Заряну, развешивающую вдоль амбара белье:

- Ну, прощай красавица. Удачи тебе во всем. А мне пора.