Чтение 13–й страницы книги ~Креститель~

- За родителей нужно... - согласился Олег и осушил чашу досуха еще раз. Поставил ее рядом на скамью, ожидая, когда правитель наконец скажет, зачем позвал гостя на этот раз.

Князь же надолго замолк, глядя в окно. Потом снова взялся за кувшин.

- О чем тревожишься, княже? - не выдержал Середин. - О чем думу думаешь?

- Об изменниках земли русской, ведун, - вздохнул Владимир. - О тех, кого ты и сам в обмане обвинил.

- Не нужно такими тварями голову забивать, княже. Только язву от подобных мыслей нажить можно.

- Я бы и рад, ведун, да куда денешься, коли, словно заноза, в теле земли нашей они сидят! - сжал кулак великий князь. - И как ни повернешься, все колют и жить мешают.

- Коли мешают, выдернуть надобно, князь.

- Вот и я про то, ведун, - кивнул Владимир. - Выдернуть. Однако, ежели послать боярина Радула выдергивать, то ничего, кроме новых бед, сие не принесет. Хорошо бы, чтоб твари эти сами тихо сдохли, подозрений особых не вызвав.

- Это было бы хорошо, - согласился Середин, поняв, к чему ведет свои разговоры князь. - Это, стало быть, волхв по имени Будимир?

- Он, - кивнул правитель.

Ведун, в голове у которого после нескольких кубков за обедом и еще двух прямо сейчас изрядно шумело, растер уши, чтобы лучше соображать:

- Значит, волхву, что бунт затеял, пора бы и меру знать в жизни своей. С отчетом пора за Калинов мост отправляться. Как же его на это уговорить?

- Я так мыслю, - наполнил кубки князь, - ты знаешь такие способы, ведун.

Теперь предпочел промолчать Середин, попивая из кубка терпкое вино.

- Ты пойми, ведун, - тихо заговорил правитель, - нет у нас сейчас ни мира, ни войны, ни страны нету. Когда никто никого не слушает и все друг друга ненавидят - то не государство, то тесто рыхлое. Ладно, ножа на нас пока никто не наточил - а коли наточит? Чем Русь защищаться станет? Кто станет защищать? Волхв этот, коли его вместо меня посадят? Предатель хитрый? Так не умеют предатели живот свой в чистом поле под копья вражьи подставлять! А исподтишка силу ратную не сломать. Ладно бы, в честной схватке меня иной князь скинул. Я бы тогда хоть знал, что заместо моей силы на Руси иная сила явилась, которую чужеземец не сломит. А волхв? Сморчок трусливый и безродный, вечем из-за страха пред громом Перуновым избранный. Толпой из толпы. Что будет после того с землей нашей, ведун? Да будет ли она?

- Так ты, стало быть, не о себе и столе своем, а о земле нашей печешься?

- А хоть бы и о себе! - неожиданно признался Владимир, вскочил и прошелся по светелке. - Я что, ведун, о себе мыслить не должен? Я что, для того права своего на княжение мечом и златом добивался, чтобы теперь при первом шорохе бросать? Не будет такого! Я здесь великий князь всея Руси, и им останусь! Буде кто на отчину мою покусится - тех грызть и рвать стану, ибо сие есть моя земля! Буде кто на стол мой глаз положит - стало быть, и тех порву! Али не прав я, ведун? - сжал свой кулак князь.

- Ну, так рви.

- А я это и делаю, - остановившись перед Олегом, наклонился над гостем князь. - Не станется такого, чтобы меня в холопы скинули. Не позволю. И мыслю я, волхв Будимир для сего дела умереть должен.

- Разве я защищаю этого деятеля? - удивился Середин и как можно спокойнее отпил еще вина. - Тип этот, как я понял, немало людей ради целей своих обманывает. Ну, так туда ему и дорога.

- Коли придет к волхву человек мой, али отряд варяжский, да кишки ему на уши намотает - средь народа недовольство пойдет. Кто смирится, а кто и взбунтуется. Кто клятве верен останется, а кто волю богов отстоять пожелает. Усобица начнется, ведун. Я, мыслю, стол свой удержу. Рати из земель северных и восточных призову, до которых наветы Перуновы не дошли еще. Вятичей позову, кои по недоброй памяти с охотой киевлян усмирять явятся. Усижу. Но станет ли после усобицы той Русь моя крепче? Ответь мне, ведун, добро ли кровь свою проливать, брату на брата подымаючись, коли округ недругов не счесть? Не лучше ли для Руси, ежели сила наша общая супротив общего врага встанет? Для моей Руси, ведун. Но и для твоей - тоже.

Середин, пряча глаза, допил вино. Однако никакого опьянения он почему-то больше не ощущал. Голова была ясной и холодной, как никогда.

- Оттого, - схватился за свой кубок правитель, - не спешу я силу свою выказывать и гнев свой. Не желаю открыто дело свое вести. Желаю волхва погубить тайно. Дабы гнева среди люда киевского супротив меня не возникло, а ропот супротив судьбы горькой пошел. Пусть от болезни скрючится да издохнет в скором времени.

- Пусть, - согласился ведун.

- Да что ты всё поддакиваешь! - разозлился князь. - Говори прямо, изведешь волхва проклятого али нет? Ну, ведун! Я знаю, снадобья колдовские да слова черные тебе известны. Наведи на него порчу, черную немочь, подошли к нему нежить холодную. Пусть вынет из него душу, унесет в дальние болота, в бездонные топи, пусть спрячет под тяжелый камень и не выпускает до века.

- Есть такой закон, князь. Коли порчу черную на кого наведешь, она к тебе втрое возвернется.

- Ты справишься, - усмехнулся правитель. - Я про тебя ныне наслышан, успел поспрошать у людей знающих да верных. Ты в странствиях своих не покоя, а боя ищешь. Вернется к тебе порча - сразишься и с ней. Тебе не привыкать, ведун.

Он поднял с пола кубок, качнул, проверяя, сколько в нем осталось благородного напитка, и опять до краев наполнил кубки.

- То, что волхва извести надобно, ты, вроде, и сам согласился, - напомнил Владимир. - А что до тягот твоих... Тяготы твои я понимаю. Посему серебра отсыплю, сколько пожелаешь. Любую плату назначай.

- Сколько пожелаю... - взглянул в кубок Олег. И внезапно увидел на бордовой поверхности вина, как перерезает горло спящему боярину Радулу, перерезает ради булатного меча дорогого, коня богатырского да казны серебряной. Неужели абас прав, и он готов на всё решиться ради денег? Неужели это и есть его главное, спрятанное глубоко даже от него самого, подспудное желание, основная страсть?

Ведун решительно выпил вино и стукнул чашей о скамью:

- Не стану я с тебя никакой платы брать, княже.

- Ты отказываешься? - замер Владимир.

- Нет. Волхва твоего я уберу. Не должно быть усобицы на Руси. Но сделаю это не для тебя, и не за золото. Для Родины и совести своей это сделаю. И всё!

Он поднялся и вышел из княжеской светелки, громко хлопнув дверью.

Остановить его никто не пытался. Хотя - чего ради? Ведь они с Владимиром обо всем договорились. Широко зевнув, ведун поднялся на свой этаж. Теперь, когда решение было принято и он мог расслабиться, вино внезапно показало, что оно есть, и показало довольно крепко. Ноги стали подгибаться при каждом шаге, в голове шумело, стены покачивались. И чем дальше, тем сильнее нарастало это состояние. Чтобы добраться до нужной комнаты, Олегу пришлось собрать всю свою волю, а то, что он смог снять сапоги, и вовсе стало подвигом.

- Где ты был? - села в постели Пребрана, прикрыв краем одеяла обнаженную грудь. - Что вы делали?

- Мы занимались госуда... государственными делами... - пробормотал Олег, уже упав на постель.

Глаза его закрылись, и ведун покатился в радужную, мягкую и бездонную пропасть беспробудного сна.

Определить среди волхвов святилища Будимира труда не составило. Немногочисленные прихожане, что по неотложным нуждам заходили в святилище, издалека косились, а то и показывали пальцами на единственного волхва в бархатной мантии, с золотой цепью на плечах и резным посохом в руке. Причем излишне помпезное одеяние никак не вязалось с весьма молодым видом верховного жреца. И почему-то ничуть не удивился Середин, обнаружив, что разговаривает взбунтовавшийся служитель бога грозы не с кем-нибудь, а с византийским священником в скромной черной рясе.

Ведун прошел мимо, остановился перед Сречей, склонил голову и молитвенно забормотал:

- Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами, мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном, выйду на широко поле, спущусь под круту гору, войду в темный лес. В лесу спит дед, в меха одет. Белки его укрывают, сойки его поят, кроты орешки приносят. Проснись, дед, в меха одет. Дай мне хитрость лисью, силу медвежью, ловкость кунью, глаза кошачьи, уши волчьи...

Глаза резануло слишком ярким светом, и Олег поспешно их закрыл. Зато обострившийся слух тут же распознал слова в речи далеко стоящих людей:

- ... понимаю я тревогу твою, великий волхв, - настойчиво уговаривал грек, - и право понимаю донести до людей волю божию. Скажу более, базилевс Василий, искренне любя народы ближние и дальние, всегда готов поддержать их стремление к свободе, их желание сбросить тиранию правителей безбожных. Однако же кровь человеческую проливать без крайней нужды никому негоже. Восемь тысяч наемников этой зимой князю клятву принесли! Нурманы, эсты, свеи, бриты. Разве пожалеют они животы народа русского, коли князь в сечу их пошлет? Кровь по улицам киевским рекою течь станет, вдовы завоют в каждом доме, дети-сироты от голода пухнуть начнут. Разве ж можно попустить такое, даже во имя святого дела? Нет, Будимир, не согласен я с намерением твоим и поддержки византийской обещать не стану. Базилевс любит Русь, народ русский и желает ему токмо добра, а никак не крови. Остуди гордыню свою, измысли пути иные, бескровные, дабы волю высшую на землю свести.

- Народ русский устал от жертв кровавых, что нужны для удержания власти Владимировой! - горячо отмахнулся волхв. - Оглянись округ! Разве это святилище наше? Оно пустынно, как зимнее поле. Люди стали чураться древних богов, погрязая в неверии и невежестве. Ныне многие киевляне детей своих к волхвам на учение не отпускают, опасаясь для них исхода страшного. Подношения не несут, боясь обряд увидеть кровавый... Нет, грек, несчастье русское с князем решать надобно ныне, немедленно! Не то утратят люди корень свой, веру и имя свое!

- Кровь, на алтарь проливаемая, мала и от большой крови вас спасает. К тому же, не русская она, я сам далеких невольников для Перуна покупаю. Зачем же животы свои прихожанам класть?..

Олег не поверил своим ушам - византийский святоша и вправду стремился удержать изменника от прямого кровавого переворота! Греки оберегают Русь от напрасного смертоубийства?! Воистину, проще поверить, что небо поменялось с землей местами, реки потекли вспять, а на снежных вершинах распустились розы. Середин, стряхнув заговор на кошачий глаз, даже обернулся, чтобы еще раз убедиться - да, действительно, он слышал разговор именно монаха и изменника.

- Ква... - покачал головой Середин. - Клянусь семенем Даждьбоговым, коли встречу еще одного честного византийца, тем же днем пойду в ближайшую церковь и перекрещусь.

А пока он низко поклонился ночной богине, развернулся и целенаправленно двинулся к Чуру, что стоял слева от цели. Проходя за спиной Будимира, Олег повернул голову, окинул его быстрым взглядом: волосы мытые, но нечесаные. На плечах несколько волосин. Во время разговора волхв несколько раз переступил с места на место, и в пыли остались четкие следы.

- Ой! - Ведун быстро сунул руку в карман, выдернул кончиками пальцев монетку, уронил ее на землю и тут же наклонился: - Ну, куда же ты...

Пытаясь подобрать денежку, он сдвинул ее к следу волхва, а потом заграбастал вместе с горстью пыли. Выпрямляясь, сильно задел жреца по спине, но тут же испуганно коснулся его плеча пальцами другой руки, старательно извиняясь:

- Прости ради Сварога, отче! Златник Чуру нес, да обронил.

- Пусть пребудет с тобой милость Перуна, дитя мое, - через плечо ответил Будимир.

- Прости, отче... - кланяясь, попятился ведун, на ходу высыпая в поясную сумку пыль и кидая туда же зажатый между пальцами волос. Убедившись, что предатель не обратил на его неловкость никакого внимания, Середин облегченно перевел дух, развернулся и быстрым шагом двинулся к выходу.

Ираклий через плечо собеседника проводил странного дикаря долгим взглядом. В отличие от самодовольного волхва, он прекрасно знал, зачем могут понадобиться волос и след человека. Но вот стоит ли вмешиваться? Будимир оказался слишком слаб перед соблазном власти и теперь, почуяв за собой реальную силу, всячески рвался на стол, торопился низложить волей богов и силой народной Владимира, чтобы самому сесть в его детинце. Монах ни на миг не сомневался, что нечестивых варягов киевское ополчение сметет, как половодье сухую листву. Но что от этого приобретет Византия? Вместо сильного князя Владимира, который покамест смотрит на восток, добивая Хазарский каганат, и пытается оттеснить с Итиля Булгарию, она получит возле границ не менее сильного единоличного правителя Будимира - и еще неизвестно, какие идеи появятся у бывшего волхва в отношении православных земель. Нет, Византии не нужна власть ни того, ни другого. Ей нужна борьба за власть. Пусть русские ругаются, выбирают, не доверяют друг другу и своему великому князю. Пусть никогда не смогут собраться в единое целое и до скончания веков делятся на полян и вятичей, ижору и дреговичей, уличей и полян. Пусть выбирают, интригуют, заключают союзы одних супротив других. И коли так, то слишком популярный волхв становится лишним. Пусть оставшиеся попытаются выбрать кого-то другого, пусть убедят народ идти за ним. И не просто идти - а на смерть, на варяжские мечи. Великий князь уже потерял на Руси всякую власть. Пусть теперь точно так же ее потеряют и волхвы. Народ будет сам но себе, жрецы сами по себе, князья сами по себе... И кому они тогда будут страшны?

- А может, ты и прав, Будимир, - неожиданно для собеседника согласился Ираклий. - Не нам перечить воле богов. Сбирай завтра совет волхвов и решайте, кто достоин взойти на стол, кто должен остаться при идолах. Поднимайте людей своих. Я также приду и именем базилевса поддержу вас словом, а коли понадобится - и делом. И упрежу киевских христиан, что деяние свое вы вершите по воле божией. Но токмо помни, путь ты избрал опасный и кровавый. Ныне же поведай всем верным тебе людям, что, коли настигнет тебя внезапная кончина, то вину в этом пусть ищут не в воле богов али в случае, а в деяниях князя Владимира, явных и тайных.

Самым трудным для ведуна оказалось то, что обычно получалось проще всего - найти глину. При попытках копнуть землю ниже города на склонах или в ложбине меж холмами, он неизбежно натыкался на что-то вроде песчаника. В лучшем случае попадался суглинок, который для акта творения никак не подходил. Угробив на поиски почти два часа, в конечном итоге Середин пошел на Подол искать гончарные мастерские, где в длинных ямах вымачиваются по месяцу в воде пласты плотной однородной глины. Здесь ему наконец повезло: по дороге встретилась телега, на которой как раз везли груду этой липкой грязи, и Олег без особых хлопот подхватил с краю изрядный ком.

Вторым элементом, согласно древним книгам, являлся человеческий жир - но в свое время Ворон предупреждал учеников, что при использовании свиного сала эффект получается почти тот же самый, а риска меньше. Поэтому ведун просто купил там же, на торгу, уже топленое сало, несколько пряженцев и пошел вверх но течению вдоль впадающей неподалеку в Днепр реки Глубочицы. Ибо еще тремя требованиями к ритуалу были огонь, проточная вода и полночь - а попытка совместить все это рядом с городом, на виду у ночного дозора и случайных путников, припозднившихся к вечерней страже, могла закончиться самым непредсказуемым образом.

До сумерек Олег добрел до какого-то лесочка. Тропинок и домов в обозримом пространстве видно не было, и ведун начал собирать хворост к небольшому песчаному мыску, образовавшемуся на повороте русла. В сгустившейся тьме он высек искру, от затлевшего мха зажег бересту. Подсунул под сложенный шалашиком сухой валежник, взялся за пирожки.

Ночь сгущалась. Прикончив последний пряженец с вязигой, ведун взялся за глину. Сперва он долго разминал добытый кусок, а когда тот приобрел равномерную вязкость и пластичность, всыпал в него пыль - след волхва - и тщательно перемешал, приговаривая:

- Плоть от плоти, прах от праха, всё едино было, есть и будет вовеки.

Затем начал неспешно лепить человечка - тут требовалось добиться предельно возможного сходства. Увы, хорошим скульптором ведун не был, а фотографии, чтобы прилепить вместо лица, не имел. Пришлось ограничиться скупо нарисованными волосами и бровями, точками глаз, кнопочкой носа и разрезом вместо рта. Зато у Олега имелось главное - плоть жертвы!

Он сделал аккуратный разрез на груди, поместил волос внутрь, тщательно затер шрам, затем обмазал фигурку салом, не прекращая бормотания. Взял кривую ветку, прилепил на нее скульптурку так, чтобы она стояла вертикально, поднял глаза к небу. Там с пронзительной яркостью, доступной только южным землям, сияли звезды.

- Полночь не полночь, - вздохнул ведун, - а время бесовское. Начнем.

Он поставил ветку с фигуркой на угли, подложил вокруг еще несколько веточек. Дождался, пока чадящим красным пламенем загорится жир, вскинул руки над костром:

- Ты, огонь, прародитель всего сущего, пропусти в этот мир сына земного, именем Будимировым, плотью мужской, обличьем человеческим. Прими его дитем живым, душою чужим, телом единым с волхвом киевским Будимиром, слугой Перуновым...

Тут следовало рассказать про жертву как можно больше, но, увы - Олег ничего больше просто не знал.

- Ты, вода, текла из-за гор, по полям, лесам, лугам широким, - продолжил он ритуал, зачерпывая воду из реки и поливая ею скульптурку, - Под небом синим, в ночи черной. В тепле грелась, в холоде мерзла. Ты луга поливала, деревья омывала, на ведуна Будимира текла, да в реку уносила. Унеси вода, злое-чужое, оставь его, Будимирово, сладкое да белое. Оставляю здесь его голову, его жизнь, его судьбу.

Крестик начал недовольно теплеть - значит, фигурка приобретала ясные колдовские качества.

- Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, со двора ие воротами - мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном, - запел, раскачиваясь, ведун. - Выйду на широку улицу, спущусь под круту гору, выйду в чисто поле, в широко раздолье. В чистом поле, в широком раздолье лежит белый камень Алатырь. Под тем белым камнем лежит убогий Лазарь. Спрошу я у того Лазаря: не болят ли у тебя зубы, не щиплют ли щеки, ни ломит ли кости? Встань, Лазарь убогий, прими с себя болезни и беды. Сними слово змеиное, сними глаз дурной, сними мор черный. Возьми свои беды, отнеси их во Киев-град, отдай ведуну Будимиру, слуге Перунову. Отдай ему слово змеиное... - выхватив нож, Середин проколол кукле рот, - отдай глаз дурной, - он проколол глаза, - отдай мор черный, - нож вонзился в низ живота и в сердце. - Пусть живет волхв Будимир, слуга Перунов, с твоими подарками во всякий день, и во всякий час, и до последнего мига.

Ведун облегченно перевел дух - обряд был закончен. Подождав, пока ветка прогорит и кукла упадет на угли, Олег залил из реки огонь, забрал магического двойника Будимира и поднялся - ночевать на сыром берегу ему ничуть не улыбалось. Проще прогуляться по прохладе, а поспать в постели.

Почти так у него и получилось: в столицу он вернулся к восходу. Сонная стража как раз отворяла ворота. В детинце он прошел на кухню, выгнал из нее не менее сонных стряпух, после чего открыл топку печи и аккуратно поставил внутрь, слева от дверцы, к самой стене, чтобы не задели забрасываемыми дровами уже успевшую покрыться твердой коркой куклу. Затем поднялся наверх, разделся и с наслаждением погрузился в теплоту перины.

Середину показалось, что он только-только закрыл глаза, как плеча уже коснулась вежливая рука:

- Боярин... Боярин... Боярин...

- Чего тебе?! - зло рыкнул на мальчишку Олег.

- Боярин, князь тебя кличет, Владимир Святославович...

- Если обедать, то я не хочу.

- По нужде важной кличет.

- А ты откуда знаешь?

- Время ныне не обеденное, боярин.

- Маньяки вы все и садисты, - с чувством произнес ведун, благо снов этих никто вокруг всё равно не знал, но сел-таки в постели, потряс головой и начал одеваться.

В каменных палатах Середина уже ожидали великий князь и богатырь. Своего недовольства его опозданием правитель никак не высказал, только указал место слева от трона, и сел в кресло. Распахнулись двери, в зал вошел монах, низко поклонился:

- Смиренный слуга Господа и базилевса Ираклий тебе, великий князь русский, челом бьет.

- Рад видеть тебя, грек, - милостиво кивнул Владимир. - Крепко ли здоровье твое, нет ли известий каких от базилевса Василия?

- Благодарствую за заботу, великий князь, здоровье мое в руках Господа, а потому роптать грех. Из Византии писем не приходило. Однако же, был я сегодня в святилище киевском, ибо место для молитв христианских найти еще не могу. Узнал я там... - Грек неожиданно перевел взгляд на Олега. - Ведомо мне стало, что волхв Будимир, умы прихожан своих смущавший, ночью внезапно недужен стал сильно. А поутру, после восхода, его в такой жар бросило, что прийти к молитвам он так и не смог доныне.

Ведун понял, что грек знает всё. Знает, откуда у предателя взялась болезнь и что Середин делал вчера в святилище. Знает. Но предпочитает молчать. И опять душу кольнуло удивление: неужели византиец и вправду желает помогать Руси?

- Известие, которое я принес тебе, княже, не только радостно, но и тревожно. В недуге волхва многие обвинить тебя пытаются, хотя ничем слова свои подкрепить не могут. Однако же народ тревожат, и даже кличи уж раздавались к детинцу идти и менять правителя - тебя, великий князь, на иного.

- И что? - вскинул подбородок Владимир.

- Волнение среди люда киевского бродит, однако же имени нового властителя избрать они не могут. Кто своих любимцев кричит, кто Будимира вспоминает и исцеления его дождаться требует... - Грек опять перевел взгляд на Олега.

- Не дождутся, - кратко ответил ведун.

- То послужит покою в земле русской к радости Руси, друзей ее... - понимающе улыбнулся грек. - Но я надеюсь, болезнь волхва продлится долго и не даст бунтарям повода избрать себе нового предводителя?

- Она продлится долго, - пообещал Олег, окончательно уверившись, что монах и вправду догадался о причинах неведомого недуга. - Насколько я знаю, самые опытные из волхвов здешнего святилища почему-то умерли один за другим. Теперь исцелить Будимира просто некому.

- Да, - согласно кивнул монах и снова поклонился. - А теперь, великий князь, дозволь мне уйти к себе домой и предаться молитвам, от коих меня отвлекли столь печальные события.

- Не дозволяю, - отрицательно покачал головой Владимир. - Поелику есть у меня к правителю византийскому, базилевсу Василию, важное дело.

- Я внимаю, великий князь, - сложил ладони на груди монах.

- Устами твоими, грек, - начал киевский правитель, - базилевс Василий, сын базилевса Романа, не раз мне в дружбе и любви своей братской клялся.

Монах согласно поклонился.

- Ведомо мне, грек, что у базилевса Василия есть сестра, прекрасная Анна. Посему предлагаю я брату своему Василию союз наш дружественный, союз Византии и Руси узами семейными скрепить. Пусть в знак дружбы и любви базилевс отдаст мне в жены сестру свою, порфирородную Анну!

"Пять баллов! - мысленно захлопал в ладоши ведун. - Жена из царского рода византийских правителей - это абсолютное подтверждение величия русского князя и гарантированная родовитость всех его потомков. После такого союза ни одна собака на Владимира тявкнуть не посмеет".

- Но, княже, - громко сглотнул Ираклий. - Не пристало христианам выдавать жен за язычников...

- Ты отказываешь мне именем базилевса, грек? - жестким холодным тоном поинтересовался Владимир.

- Прости, великий князь, - спохватившись, низко склонился монах, - не по силам мне давать ответ на столь важный вопрос. Ныне же я отпишу письмо Василию и до вечера отошлю его с посыльным. Мудрость базилевса превосходит мои скромные способности, а потому не могу я предположить, каким будет его решение.

- Отпиши, грек, - так же холодно согласился князь. - Надеюсь, мой друг и брат Василий не сильно задержит с ответом?

- На все воля божия, - низко склонился монах и с облегчением услышал разрешение дикарского правителя:

- Ступай.

- Я вижу, ты выполнил мою просьбу, ведун, - отметил князь, когда за греком закрылись тяжелые створки. - Чем я могу отплатить тебе за это?

- Прикажи пока не чистить топку на кухне.

- При чем тут она? - непонимающе повернулся к Олегу правитель.

- Я спрятал туда амулет жизни Будимира, - спокойно сообщил Середин. - Когда на кухне станут топить печь, его будет бросать в жар. Когда сделают перерыв - он испытает облегчение. Со стороны это будет напоминать обычную болезнь с регулярными приступами. Когда у амулета выгорит сердце, волхв умрет. Вряд ли это случится раньше, чем через неделю. Но наверняка не позднее, чем через два месяца.

- Ты сделал великое дело, ведун, - кивнул Владимир, - и я хочу наградить тебя за это.

- Я не возьму с тебя платы, княже, - покачал головой Олег. - Служа тебе, я служу Руси, и мне достаточно осознания этой великой чести.

- Ведун... - прикусил губу Владимир. - Ведун, я бы сам принес на алтарь Сварога свое сердце, коли каждый из моих слуг честно повторил бы твои слова.

Он немного помолчал, рывком поднялся:

- Но я надеюсь, други, вы не откажетесь от хорошей парилки, сытного обеда и кубка доброго вина? Пойдемте, сегодняшний день стоит того, чтобы сделать его радостным!

После бани с густым паром, вениками и стоячим медом Олег немного взбодрился, но бессонная ночь и хмельной мед сделали свое дело, и задолго до вечера он почувствовал, что начинает засыпать прямо за столом, рискуя ткнуться носом в соленые сморчки и моченые яблоки. А потому взял себя в руки, извинился, поднялся к себе, разделся и рухнул на перину.

Пожалуй, это была первая ночь, когда ведун смог спать, сколько хотелось - за все прошедшие и будущие тревожные ночлеги. Правда, проснулся он всё-таки не сам - а от осторожного прикосновения к щеке. Середин поднял веки и увидел сидящую на краю постели Пребрану:

- Эк тебя умучили, витязь, - улыбнулась она. - Полдень давно на дворе, а ты всё глаз не кажешь. Где же ты скрывался все эти дни и ночи?

- Ты не поверишь, красавица, но я в поте лица вершил дела государевы.

- Ну и как, оборонил Русь-матушку?

- Еще как оборонил... - Он вытянул руку, скользнул по ее плечу, груди. - Тебе не кажется, что мне за всё это положена награда?

- Может быть, - кивнула девушка. - Но чудится мне, едва я попытаюсь тебя поцеловать, сюда обязательно постучат, и тебя опять покличет князь Владимир.

- А ты попробуй.

- Ладно, - усмехнулась Пребрана, наклонилась к нему, замерла, покосилась в сторону двери. - Странно...

- Ну, не всё же князю меня тревожить. Должно и кому другому это сделать... - Середин привлек девушку к себе, поцеловал. Потом еще и еще. - Вот видишь, никого. Или, может быть, это потому, что ты в сарафане?

- Хорошо, ведун, давай проверим, - многозначительно улыбнулась она, встала и одним движением, скинув через голову, избавилась сразу от всей одежды. Замерла, повернув голову к двери. - Не то что-то сегодня...

- Иди сюда, замерзнешь... - Олег притянул ее к себе, накрыл одеялом, начал целовать шею и крохотные соски, заменяющие Пребране груди.

- Перестань, - слабо простонала она, - сейчас войдут. - В дверь действительно постучали.

- Ква! - щелкнул зубами от ненависти Олег. - Кого там несет?!

- Князь тебя, боярин, кличет. - Девушка нервно расхохоталась.

- Электрическая сила!

- Сейчас ты скажешь, что скоро вернешься, - продолжала смеяться Пребрана.

Олег сплюнул, выбрался из-под одеяла и начал одеваться, пока в комнату никто не вошел - когда великий князь кого-то зовет, дворня обычно старается довести это до понимания гостя. Накинув на плечи свою старую добрую косуху, Середин опоясался саблей и привычной дорогой сбежал в посольские покои, громко топая по ступеням каблуками.

Владимир, одетый в парчу и злато, опершись на подлокотник, разговаривал о чем-то с богатырем. Услышав шаги, он повернулся к Олегу, недоуменно окинул его взглядом с ног до головы:

- Почто ты так одет, ведун? А где платье, что я тебе посылал? Ужель тиун в казну утащил?

- В светелке лежит, - отмахнулся Олег. - Не нравится мне, словно попугаю, разряжаться. Что я, скоморох, что ли?

- Такого платья скоморохам и во сне не узреть, - сухо отозвался Владимир. - Так отчего не надел?

- Неудобно мне в нем, - отрезал Середин. - Я человек простой, мне эти украшательства ни к чему.

- Думаешь, ведун, мне нравится сию тяжесть таскать? Однако ношу. И тебе, советнику моему нынешнему, надобно согласно званию глядеться.

- Я что, напрашивался? - пожал плечами Олег. Но тут великий князь вскинул руку:

- Молчи, ведун. Молчи, пока не молвил того, чего воротить не сможешь. Ведаю я, каковые слова из тебя рвутся. Молвить хочешь, что и так ты хорош, а коли не нравишься - то и уйти можешь. Однако же не хочу я, чтобы ты уходил, ибо советы твои к месту приходятся. Желаю при себе тебя оставить.

- Я здесь, - развел руками Середин.

- Хорошо, - вздохнул правитель, - иначе попробую. - Он встал, подошел к Олегу, склонил свою курчавую голову:

- Мил человек, великий князь Киевский челом тебе бьет. Не позорь меня и царствие мое пред гостями иноземными. Ибо не ведомы им ни ум твой, ни скромность, а видят они лишь наряды людские. И сказывать потом начнут в землях иных, что ни до слез правитель киевский и оскудела земля русская, ибо даже советники высшие ходят там в вервии простецком, а народ, стало быть, и вовсе чресла свои прикрыть ничем не может...

- Всё, всё, я понял, - Олег почувствовал, как у него от стыда загорелись уши. Скромность скромностью, но рядом с Владимиром он представлял не себя, а всю страну. И по тому, насколько богато выглядят сановники, каждый гость будет судить о том, сколь изобильна и сильна вся держава. - Прости, княже. Я сейчас переоденусь.

Пребрана как раз выходила из светелки и, увидев молодого человека, немало удивилась: